Глава 31

В первом корпусе пахло сыростью. Виктор не любил бывать в этом старом деревянном здании. Говорят, именно с него началась история института. Но сейчас он скрипел, грозя завалиться набок, а в дождливую погоду в нём ещё и несло сыростью.

Первый корпус, что символично, занимал истфак. Его много лет пытались переселить, но декан факультета Рыков, ровесник Макарычева, стоял за здание насмерть. Студенты его поддерживали, не желая менять свой сырой и холодный склеп на тёплые аудитории.

Ходили слухи, что на самом деле истфаковцы настоящие вампиры, а Рыкову уже больше ста лет. Он бессмертен, хотя и подвержен старческим изменениям организма. Виктор, считавший слухи глупыми выдумками, и сам порой подумывал о чём-то подобном. Вот и сегодня, проходя по полутёмному коридору, он наткнулся на затаившегося в стенной нише парня. Тот стоял с раскрытой книгой (истфаковцы все как один предпочитали бумажные) и читал.

— Артём! — Виктор от неожиданности отскочил в сторону. — Ты хотя бы видишь, что написано?

— Прекрасно вижу, — Артём улыбнулся.

Виктору почудились блеснувшие в полумраке клыки, потянуло перекреститься. Привидится же такое!

На истфаке Виктор преподавал латынь. Это было непривычно и неожиданно. Также неожиданно он вместе с женой остался в небольшом городке Тверской области вместо того, чтобы поселиться в Твери.

Больше года назад он зашёл в свою подмосковную квартиру и решительно, боясь передумать, спросил у жены, не хочет ли она изменить свою жизнь и поехать жить в Тверь.

— Если ты хочешь, — ответила она.

— Но у тебя здесь работа, дети. Не боишься, что они станут скучать?

— Они же ещё маленькие! — засмеялась Юля. — Вот что ты запомнил из своего пребывания в детском саду?

— Печёнку! — ответил Виктор. — Я терпеть не мог печёнку и складывал её в кармашек рубашки.

— А воспитателей помнишь?

— Не помню.

— Вот и они не вспомнят, — Юля вздохнула. Всё-таки ей было грустно от этой мысли. — А работу я везде найду. Не переживай!

Катерина к идее переезда отнеслась скептически.

— Вот так сразу? — спросила она. — Возьмёшь и уедешь? После стольких лет?

— Не веришь в меня? — вздохнул Виктор. — Думаешь, я слабак. А ведь всё изменилось.

— Понимаю, — Катерина замолчала, раздумывая, говорить или нет, а после добавила:

— Ты пойми, Соня не такая как Яна. Она другая.

Виктор замер. Быть не может!

— Значит, ты ездила туда, за моей спиной, — попытался возмутится он, но вышло слабо и беспомощно.

Катерина кивнула.

— Тогда рассказывай! — он опустился в кресло. — Всё рассказывай! Не стану же я читать те письма! Их слишком много.

Они проговорили несколько часов. В основном говорила Катерина, Виктор лишь иногда вставлял пару слов. Ночью ему снилась Маша с вилами и её мать с огромным молотом. Они стояли у входа в подъезд и пытались не пустить его внутрь.

Неделю спустя Виктор беспрепятственно зашёл в подъезд — дверь была приоткрыта и подпёрта кирпичом, так что звонить в домофон не пришлось. Но его ждали. Катерина наверняка предупредила. Выстроились в прихожей: из окна что ли следили?

Маша, едва ли не вдвое растолстевшая за прошедшие годы, белобрысый парень с веснушками, подпирающий стену.

«Егор», — промелькнуло в голове Виктора.

Он смотрел на этих двоих, боясь повернуть голову, потому что там стояла она, его дочь. Он шумно сглотнул, переступил с ноги на ногу, всё ещё не смотря на Соню. А она внезапно дёрнулась как от удара током, сделала два осторожных шага в его направлении, замерла, прислушиваясь, и бросилась ему на шею.

В первый момент Виктор решил, что она станет его душить, но вскоре услышал тихие всхлипывания.

— Почему ты не приехал раньше? — спросила она. — Почему? Почему?

И ударила его в грудь кулаком, маленьким, но твёрдым. У Виктора перехватило дыхание.

— А вот я с вами разговаривать не собираюсь, — неожиданно резко произнёс Егор. — Вы подлец, и прощать вас не надо. Не плачь, Сонь, не стоит он того.

Вслед за Соней зарыдала Маша, из комнаты выбежал маленький мальчик и, метаясь от Сони к Маше, уговаривал:

— Мама, не плачь! Бабушка, не плачь!

Потом и сам разревелся. Происходящее походило на финал дешёвой мелодрамы. Сейчас пойдут титры, и зрителям станет ясно, что жили они после этого долго и счастливо. Только в жизни всё иначе.

— Виктор Семёнович, — из воспоминаний его вырвал голос Артёма. — Вы меня слышите?

Виктор ещё раз взглянул на Артёма и конечно никаких клыков не обнаружил. Привидится же такое!

— Слышу, слышу! — ответил он. — Вы прекращайте в темноте читать, а то скоро совсем в китайца превратитесь! Видел я, как вы уголки глаз вверх тянете, фокус настраиваете. У самого наверняка минус три, не меньше!

— Минус два, — вздохнул Артём. — Здесь везде полумрак, лампочки слабые. Другие нельзя — проводка старая.

— И что вы держитесь за свою хибару!

— Это история. Здесь всё ей пропитано.

Отчасти Виктор был согласен. Он заходил в главный корпус, новый и сияющий, бывал и в других корпусах, чуть более обшарпанных. Но везде ему казалось, что он лишний, недостойный новой жизни. И всё вокруг ему чуждо и отвратительно, несмотря на внешнюю красоту.

Он не любил и истфак, но всё же было здесь одно место, которое манило — кабинет декан, огромное пространство, заставленное книгами. Своей библиотеки в корпусе не было, поэтому все ходили за книгами в кабинет Рыкова. Учёта Аристарх Сергеевич не вёл, полагаясь на совесть студентов.

Здесь же на длинном столе у стены стояли три больших советских термоса. Рыков заваривал в них шиповник, угощая всех желающих. Виктору сразу вспомнился Макарычев с его кипятильником.

«В старости любые причуды выглядят милыми», — подумал он и представил себе как из соседнего корпуса бегут с горячими чайниками толстые женщины из столовой, чтобы успеть заварить живительный отвар. Виктор дёрнул головой. Новое место работы развивало его воображение. Но откуда всё-таки берётся кипяток, если в деревянном корпусе запрещены любые электроприборы?

— Прошу, витаминизируйтесь, друг мой! — Аристарх Сергеевич вынырнул из-за стопки книг, аккуратно сложенных на его столе.

Виктор покорно подошёл к одному из термосов, подставил чашку (с некоторых пор здесь появилась его личная) и нажал на круглую кнопку сверху.

— Позвольте предложить лимончик! — Аристарх Сергеевич в мгновение ока оказался рядом с Виктором и опустил ему в чашку жёлтый ломтик. — Шиповник плюс лимон и никакие болезни вам больше не страшны! — добавил он, расплываясь в улыбке.

Виктор отхлебнул кислого напитка и скривился:

— Песочка бы.

— Нет-нет! Сахар убивает полезность! — Аристарх Сергеевич подскочил к столу, покопался в бумагах и без предисловий начал:

— В десятой школе освободилось место учителя немецкого. Хорошая школа, с углублённым изучением языка. Кому иному я бы советовал, но вам туда идти не стоит. Не для вас работа в школе. Впрочем, если хотите...

Он замолчал, взглянув на Виктора.

— Вы мне работу подыскиваете? — поинтересовался тот.

— Нет, не для вас школа, — Аристарх Сергеевич будто не слышал. — А вот на немецкой кафедре тоже место освобождается. Юля Веркина, бедняжка, предпоследняя стадия. Да. Не сегодня-завтра. Что ж, все мы не вечны. Туда можете смело идти. Это вам подходит.

— Что за предмет? — поинтересовался Виктор. — Теоретическая грамматика? Лексикология? История языка?

— Нет-нет! Теория у Яночки Мирошник. И она их не уступит. Так читает лекции! Влюблена в своё дело. На её лекциях всегда аншлаг, мест не хватает. Особенно на истории языка.

«История языка? Серьёзно?» — подумал Виктор, но вслух ничего не сказал.

— Юля Веркина преподавала немецкую литературу, — огорошил Аристарх Сергеевич.

— Литературу? Мне? — Виктор презрительно фыркнул. — Разве это стоит изучения?

— Не любите книги?

— Считаю чтение ерундой, занимающей время, — ответил Виктор и тут же поправился:

— Я имею в виду художественную литературу.

Рыков засмеялся:

— Вы напомнили мне сейчас юнца, отрицающего общепризнанные истины. Разве литература не делает нас лучше? Грамотней? Не позволяет узнавать новое? Мало кто осилит научную или даже научно-популярную литературу, а художественная просветит по поводу истории, например. Возьмём, к примеру... что там проходят по немецкой литературе? Например, Анну Зегерс, «Седьмой крест». Разве недостаточно прочитать роман, чтобы ощутить весь ужас нацизма?

— Но ведь это выдумка! — Виктор не хотел уступать.

— Почему? Разве не было концентрационных лагерей? Жестоких комендантов? Изощрённых пыток? Попыток побега?

— Конкретно этих не было!

— Но могло бы быть!

— Для чего читать о том, что могло бы быть, если есть исторические источники? — возразил Виктор. — Вам как историку...

— Мне как историку понятно одно, — перебил его Аристарх Сергеевич. — Лучше всего люди запоминают то, что задевает их чувства. Повторюсь, исторические документы не всякий осилит да и скучны они, голые факты не рождают сочувствия и понимания. Имена людей в них безлики, оттого и истории их не так остры и реалистичны. В художественной литературе всё иначе. Представьте себе человека, читающего «Седьмой крест». Словно наяву он видит жестокого коменданта, радуется во время побега семи пленных, возмущается, когда узнаёт, какую ужасную пытку приготовили сбежавшим. С замиранием сердца он следит за тем, как ловят очередного беглеца, как подводят его к кресту. И когда на свободе остаётся лишь один из них, переживания достигают своего пика. Спасётся или нет? И чем станет седьмой крест? Надеждой? Или местом пытки? Поверьте, после такого человек уже не сможет забыть написанное. Быть может, ему станет интересно или он вовсе не поверит в случившееся. Тогда он отправится за теми самыми источниками, чтобы изучить и понять.

— Но может и не отправиться.

— Может. Не страшно. Он возьмёт другую художественную книгу на тему. Или не возьмёт. Но прочитанное всё равно запомнит, потому что невозможно забыть то, что пропущено через сердце.