Глава 18

В субботу утром Виктора разбудил телефонный звонок сестры. Катерина просила отвезти её в старый бабушкин дом.

— Отвезти? — переспросил он. — На чём? На своём горбу?

— Да нет же! На такси. Поможешь вещи донести.

Виктор вскочил с кровати:

— Решила бросить своего алкаша? Это что-то новенькое! Вопрос только, надолго ли?

— Дед, перестань! Лучше скажи: едешь или нет?

Конечно он поехал. В доме пахло сыростью. Несмотря на то, что Катерина ездила сюда несколько раз в год, жильё выглядело заброшенным. Слой пыли на деревянном полу и на мебели, паутина в углах, сиротливо пустые подоконники.

— Вот как бывает, — вздохнула Катерина. — Жил человек, растил дочку. Теперь и нет никого. А дом стоит. И занавески, смотри какие, ещё с тех времён остались. Бедная бабушка.

Виктор удивлённо уставился на сестру. Бедная? Бабушка?

— С глузду съехала? — ехидно спросил он. — Ещё поплачь о ней!

— Да я плакала, дед, плакала.

В отличии от брата Катерина помнила только хорошее. Как сидели по вечерам в комнате, и Вера Петровна принималась рассказывать о прошлом, о своём детстве, о встрече с будущим мужем, о дочке. Она говорила много и охотно, но только не о том, почему произошёл разлад и она перестала общаться с внуками. Катерина не пыталась выяснить. Боялась ссоры. Ведь если не говорит чего-то, значит не хочет.

Вера Петровна часто бывала грубой, эгоистичной и болтливой без меры. Но иногда она проявляла необычную для неё заботу: выслушивала жалобы, разрешала поплакать у неё на плече, ухаживала во время болезни. Она не была ни доброй, ни мягкой, ни даже понимающей, но у Катерины кроме неё и брата не было никого, и ту толику любви она всегда вспоминала с теплотой и благодарностью.

— Здесь сортир на улице, — мрачно констатировал Виктор. — Отморозишь себе всё. Чего ты рванула? Двадцать лет жила и на тебе!

— Понимаешь, дед, — Катерина взяла его за руку. — Понимаешь, наступает тот миг, когда вдруг осознаёшь, что больше жить так, как живёшь, невозможно. Нужно действовать или погибнешь.

— Он тебя ударил? — Виктор выдернул руку из её ладони. Вечно она со своими прикосновениями!

— Да нет же! Просто осознание.

— Не поздновато ли?

— Пока мы живы, ничего не поздно.

Снова она со своими философствованиями! Виктор подошёл к окну, бросил взгляд на заросший сад. Как здесь всё-таки уныло!

— И в Тверь поехать не поздно, — добавила сестра. Она ждала крика, оскорблений, но Виктор лишь вздохнул.

— Ей тоже двадцать семь лет, — неожиданно сказал он. — И она ходит с работы домой одна. Один светофор, две дороги без нормального перехода. Она чокнутая. Я с ума схожу. И ей тоже двадцать семь, — повторил он.

— Почему ты о ней думаешь? Тебе и так есть о ком заботиться.

— Ты права. Я совсем забыл о жене.

— Я не её имею в виду. Вить, запомни, ничего не поздно, пока мы живы. Понимаешь? Поезжай в Тверь!

Виктор вновь вспомнил Лизу, ненавидевшую свой родной город.

— Ненавижу эту тупую провинциальность! — говорила она. Лиза сидела на подоконнике в аудитории, смотрела на город и повторяла, что нужно действовать. — Если бы не мать, я бы давно уже училась в Москве. Она меня душит своей гиперопекой. Привязала к себе так, что не отвяжешься. Но ничего, я выберусь из этого болота.

Вите Тверь нравилась. По сравнению с его родным городом она казалась большой и шумной. В то же время он прекрасно понимал желание Лизы сбежать от матери. Он и сам сбежал.

Сестра была уверена, что Витя станет поступать в местный педагогический, но ему очень хотелось оказаться подальше от бабки с её вонючей мазью и от сестры с её вечной жертвенностью. Потому и сдал документы в Москву, в несколько ВУЗов. И во всех провалился. Оставалась Тверь, как не самый далёкий город. На самом деле Виктор выбирал наобум. Главное — уехать, куда — неважно. Зря, всё-таки, он тогда...

— Поезжай! — повторила Катерина, возвращая его в настоящее.

Виктор сморщился словно от зубной боли. Лучше было бы и не начинать этот бессмысленный разговор. Боль не отпускала его, когда он возвращался домой на такси, вглядываясь в мелькающий за окном пейзаж. Интересно, сколько ехать до Твери на машине? Часа четыре, не больше. Виктор представил, что сейчас такси везёт его в Тверь. Поездка подходит к концу и там, на вот той остановке, его уже ждут... Виктор так глубоко погрузился в свои фантазии, что почти не удивился, увидев на остановке высокую девушку в тёмных очках. Виктор попросил таксиста остановиться, выбрался из машины и направился к девушке.

— Что вы здесь делаете? — закричал он. Виктор был ещё во власти фантазии и плохо соображал. — Почему вы?

— Во-первых, здравствуйте, — Яна ничуть не испугалась, только вздрогнула вначале. — Во-вторых, я начинаю привыкать к вашей манере общаться, но это вовсе не значит, что вы должны продолжать себя так вести. В-третьих, я жду автобус. И в-четвёртых, кого вы ожидали увидеть?

Виктор молчал, постепенно возвращаясь в реальность. Возле него крутился толстенький мальчик лет одиннадцати, пытался заглянуть в лицо.

— Вы кто такой? — наконец спросил он. — Яна, ты его знаешь?

— Знаю, — отозвалась она. — Всё в порядке, Игнат.

— Точно? — Игнат недоверчиво покосился на Виктора.

— Да точно-точно, — раздражённо произнёс тот. — Если вы в город, то поехали. Такси ждёт.

— Вы со мной таким тоном разговариваете, — ответила Яна, — что мне совершенно не хочется куда-то с вами ехать.

— Бросьте вы свои словоплетения! Говоря по-простому, хватит кобениться! — Виктор схватил девушку за руку и повёл к такси, не грубо, почти ласково.

— Я номер запомнил! — закричал вслед Игнат. — Если что...

— Как же я от вас устала! — уже в машине воскликнула Яна. — Ходите за мной, ходите. Чего вы хотите?

— Ничего. Подвезти до города. А то так и станете стоять до посинения, — отозвался Виктор. — Знаю я эти автобусы!

— Ну и выражения! А ещё преподаватель!

— Я не русский преподаю, а немецкий. Мне можно.

— Слушай, не обижай девушку, — вмешался в разговор таксист. — Иначе высажу.

— Ваше дело везти и молчать, — не выдержал Виктор. — С остальным мы сами разберёмся.

— Высажу! — повторил таксист.

Виктор замолчал. Кажется, он начинает сходить с ума. Какая Тверь? Кто его ждёт? Почему на остановке? Что вообще происходит? Вот уже и звуки мерещатся, будто всхлипывает кто-то.

— Вы чего ревёте? — он повернулся к Яне. — Прекращайте немедленно!

— Я не реву, — ответила она. — Точнее стараюсь. Попробовали бы не реветь, если бы вас отовсюду гнали. Знаете, как тяжело быть никому не нужной?

Повинуясь порыву, она рассказала ему всё. Про то, как хотела понравиться родственникам мамы, про тоску по несуществующим братьям и сёстрам, про ласковые на первый взгляд слова, таящие в себе яд, про Лику и холодное одиночество внутри.

— У вас жених есть, отец, — сказал с укором Виктор. — Этот ваш Юра. Недостаточно?

— Ничего вы не понимаете, — вздохнула Яна. — Ощущение себя частью большой семьи — это совсем другое. А ещё не очень-то приятно слышать про себя всякие гадости, пусть даже завёрнутые в красивую обёртку. Вам не понять. Вас-то все любят.

Виктор от удивления едва не задохнулся. Любят? Знала бы она, как к нему относились раньше. В институте посмеивались почти беззлобно, а вот в школе жестоко дразнили.

Сначала он не обращал внимания на словесные выпады одноклассников. Прозвища «профессор» и «ботан» ему даже льстили, ставили на ступень выше глупых мальчишек и ветреных девчонок. С ним никто не дружил, но Витя и не жаждал общения. «Глупые, глупые дети» — думал он. И всё же иногда мальчик с завистью следил из окна за ребятами, игравшими во дворе. Порой и у него, хотя и очень редко, появлялось желание беспечно нестись по улице, не думая ни о теории эволюции, ни о квадратных уравнениях. Желание это, впрочем, быстро исчезало.

Всё изменилось со смертью родителей. Первые дни после похорон мамы навсегда остались в Витиной памяти. Завуч Марта Николаевна, действуя из самых лучших побуждений, объявила классу, что отныне Витя Короткин сирота, и к нему впредь нужно относиться с большой осторожностью. Ох, уж эти лучшие побуждения! Всё же иногда полезней промолчать. Слова завуча произвели на одноклассников обратный эффект. Возможно кто-то и пожалел мальчика, но никак этого не выразил, а вот Костя Шалыгин в компании своих вечных прихвостней подошёл к Витиной парте, наклонился пониже и зашипел прямо в лицо:

— Так ты у нас теперь сиротинушка? Бедная сиротка! Никому ты не нужен! Мамочка с папочкой предпочли мир иной, только бы не жить рядом с занудой профессором.

Изо рта Кости пахло сладкой гадостью, до того приторной, что Витю едва не стошнило. Он посмотрел Шарыгину в глаза и не увидел в них ни капли сожаления, только слепую ненависть. За что он так ненавидел его?

— Слышали? — закричал на весь класс Шарыгин. — Нашего профессора бросили! Теперь он профессор сиротка!

Следовало постоять за себя. Вскочить, ударить, избить до крови. Мысленно Витя приготовился к драке, но вместо того, чтобы нанести удар он вдруг разрыдался. Боль, жгучая и невыносимая, пронзила его с головы до ног. Так плохо ему никогда не было, и он сидел, обливаясь слезами, а рядом скакал Шарыгин, заглядывал в лицо и кричал:

— Профессор сиротка нытик! Нытик профессор сиротка!

Витя вскочил, оттолкнул Шарыгина и выбежал из класса.

Дома он успокоился, понял, что ни за какие коврижки не пойдёт больше в школу и три дня бесстыдным образом прогулял, чего прежде с ним никогда не случалось. На четвёртый день в Вите проснулась ответственность. Нельзя же в самом деле бросить учёбу! Вспомнилась Ленка Усольцева из фильма, которую дразнили чучелом и то, как она побрила голову и явилась в класс.

— Я чучело? Да, чучело! Смотрите все! — закричала она. Витя не помнил точных слов, но посыл был именно таким. Обидчикам стало стыдно, и они принялись просить прощения.