Глава 33

ШОН

— Расскажи мне об этом месте.

— А? — отозвался я на голос Ксандера, устроившегося у меня под боком. Я уже засыпал, убаюканный прекрасным чувством удовлетворения, когда вопрос резко вырвал из сна.

— Это место. Как ты его нашел? Его вряд ли можно заметить с главной дороги.

Ксандер был прав. Никто ни за что не догадался бы, что здесь есть домик, не говоря уже об озере и рыбном месте у реки. Смотри снаружи сколько хочешь, увидишь только ворота, ведущие в никуда.

— Э-э-э… мне его показала крестная фея.

Ксандер приподнял голову. Его глаза сверкали, на прекрасных волосах с серебристым отливом играл отблеск огня из камина. Ксандер выглядел великолепно, и мне нравилось видеть его здесь.

— То он меня целует, то рассказывает истории о вспышке и крестных феях. Похоже, для тебя еще не все потеряно.

— Я ни черта не говорил о вспышке.

Ксандер тихо рассмеялся:

— Теперь я узнаю своего Шона.

Я взял Ксандера за подбородок и заглянул ему в глаза:

— Своего Шона?

— Угу. Ты же не против?

— Совершенно, абсолютно не против.

Ксандер закрыл глаза, и я, словно сделав ментальный снимок, постарался запомнить его как никогда умиротворенным и счастливым.

Понятия не имею, как мы дошли до этой точки. Не только в физическом плане, но и в эмоциональном. Казалось, что нам предназначалось встретиться в момент, когда оба наиболее нуждались друг в друге. Но это звучало, как бред. Подобные мне люди не верили в судьбу и прочую чепуху про родственные души.

Но свои чувства я не мог игнорировать, а в них было полным полно любви.

— Так что… — Ксандер смотрел на меня выжидающе. — Что насчет крестной феи?

— А, точно. Это Мэй из магазина. Она показала мне это место.

— Серьезно?

— Да. Ну, если честно… — Я рассмеялся. В той истории я выглядел не лучшим образом. — Как-то раз она бросила меня здесь, чтобы я остыл.

— Бросила тебя здесь? — Ксандер распахнул глаза и, сев на кровати, повернулся ко мне всем корпусом. — Кажется, я что-то слышал. У Бейли ты вроде упоминал об историях по пьяни, но…

— Нет. Об этом я никому не говорил. Об этом знает только…

— Мэй?

— Да.

Ксандер переплел пальцы с моими:

— А мне расскажешь?

Много лет я гнал от себя те воспоминания, возвел вокруг них огромную стену, потому что так было легче забыть о них. Какая ирония. Совсем недавно я твердил Ксандеру, что очень важно говорить с другими, делиться своей болью. Но тогда у меня не было с кем делиться. Я был совсем один.

— Не знаю. — Я глянул на свои ладони и скривился. — Может, не будем портить сегодняшний день?

— Ничего, слышишь, ничего не может испортить сегодняшний день.

Я поднял взгляд, и увиденные в его глазах любовь с беспокойством заставили меня осознать две вещи: во-первых, я уже не один. Во-вторых, Ксандеру можно доверять.

— Ладно. Это случилось на следующий день после смерти родителей.

На лице у Ксандера отразился шок — видимо, он не ожидал такого поворота. Но не дав ему сказать что-либо, что вынудит меня передумать и снова закрыть дверь, я опустил веки и позволил себе вернуться в прошлое. И вспомнить обиду, боль и злость, раздиравшие меня в ту ночь.

— Киран, Бейли и я… мы тогда собрались в родительском доме, помнишь?

Ксандер кивнул.

— Мы пытались осознать потерю родителей, и на том этапе наши связи в полицейском участке стали и благословением, и проклятием. Нам позвонили, как только все стало более-менее ясно, и к следующему полудню все в участке — да что там в участке, наверное, во всем полицейском управлении Чикаго — знали, что отец в тот вечер сел за руль пьяным.

Ксандер провел пальцами по моему лицу:

— Я помню. Это было ужасно. Словно второй удар под дых, когда еще не отошел от первого.

— Да. — Я облизал внезапно высохшие губы и, гонимый внутренним зудом что-то сделать, затеребил край простыни. — В глубине души я знал, что здесь замешан отец. Много лет он скрывал свою проблему с выпивкой от полиции и семьи. Ни Бейли, ни Киран о ней точно ничего не знали. Но мне случалось слушать его пьяные бредни, когда он возвращался домой ночью или был не в адеквате. Я видел и бутылки в гараже, и тайник под полом. В состоянии опьянения он научился настолько хорошо функционировать, что никто не понимал, насколько он был пьян. А если и понимал, то делал вид, что ничего не замечает. Он оправдывался тяжелой работой, говорил, что это его способ расслабиться… Дерьмовое оправдание. Поверь, я тоже его использовал.

Внимание Ксандера целиком и полностью было сосредоточено на мне, а сам он в это время излучал глубокое понимание. У меня появилось чувство, что ему можно рассказать что угодно, не опасаясь услышать осуждение за прошлые ошибки. Он меня выслушает. Он меня утешит.

— В любом случае, — я пропустил пальцы сквозь волосы и тяжело вздохнул: — большую часть ты уже знаешь. Наверняка, тебе все уже рассказал Бейли.

— Но не ты. Твои переживания сильно отличаются. Не отмахивайся от случившегося, не закидывай в папку под названием «Ты это уже знаешь». Я не знаю, что с тобой было в то время. Что ты чувствовал. Что привело тебя сюда? Я хочу знать.

Закрыв глаза, я полностью откинулся на изголовье.

— Время от времени мы приезжали сюда семьей, когда отец хотел взять паузу и очистить голову.

— Вы приезжали сюда? В эту хижину? Как вы здесь помещались?

— Нет. — Я покачал головой. — Мы ездили в Саванну. Об этом месте он услышал от кого-то из друзей. Ты же знаешь, как он любил ходить со своими сыновьями на рыбалку.

Ксандер сморщил нос и кивнул:

— Помню. Я всегда притворялся больным, когда Бейли предлагал упасть им на хвост.

— Удивляюсь, что ты не притворился и сегодня.

— Я думал об этом, — признался Ксандер. — И хорошо, что не сделал. Иначе упустил бы шанс увидеть кое-что прекрасное.

— Река здесь действительно выглядит потрясающе.

— Согласен, но я говорил о твоей реакции. Это место будто успокоило и дало тебе силы.

Я кивнул:

— Думаю, так и есть. И здесь дешевле, чем на терапии.

— Наверное, ты прав.

— Ага, — я тихо рассмеялся.

— Значит, это место раньше принадлежало Мэй?

— Вроде того. Она никогда не оставалась здесь надолго. Домик достался ей по наследству от пра-пра-кого-то, который построил его в 1837 году.

— Что? — Ксандер сел и обвел взглядом небольшую комнату. — В тысяча восемьсот тридцать седьмом году?

— Угу. Поверь, здесь все так и выглядело, когда я впервые увидел эту комнату. Или когда проснулся. Если описать те события точнее.

Явно в замешательстве, Ксандер прищурился.

— Когда пришли результаты токсикологической экспертизы, все полетело к чертям, помнишь?

— Да. Киран ударил тебя в лицо.

Я поморщился, живо вспомнив удар, словно это было вчера. После него у меня остался шикарный синяк.

— Да. Киран не поверил отчету. Он не мог понять, как отец, выдающийся офицер полиции, настолько пренебрег жизнью мамы. В тот момент у меня в голове крутилась только одна мысль: не промолчи я, и этого не случилось бы.

Ксандер покрутил головой:

— Нет-нет-нет. Шон, это не твоя вина. И ты это знаешь.

— Теперь знаю. Но тогда была другая история. Понимаешь? Когда настоящего виновника больше нет рядом, мы ищем пути, чтобы осмыслить случившееся, чтобы взять вину на себя.

— То, о чем ты говоришь, полностью отличается от твоей и моей ситуации.

— Согласен. Обстоятельства совершенно другие. Но чувство вины, самокопания и поиск своей вины такие же. Для меня эта игра закончилась в очень, очень темном месте, Ксандер. И я не хочу, чтобы с тобой произошло то же самое.

— Знаю. И обещаю: как только мы вернемся, сразу сделаю звонок. Я поговорю с кем-нибудь.

— Хорошо. Очень хорошо. — Я сжал его ладонь и посмотрел на лоскутное покрывало, сложенное в ногах поперек кровати. — Видишь то одеяло? — спросил я, указав на него.

Ксандер кивнул и прикоснулся к разноцветным ромбам.

— Это мой первый… подарок на новоселье.

Ксандер глянул на меня через плечо.

— Но я забегаю наперед. После удара Кирана я понял, что нужно сваливать. У каждого из нас была своя версия о том, кого и что мы потеряли в день аварии, и хотя в глазах Бейли я видел понимание, в их глубине также светился гнев. И я не мог сказать, на кого он был направлен…

— На вашего отца. — Ксандер проворно вернулся на место и укрыл нас до пояса лоскутным покрывалом. — Он был в ярости на отца. На тебя? Ни разу. Значит, вот что ты думал все эти годы?

— Я просто предположил, что Бейли, как и Киран, злился на меня, потому что я никогда не говорил им о… проблеме отца.

— Нет. Бейли никогда так не думал. И я почти уверен: после первого шока Киран понял, что поступил как придурок, наговорив тебе лишнего. Бейли был убит горем. Сначала — потеря родителей, потом — еще правда об отце…

— Знаю. Но я вряд ли мог ему помочь. В том состоянии я вообще не мог никому помочь, даже себе. Но я знал, что ты позаботишься о нем. Ты всегда он нем заботился. — Проговорив это, я со стыдом отметил, что испытываю легкую ревность.

Оценив свою реакцию как юношескую незрелость, я отодвинул ее в сторону и сконцентрировался на остальном, потому что раскрывать свои неудачи мужчине, в прошлом несколько раз видевшим меня не в лучшем свете, оказалось довольно тяжело, особенно если учесть, что я взял, да и влюбился в него.

— В тот день я сел в машину и поехал в Саванну. Без планов, без единой мысли, что делать, когда доберусь… Я хотел только одного — побыстрее убраться из родительского дома. Мне жизненно необходимо было найти место, где я смог бы дышать снова. Но стоило въехать в городок, как нахлынули воспоминания о семейных походах. О том, как улыбалась и смеялась мама с братьями, о том, как отец учил нас забрасывать удочку и играть в реке… Куда не посмотри, куда не пойди, — все напоминало о родителях. В конце концов я оказался возле стойки в местном баре — единственном месте, где можно было бы все забыть.

Я прикрыл веки и потер лицо: былые боль и одиночество вернулись с полной силой. Теплая рука нежно сжала мою ладонь и отвела ее в сторону. Я открыл глаза и, почувствовав на своих костяшках губы Ксандера, с трудом проглотил внезапно вставший в горле горький ком.