Так что, то, за что ещё лет десять назад сажали в тюрьму, сейчас является чуть ли не нормой. Отчего это? Позвольте вас спросить, почему так стало? Нет, не отвечайте. Мне больно на это смотреть, не надо мне объяснять нюансы, мол, всего я не увидел, и без того тошно.
Самое смешное, что мы - не буду врать - действительно ждали перемен, мы - приближали вожделенное иностранное. Каждый новый альбом "Аквариума", каждая новая передача "Веселые ребята" пробивали бреши в глухой стене, которой нас отгородили от прочего мира. Что там за стеной? Мы рвались на волю. На воле - были "Битлз", джинсы, моpе пива и гоpы колес.
Напрашивается дурной каламбур: нас всех рвало на волю. Дорвались. Подскользнулись и вмазались. Впрочем, какое поколение не могло бросить следующему: мы вас видели не такими?!
И нас наши родители видели не такими. И мы не оправдали чьих-то надежд. Но тем больнее... (А пиво я так до сих поp ни pазу и не попpобовал.)
...В школе я слыл "поэтом и абстракционистом". Я писал стихи, где "диссидентско-некрофильский" пафос заменял элементарное умение, и рисовал на уроках какую-то кубо-футуристическую мазню (шариковой ручку на листочках в клеточку), мазня эта почему-то нравилась моим одноклассникам. Возможно, они так издевались надо мной. Друзей в школе у меня почти не было. Ну, может быть, - трое.
Это был, хм, клуб "почитателей меня". Да нет, шучу, конечно. Но они выслушивали мои социально продвинутые стихи; мы беседовали о судьбах Родины. Об одном из этих друзей - особо. (Другие - были, видимо и сейчас где-то есть, но - этот, что называется "оказал на меня некоторое влияние") - комсорг параллельного класса. "Весы". Тучный и радушный. И клептоман. Как-то раз у меня пропала моя весьма толстая тетрадка, где я записывал стихи (назовем это так), телефоны знакомых, просто разные житейские наблюдения... Там были мои первые опыты "прозаических произведений", "письма к незнакомкам" и что-то еще, сейчас уже не упомню. Так вот, прошел месяц. Я свыкся с мыслью, что тетрадка моя утеряна навсегда и вдруг обнаруживаю на книжной полке Юры эту мою тетрадку, где-то рядом с Булгаковым, Библией (Он тогда был православным, что, впрочем, не помешало ему года два спустя "врубать" меня в "сознание Кришны"); "соседство" было просто восхитительным! Ничего не говоря, тихой сапой я стянул свою тетрадку; дома, раскрыв её, рассмеялся - она вся была исписана юриными комментариями. То на русском, то на латыни. Твердым красивым почерком. Нет, ничего не сказал. Чуть позже у меня пропали Булгаков и Глазков.
А ещё чуть позже, как-то летом, он вытащил меня прогуляться по Арбату. Оказалось, что он там гуляет уже давно, вместе с "хиппарями".
Так я попал на Арбат. Спасибо.
А книги... Книги, вероятно, были платой, тарифом. К таким тарифам позже - мне пришлось серьезно привыкать. Жизнь брала свои пошлины и налоги с меня - с моих дел, чувств, снов...
Странно, даже самые дикие нелепости прошлого - теперь, по прошествии почти десятилетия вспоминаются с какой-то мягкой нежной теплотой. Помню, однако: Арбат меня поначалу испугал. Будучи примерным комсомольцем (хотя и не активистом) я инстинктивно побаивался "тусовки". Там - были наркоманы и бродяги, там - жили некой своей, неизвестной мне, причудливой жизнью.
Мое поколение молчит по углам.
Мое поколение не смеет петь.
Мое поколение чувствует боль,
Но снова ставит себя под плеть.
Мое поколение смотрит вниз.
Мое поколение боится дня.
Мое поколение пестует ночь.
А по утрам ест себя.
К.Кинчев "Мое поколение".
Нет, Арбат не стал для меня ни "запретным плодом", ни "школой жизни". Скорей наоборот. Спустя года два-три, я пришел на Гоголя (тогда - центровая хипповская тусовка Москвы, а, может, и Союза) уже на правах почти олдового. Я держался особняком, не пил, не курил (даже травы), не употреблял вообще никаких наркотиков; просто не было такого желания или - хотел повыпендриваться, не знаю.
Школа к тому времени - кончилась. Дни стали бесконечными и безотчетными.
Началось: работа монтировщиком сцены в ДК 1-ого ГПЗ, тусовки у "Туриста" и на Гоголях, Юрий Наумов, чуть раньше - 20-ая комната журнала "Юность", первая настоящая любовь, pабота ассистентом pежиссеpа на "Центpнаучфильме", первая самая настоящая любовь, просто первая любовь, выставки "Love Street"; итак, с 1987 года я - хиппи.
И разумеется, - навсегда.
*
/маpт 1997г./
До сих поp живу своей кошмарной "Вивисекцией". Пожалуй - почти единственное, что писалось - в институте - не для института. (Хотя и было предложено на обсуждение.) Думаю, они не смогли "оценить" предложенное по одной простой причине - я чуть старше их. Да, не на много, но ведь теперь двух-трех лет порой достаточно, чтобы одно поколение не понимало другого. Получается так, что мой язык, мой родной язык, на котором я говорил, говорю и, дай бог, буду говорить, - этот язык сейчас почти никому уже не понятен. Иногда - понятен, но не интересен.
Поясню.
Слово "тусовка" имело весьма конкретное значение. Вернее, значения. В Москве было несколько тусовок. Прежде всего - Гоголя, "Турист", Этажерка и пр. То есть, "тусовками" именовались конкpетные места, где собирались хиппи. Эти места были максимально известны своим. Приехал, скажем, некий хиппи из Воронежа, спросил: а где искать такого-то? - А на тусовке. Все, вопросов нет. Если на дворе было лето и год - примерно 1988, то - почти только на Гоголях или в Пентагоне. Если зима - народ тусовался в Этажерке. А вот на Яшке к 1988 году тусовки уже почти не было.
Для меня (как и для многих хиппи) - "тусовка", "фенька", "хайер" - это наши слова. Понятные только нам. Я не большой любитель обнародования сленга, я не говорю на этом языке, я - на нем думаю. Это то, что я хотел запомнить. И я это запомнил.
Курехин и съезды "Рейнбоу", проблемы "прихода Бодхисатвы с юга" и приходов просто, проблемы прилюдного ношения фенек и проблемы аска... "Какие наши года..." А и в самом деле! Но многое, из того, что лично мне было дорого, - накрылось большущим железным "резетом".
Об этом - цикл диалогов "Вивисекция".
Но я пpосто хотел поговоpить с людьми о том, что меня порой сейчас тpевожит. Лишившись "Александрины" я судорожно пытался найти верную ритмическую опору в новом для меня мире. Я представил: пусть мир - это сцена, а люди - актеры из "Парадокса об актере" Д.Дидро; тогда удостоверившись в том, что полученный реальный мир и в самом деле - нелеп и безобразен - населил его своими тенями и тенями близких мне людей и стал наблюдать, - как там они живут?
Настоящее доказало мне: играя, - тогда - мы были живыми, нормальными людьми. Или теми, кого я в силу своего неумения разбираться в людях до сих пор считаю "нормальными". Другие люди мне, увы, неинтересны. Они порой весьма полезны, даже милы, но - к чему излишества? Даже когда я тусовался, я слыл аскетом и трезвенником (я и был, и с радостью остаюсь таким), а теперь уж - и подавно.
Люди, современные, настоящие люди с их проблемами, задачами и всеми мыслимыми и немыслимыми геморроями - к чему они мне? Что, я не проживу полной жизнью, если не полезу на какую-то очередную вонючую баррикаду? Проживу, и ещё как.
Играю и до сих пор. Может, просто потому, что не умею иначе? Не научили, не научился. До сих пор делю мир на "взрослый" и - мой. "Взрослого" мира - боюсь. Раньше - хотел играть с ним: политика, религия, искусство... Теперь - только боюсь. Ведь он делает мне больно.
Но почему?
Лет десять назад многие твердили мне: ты ещё мал, вот повзрослеешь, прочтешь Достоевского, Ницше, Библию, наконец!.. вот тогда и будешь судить: что хорошо - что плохо. А я смеялся им, - я читал "Винни-Пуха" и мне хватало.
Прошло десять лет, однако. Я прочел и Достоевского, и ещё черт знает кого: и этих, и тех - классику и не-классику, модернизм и постмодернизм, реализм и романтизм... да мало ли! И - ничего. Почти ноль эмоций. Никак. Скучно.