Воистину: "голоса вопиющих в пустыне."

За всем этим помоечным ореолом мученичества и (еще бы!) гениальности как-то забываешь даже, что они были - людьми, просто - немножечко умеющими говорить. Это не мало, но это и не много. Это - в высшей степени обыкновенно.

И повторим ещё раз: ирония спасала.

И повторим ещё раз.

"Она обнимает... обнимает..."

"...Многие люди не живут, а просто медленно гибнут душевно, проживают, так сказать, самих себя, не в том смысле, что живут полною, постепенно поглощающую их силы жизнью, нет, они заживо тают, превращаются в тени, бессмертная душа как бы испаряется из них, их не пугает даже мысль о бессмертии, - они разлагаются заживо." Опять о себе? Неужели было так больно? Неужели правда: "...бессилие. Знание оказалось даром... Мидаса: все обращалось в золото..."

Чувствуя мир через себя, неизменно - убиваешь его в себе. В живом теле - заводится зверек: несчастное умирающее сердце. Оно заражает весь организм. Страшно: любовь к людям. "Ты не меня, ты мое полюби..." Любить "их" - любить то, чем они есть на самом деле. И вот - влюбленное сердце ("у которого больше нет сил") - уже ненавидящее сердце, потому что приходиться любить и их ненависть тоже.

"...Если б Свифт действительно ненавидел людей, он бы не делал это так страстно."

Мертвец внутри живого. Старик в ребенке. Ужас и - бессилие.

"И всех подобных Нерону людей можно сравнить с детьми: они именно дети по нетронутой, непроясненной мыслью непосредственности своей натуры. ...Отживший старик, в отдельных же случаях - дитя."

*

"Я похож на Люнебуpгскую свинью. Мышление - моя стpасть. Я отлично умею искать тpюфели для дpугих, сам не получая от того не малейшего удовольствия. Я подымаю носом вопpосы и пpоблемы, но все, что я могу сделать с ними - это пеpебpосить чеpез голову."

Спасибо. Къиркегор не давал полезные рецепты, он ставил лишь диагноз себе: "Если переход от бессознательной непосредственности к сознательному просветлению чересчур замедляется - начинается меланхолия. Что ни делай после того, как не старайся забыться, работай, развлекайся... меланхолия остается."

Меланхолия уничтожается лишь знанием о причинах её. Но меланхолик как правило не знает причин своего недуга. А если и знает, - то: "предпочитает, чтоб его все считали развратником и негодяем, чем чтобы они узнали его тайну." Боится потерять свой страх - свою спасительную гавань?

"Истерия духа."

А чем же ещё являются все эти сочинения, где - вопит, выкореживаясь из понятий и формул, из любви и ненависти - в бесконечном пространстве между пустотой и осознанием этой пустоты, - больной несчастный Серен Къиркегор?

Теряя разум, заборматывая жизнь, заговаривая боль, камлая над самим собой, обвиняя и оправдывая себя, пытаясь снова и снова, снова и снова пытаясь что-то ещё объяснить, доказать, пытаясь снова и снова, и снова...

"Если б у меня была вера..."

"Он отрекся от веры, чтобы обрести знание... Но знание оказалось даром, подобным тому, которое выпросил у богов Мидас: все обращалось в золото, но все умирало или превращалось в прекрасный призрак, в тень, в подобие реальности, как обратилась для него в тень или призрак Регина Ольсен."

Так писал о нем Л.Шестов.

Да. Мидас.

Тени, призраки... карусель.

Бесконечный разговор с Региной.

Тоскливый и умный.

"Люди тают" - остается пустота. Но природа не терпит пустоты, пустота - заполняется страхом. Страх очищает. Ирония добавляет в страх то восхитительное чувство сомнения, без которого любовь - невозможна.

"Я только что пришел из общества, душою которого я был... А я... я погибал и хотел застрелиться."

Но - не застрелится, он слаб. То, что у Вертера снаружи, у Йоханнеса внутри. Боль, тоска, страх, зависть. Кавалеровщина...

"- Вы прошумели мимо меня, как ветвь, полная цветов и листьев."

Вот фраза - вполне из арсенала нашего "обольстителя". Комично, не так ли? она звучит в устах Кавалерова, циника, пошляка и - безумно влюбленного в тень, в призрак, в тень... Регины Ольсен.

Но нельзя близко подходить к тени.

Когда пропадает дистанция - пропадает ирония - пропадает уважение. Тогда - должна начаться любовь, но... чуда, как правило, не происходит.

"Но теперь все кончено, я не желаю более видеть её. Раз девушка отдалась - она потеряла всю свою силу, она всего лишилась. ...Лишь пока существует сопротивление и прекрасно любить."

*

/ноябрь 1996г., продолжение/

Когда прочитал "Дневник обольстителя" Къиркегора - усмехнулся: да, все так, иногда проще, иногда - сложнее, но как говорится: мне нравится ход ваших мыслей. По моим настоятельным рекомендациям прочла "Дневник" и кукла. Вероятно, её несколько взволновал этот текст. Однажды, едва я затеял разговор о Къиркегоре и его Йоханнесе, она (и что её так растрогало?) обиженно пробормотала:

- Все только про себя, все про себя да про себя.

- Почему же? Для нее: "...я влюблен в самого себя?.. Потому что я люблю тебя, люблю все, принадлежащее тебе, люблю, между прочим, и себя: мое "я" принадлежит тебе." Ну как?

- Позерство.

- Но ведь он вправду жил для нее, она ещё об этом не знала, а он - уже жил...

- А потом бросил...

- Что такое "бросил"? - что она вещь, чтоб её бросать? Гордая, независимая, влюбленная. Да - он воспользовался её независимостью, но он лишь дал имя её свободе, свое имя. Он заставил мир вертеться вокруг нее, он построил для неё потрясающие декорации, где блистательно сыграл свой спектакль, - о чем ей жалеть, о том, что спектакль не может продолжаться вечно?

- Испортил девушку... кто её возьмет после этого... в Копенгагене? соблазнил и бросил!

- А плата?

- Плата?!

- Он же платил своим рассудком, своим мастерством, своим, извини уж, воздержанием - когда готовился к той единственной встрече с ней, когда... ну, говоря твоим языком, расставлял сети. Он, талантливый садовник, взращивал цветок - сколько сил ушло на это! Но вот цветок сорван - и подарен прекраснейшей...

- После чего благополучно завял...

- Кто? (ха-ха-ха!) Сорванный цветок должен завянуть! А ты бы предпочла, чтобы все старания Йоханнеса пошли прахом? Чтобы его цветок умер, так и не познав...

- Секса?

- Света... ну, (тут я, будучи ханжой, слегка замялся) - наслаждения, греха, грехопадения...

- Но это жестоко!

- Вероятно, но человек, относящийся жестоко к себе, автоматически начинает относится жестоко и к другим, человек, которой готов к тому, чтобы от него требовали всего, - всего требует и от других.

- Очень удобное и пустое слово "всего".

- Каждый наполняет это слово своим содержанием.

- Ну и что? опять - пустота, ведь "все" кончается.

- Но, поверь мне, они провели потрясающую ночь, поверь, ей не было плохо, потому что - мы знаем её письма: "...как я буду любить тебя, боготворить!.. я все ещё люблю тебя...", ну, там и так далее; такие слова, согласись, просто так не говорятся.

- Погоди, но вот же здесь написано: "...нельзя ли так поэтически выбраться из сердца девушки, чтобы оставить в ней горделивую уверенность в том, что, в сущности, это ей надоели отношения?"

- Ты только что выдала ему индульгенцию, получается так, что он дал ей гораздо больше, чем она ему...

- Это софистика, кажется так, да? к тому же - пошлятина... Тебе так не терпится его оправдать?

- Оправдать, зачем? знаешь, я в прошлом году написал работку "Апология Тартюфа", там - я пытался "оправдать" Тартюфа, но после всей этой своей писанины - понял - Тартюф не нуждается в оправдании, "он сам - оправданье"; и здесь, нет, не оправданье, но уже по другой причине - самая страшная шутка Къиркегора заключается в том, что - Йоханнес в высшей степени нормален, нормален снаружи, для тех кто хочет видеть его простым бабником, нормален до тех пор, пока они не заглянут внутрь и - ужаснутся, с другой же стороны - сперва ужаснувшимся он показывает: сукин кот, этот Йоханнес "Я чувствую себя сильным, светлым, всеобъемлющим, как божество!" Наверно, им правду было хорошо вместе, а?