Глава 18. Грязная вода*

[1] 脏兮兮 zāngxīxī цзансиси — не просто грязная, а отвратительно нечистая, грязнее не придумаешь;祸水 huòshuǐ хошуй — губительная вода (женская стихия, которая может уничтожить/залить мужскую энергию — огонь); смертельная опасность; невзгоды и беды.

Ли Вэй был совершенно сбит с толку:

— Что?

 Мо Си так и не посмотрел на него, скульптурные черты его лица все еще были скрыты в тени. Низкий чувственный голос звучал так, словно его обладатель, забыв о собеседнике, бормочет себе под нос:

— Возможно, если он все еще помнит некоторые вещи, его разум разрушен не полностью. Он притворяется.

— Как это возможно? — глаза Ли Вэя округлились от изумления. — Болезнь Гу Мана была изучена Башней Шэньнуна, и лучший целитель Чунхуа господин Цзян также подтвердил диагноз. Его духовное ядро раздроблено, душа разбита на части, разум уничтожен. Он считает себя волком, отбившимся от стаи...

— Ты когда-нибудь видел волка, который, скорее, ранит себя, чем кого-то другого?!

Ли Вэй был потрясен.

У него что-то со зрением? Или глаза князя Сихэ покраснели и начали слезиться?

— Господин, почему вы говорите это?..

Мо Си закрыл глаза. На самом деле его гнев был направлен не на Ли Вэя, он просто не хотел слышать ничего похожего на «Гу Ман ничего не помнит».

— В поместье Ваншу Мужун Лянь приказал ему выбрать одно из двух: либо отрезать мне руку, либо порезать себе лицо, — Мо Си отвернулся и, преувеличенно внимательно изучив тень, отбрасываемую деревом, все же тихо закончил, — он выбрал последнее.

Ли Вэй: — ...

— Хочешь сказать, что волк сделал бы такой выбор?

Ли Вэй подумал про себя:

«Что я хочу сказать? Да что я вообще могу сказать? При вашем-то взрывном характере, если я сейчас отвечу, что, скорее всего, Гу Ман просто не понял вопроса князя Ваншу, вы же наброситесь на меня и запинаете до смерти?!»

Значит, ему не показалось, что в последнее время Мо Си вел себя странно, словно был одержим какой-то идеей.

Стараясь не разозлить хозяина еще больше, Ли Вэй постарался облечь свои мысли в максимально безопасные фразы и тактично напомнил Мо Си:

— Сейчас разум Гу Мана в самом деле очень плох, и многие слова он просто не понимает. Говорить с ним, все равно что пытаться объясниться с трехлетним ребенком, некоторые даже самые простые вещи надо повторять несколько раз…

Однако сердце Мо Си не желало отбрасывать даже эту слабую надежду.

Наконец, Ли Вэю осталось только предложить:

— Ваша светлость, почему бы вам не отправиться в Башню Шэньнуна, чтобы развеять ваши подозрения.

— ...

В Башне Шэньнуна было слишком много людей из клана Мужун, поэтому Мо Си не хотел идти туда сам.

Тогда Ли Вэй предложил ему другой план:

— Почему бы вам не отправиться в Императорскую Аптеку и спросить целителя[2] Цзяна.

[2] 药师yàoshī яоши — целитель, фармацевт, аптекарь.

Целитель Цзян был известен как высокомерный и резкий в словах человек, поэтому Мо Си не ждал от их встречи ничего хорошего. Но, в конце концов, не в силах больше терпеть боль в своем сердце, он все же решил нанести ему визит. Однако на пороге кричаще роскошного особняка лекаря его встретил маленький слуга, который испуганно пролепетал:

— Князь Сихэ, хозяин Цзян ушел собирать лекарственные травы.

— А когда он вернется?

— Точно не известно, когда хозяин вернется. Он может отсутствовать от трех дней до пяти месяцев.

— А известно, куда отправился?

— Собирая лекарственные травы, хозяин путешествует по всему миру.

Не найдя слов, Мо Си бросил последний взгляд на самодовольную детскую мордашку и, кивнув, направил лошадь к своему дому.

Возможно, из-за его одержимости мыслями о Гу Мане, эта история весь день не выходила у него из головы, а ночью ему приснился сон.

В нем он вернулся в давнее прошлое, когда, наконец, смог осознать и принять свои тайные чувства, и всей душой возжелал скорее признаться в них объекту своих желаний.

Случилось так, что той ночью он патрулировал границу.

Тогда он был очень молод, ему не исполнилось и двадцати лет, он еще не был внушающим ужас и благоговение князем Сихэ, а сияние Гу Мана все еще было скрыто тенью Мужун Ляня.

Только что закончилось кровопролитное сражение с войском страны Ляо, в котором погибли многие. Когда Мо Си готовил к погребению своего павшего товарища, из нижних одежд мертвеца выпало забрызганное кровью любовное письмо. Он долго не мог отвести взгляда от этого неотправленного послания.

Семью Мо Си нельзя было назвать счастливой: с самого детства ребенок наблюдал, как близкие люди обманывают и предают друг друга.

И теперь впервые он столкнулся с таким проявлением настоящей страстной любви.

Этот погибший товарищ был грубым человеком. Он не видел, чтобы тот читал книги или увлекался стихосложением, но в самом пекле войны этот солдафон написал такое длинное и лиричное послание. В письме не было ни слова о перенесенных лишениях, войне, чести или заслугах, оно было посвящено зернышку родинки рядом с бровью прекрасной девушки и деревьям, посаженным во дворе родного дома.

«Пусть в следующем году, когда распустятся цветы, малышка Сяо Янь споет, а я сыграю на флейте для нее».

…Такое грубое и безыскусное стихотворение, но сколько в нем было нежности и чистоты.

И оно было написано тем неотесанным мужланом, которого он знал?

Когда этот человек написал это письмо, должно быть, он в самом деле представлял, как с победой вернется домой, и девушка по имени Сяо Янь на зеленом лугу будет танцевать и петь под звуки его флейты.

В конце концов, все, что осталось от его мечтаний, это окровавленное письмо.

Мо Си не смог бы словами выразить свои чувства в тот момент. Он очень долго сидел на своей походной койке, сжимая в руке это последнее письмо друга.

«Пусть в следующем году, когда распустятся цветы, малышка Сяо Янь споет, а я сыграю на флейте для нее».

Если бы сегодня смерть пришла за ним, есть ли кто-то в этом мире, кого он не сможет отпустить?

Очень быстро перед его глазами появилась знакомая фигура. Мо Си долгое время принимал присутствие этого человека рядом как должное, однако сейчас, когда он задумался об этом, то замер как громом пораженный. Тело его бросило в холодный пот, а в груди словно вспыхнул огненный шар, жар от которого быстро захватил все его существо. Но, если подумать, возможно, этот огонь уже давно тихо чадил внутри его сердца, согревая, лаская и мучая его.

Просто раньше он не замечал его и не понимал тех чувств, что так упрямо подавлял.

Он сидел безучастный к происходящему вокруг, пока пожар, разгоревшийся в его сердце, не захватил его разум и чувства, а потом что-то внутри него рухнуло, но только для того, чтобы из пепла поднялось что-то новое, еще неизведанное.

За пределами лагеря его боевые товарищи оплакивали своих погибших друзей. Мелодия сюня и эти скорбные звуки ветер подхватил, перемешал и понес дальше.

Мо Си сжал в руке тонкую бумагу. Кто еще умрет?

Завтра чьи надежды исчезнут, оставшись только на окровавленной бумаге?

Больше не в силах противиться импульсивному желанию, рожденному его сердцем, Мо Си бросился прочь, но стоило ему откинуть полог, как он наткнулся на целителя:

— Господин Мо? — испуганно вскрикнул он.

Засунув окровавленное письмо в рукав, Мо Си поспешил покинуть палатку и устремился прочь из лагеря. Он собирался в будущем передать это письмо «малышке Сяо Янь», но сейчас все, чего он хотел, это найти одного единственного человека. Внезапно его охватило сильное волнение при мысли о том, что если сегодня он не сможет высказать, что у него на сердце, другого шанса уже не будет, ведь неизбежная смерть может прийти за ним с восходом солнца.

— Молодой господин Мо! Молодой господин Мо!

Одетый в свободные белые одеяния целитель попытался догнать его, выкрикивая вслед:

— Молодой господин Мо, но ведь порез на руке...

Но Мо Си проигнорировал его. Его сейчас совершенно не волновали такие мелочи, как незначительные раны на теле. Он выскочил из лагеря и, призвав демонического коня, пустил его во весь опор.

Встречный северный ветер бросал снег в лицо, за спиной затихал похожий на голубиное курлыканье шум походного лагеря. В этой белой мгле звуки становились все глуше и обрывочнее. Мо Си не обращал внимания на ветер и снег, несмотря на непогоду, его горячие ладони были слегка влажными от пота. Он чувствовал лишь, как бешено билось сердце, и кровь бурлила в жилах от жаркого желания прямо сейчас найти Гу Мана и высказать все.

— Где Гу Ман? — не сходя с лошади, спросил он, едва достигнув Северного гарнизона. — Я ищу его, где он?

Увидев запыхавшегося юношу, солдат испуганно спросил:

— Мо… господин Мо, какое-то срочное донесение? — от его дыхания в морозном воздухе образовалось белое облачко.

— Какое еще срочное сообщение? Мне что каждый раз нужно приезжать с докладом, если я хочу встретиться с человеком? — его тон становился все более нетерпимым.

— Тогда вы…

Взгляд солдата скользнул по раненой руке Мо Си. Кажется, он что-то хотел спросить, но после мгновенного колебания, счел за лучшее промолчать. Но Мо Си уже понял, о чем подумал этот человек: «Зачем, спрашивается, эта птица высокого полета, вместо того, чтобы отдыхать и поправляться от ранения, в такую непогоду скачет из Южного гарнизона в Северный? Неужели только чтобы найти это ничтожество?»

Мо Си тогда был слишком взволнован.

И слишком импульсивен.

Он только что понял одну очень важную вещь, которая в течение долгого времени сидела у него внутри и терзала его. Ему было просто жизненно необходимо найти Гу Мана. Мо Си казалось, если ему прямо сейчас не удастся найти его, то кровь его воспламенится от желания, и сам он вспыхнет и сгорит дотла в темноте этой ночи.

Несмотря на свой вспыльчивый характер, он всегда был человеком слова и, если чего-то хотел, то, не обращая внимания на трудности, шел к своей цели, пока желаемое не оказывалось в его руках. Кроме того, тогда он был еще очень молод и еще не испытал истинную горечь любви.