Смерть обошла его стороной на пару сантиметров, и теперь инициатива была за Макроном. Прежде чем воин успел вырвать клинок, центурион отбросил щит в сторону, угрожая вырвать меч из руки противника. С шипящим проклятием туземец уцепился за него. Это была его роковая ошибка. Он потерял равновесие ровно настолько, чтобы помешать любой проворной работе ног, и Макрон рванулся вперед и бросил весь свой вес на тычок в горло воина, глубоко врезавшись лезвием в мягкую ткань под подбородком и перерезав там кровеносные артерии. Он почувствовал легкий толчок, когда острие вошло в основание черепа, затем повернуло лезвие в обе стороны, прежде чем вырвать его среди струй и брызг крови из зияющей раны.

На мгновение воин казался невосприимчивым к смертельной травме, сделав шаг вправо, чтобы восстановить равновесие и вернуться к новой атаке. Только когда он попытался издать еще один боевой клич, но вместо этого захлебнулся потоком крови, он понял, что смертельно ранен. Выражение ярости на его лице мгновенно сменилось полным удивлением.

Даже умирающие могли быть убийцами, и Макрон не дал ему шанса доказать эту пословицу на деле. Он врезал щитом в грудь воина и отбросил его обратно в грубо вытоптанные заросли ежевики, длинный меч выпал из рук. Затем он вложил свой меч в ножны и наклонился, чтобы подобрать оружие воина. Он был тяжелее и более громоздким чем гладий, но по тем же причинам идеально подходил для его нужд, и он быстро расправился со скрученными связками ежевики между ним и дальней стороной баррикады. Двое соплеменников убитого, ранее отброшенных умирающим воином, теперь смотрели на Макрона со страхом и благоговением, и он размахивал мечом перед их лицами, рявкнув: — Прочь, долбанные ублюдки, с дороги!

Они отступили, зацепившись за шипы, затем повернулись, чтобы бежать, почти не обращая внимания на наносимые царапины, которые они получали, чтобы уйти от дикого римлянина, победившего их лидера, как можно дальше. Макрон обвел взглядом других бриттов, но никто, похоже, не хотел бросить ему вызов, и он махнул людям из своего отряда продолжить движение вперед.

— Продолжайте, ребята. Проложите нам путь через эту чащу, и битва за нами.

Ветераны приступили к работе с новой силой, рубя и круша подлесок и отбиваясь от более смелых легковооруженных противников, пытавшихся атаковать. Вскоре между римлянами и людьми, защищавшими баррикаду, осталась только тонкая ширма из зарослей ежевики. Макрон на мгновение отстранился, чтобы оценить работу своей группы. Маршрут шириной в три метра был расчищен достаточно, чтобы за ним могли последовать еще несколько человек.

— Рамирий! Мы почти закончили!

Он слышал, как префект лагеря приказал тыловым линиям следовать за Макроном, и они поспешно пробрались сквозь деревья и подлесок, прорубив себе путь через оставшийся заслон, прежде чем атаковать бриттов с фланга. Когда Макрон выбрался на дорогу, он увидел, как первый из врагов развернулся и побежал прочь от баррикады. Те, кто все же стоял на своем, столкнулись со свирепостью появившихся с фланга римлян, стремившихся сеять смерть и разрушения в ответ на обстрел стрелами и дротиками, которому они подверглись в предыдущие часы отступления. По мере того как все больше римлян высыпало из-за деревьев и ежевики и бросалось вперед, некоторые из бриттов поняли, что их путь к отступлению отрезан. У них оставался только один выбор: продолжать сражаться или рискнуть и бежать через замерзшее болото.

И действительно, зарубив воина с топором, Макрон заметил, как один из врагов пробирается сквозь покрытый инеем тростник по другую сторону тропы и бежит по гладкому снегу, покрывающему лед. Другие также вырывались из боя, чтобы последовать за ним, в то время как их лидер в гневе кричал на тех, кто покинул свою позицию, и призывал остальных удерживать оборону. Рамирий и люди, которые все еще были с ним, сумели пробить брешь в баррикаде и теперь прорывались гуськом, чтобы усилить натиск римлян.

Приближались сумерки, и солнце уже стояло достаточно низко в небе, чтобы деревья отбрасывали длинные тени. Атакуемые теперь с двух сторон и с перспективой быть отрезанными от пути назад, бритты отступили к болоту, все больше и больше их вываливалось из битвы, пока не остались только их предводитель и небольшая группа людей, не более двадцати человек, которые продолжили сражаться на смерть.

— Прикончи их! — крикнул Рамирий, перекрывая грохот и лязг клинков и щитов. — Быстро!

Макрон оглянулся через баррикаду и увидел, как второй отряд бриттов мчится по тропе, отчаянно желая присоединиться к схватке и вернуть преимущество на свою сторону. Теперь, когда он был свободен от необходимости пробиваться сквозь заросли ежевики, ему не нужен был длинный меч, и он не хотел возвращать его своему врагу, поэтому он повернулся и бросил его как можно дальше в заросли, затем снова вытащил гладий и бросился в сторону вражеского лидера. Путь ему преградил воин с большим круглым щитом и длинным копьем в руке. Наконечник копья в форме листа метнулся вперед и назад, удерживая Макрона на расстоянии. Макрон использовал свой собственный щит, чтобы блокировать удары, ожидая возможности броситься в пределы досягаемости копья и атаковать человека своим гладием. Вокруг него еще больше римлян атаковали оставшихся триновантов, оттесняя их к болоту.

Наконец нервы туземцев не выдержали, как это часто мгновенно передавалось среди людей, проигравших в битве, и внезапно все они побежали, спасая свою жизнь. Противник Макрона нанес последний отчаянный удар по щиту центуриона, прежде чем тот выронил копье и бросился бежать.

Их предводитель стоял до конца, стиснув зубы от горького разочарования, прежде чем на него навалились сразу трое ветеранов. Ему удалось парировать первый удар, прежде чем его отбросило ударом щита в бок прямо на меч римлянина, приближавшегося с другого направления, затем все трое пронзили его тело и лицо, когда он упал на колени, подняв руки в тщетной попытке защитить голову. Все было кончено за несколько ударов сердца.

Прежде чем Макрон успел ощутить какое-либо чувство триумфа, со стороны болота раздался глухой скрипучий грохот, а затем внезапный треск ломающегося льда, сопровождаемый пронзительным криком ужаса. Он видел, как трое убегающих бриттов рухнули, как будто им отрезали ноги, и исчезли в болоте, пока только их головы и лихорадочно размахивающие руки не показались вновь над снежной мантией. Были и другие крики тревоги, когда все больше льда не выдерживало под тяжестью людей, пытавшихся бежать по нему. Счастливчики оказывались по пояс в вонючей черной воде. Менее удачливые опускались на более глубокие участки и отчаянно пытались вырваться на твердый лед. Некоторым это удавалось, но другие, отягощенные тяжелыми плащами и мехами, исчезли под поверхностью, оставив лишь водоворот среди толкающихся пластин разбитого льда.

Некоторые римляне уже спускались с тропы на край болота, преследуя убегающего врага.

— Назад! — проревел Макрон. — Держитесь подальше от льда, хреновы идиоты!

Его голос звучал достаточно отчетливо, и ветераны остановились и отступили на твердую землю, тяжело дыша, грудь вздымалась и сжималась, легкие жадно заглатывали холодный воздух. Вокруг них дорога была усеяна телами убитых и раненых в основном их враги, но среди них было несколько римлян.

Рамирий смотрел через баррикаду. Вторая группа бриттов была не более чем в двухстах шагах и бросилась бежать, когда добыча стала уже совсем близка. — Поднимайте раненых и вперед! — крикнул он. — Бегом к аванпосту!

Уцелевшие члены отряда быстро собрали раненых товарищей и бросили мертвых и умирающих, прежде чем рысью двинулись рассыпным строем вдоль пути в направлении заставы. Противник, бежавший за баррикадой, окончательно рассыпался перед ними. Макрон сразу увидел, что его товарищи слишком устали, чтобы добраться до заставы до того, как их догонит относительно свежая группа бриттов.

Он повернулся к Рамирию. — Мы должны задержать врага. Дай мне четырех человек и уходите отсюда.

Рамирий на мгновение заколебался, затем кивнул и повернулся, чтобы присоединиться к остальным, наполовину бегущим, наполовину плетущимся по дороге к аванпосту.

Макрон повернулся к оставшимся ветеранам и выделил четверых, прежде чем отправить остальных в путь.

— Заблокируйте брешь в баррикаде, — приказал он, прежде чем отложить щит и полезть в сумку. Его пальцы смахнули в сторону остатки еды, которую Петронелла упаковала для него несколько дней назад, и нашли маленькую трутницу, которую более находчивые солдаты считали важной частью своего снаряжения. Ежевика и утесник, которые были срублены и вытоптаны вокруг конца баррикады, были мертвы, и он молился, чтобы они были достаточно сухими, чтобы легко гореть. Сухие сосновые ветки, добавленные к баррикаде для усиления защиты, также должны были легко воспламениться.

Используя свой меч, он собрал небольшую кучу сухого кустарника и сосновых веток и встал на колени рядом с ними, прежде чем осторожно открыть крышку ящика и поставить его на место на земле. Взяв камень, он неуклонно провел им по тонко зазубренной железной полосе, и через мгновение первые искры метнулись на тонкие листы слегка обугленного полотна. Появилось крошечное красное свечение, за которым последовала струйка дыма, а затем первое пламя распространилось по полотну. Ему понадобился пучок лучины и немного растопки, и он лихорадочно огляделся. Заметив косы на воине, которого он убил ранее, он схватил свой меч и поспешно перепилил туго сплетенные волосы, подставив растрепанные концы крошечному пламени. Волосы шипели и дымились, испуская неприятный запах, затем вспыхнуло пламя, чему способствовало масло, которым воин по счастливому стечению обстоятельств обмазал свои волосы.