— Дорогой, я не сомневаюсь, что это было важно для тебя. Важно в то время. Я появлялась нечасто, твоего отца было слишком много, ты не знал, что делать со своей жизнью. Ты начал заниматься ерундой, а потом появилась она, и ты почувствовал, что она тебя спасла. Но, смею надеяться, ты сам мог спасти себя. Ты никогда не был придурком, у тебя было мужество короля, а ошибки закончились. Она соблазнила тебя своими мягкими манерами и притворной миловидностью, и то же самое она делала с Эмери. В конце концов, она предпочла залететь от того, кого считала в то время скакуном-победителем. История доказала, что она ошибалась. Эмери никогда не будет тебе ровней. Ты победил его по всем фронтам. Вот почему я задаюсь вопросом, являются ли твои рабочие ритмы тем, чего ты действительно хочешь, а не способом доказать отцу и Лилиан, что они всегда ошибались на твой счёт и ты — чистокровный скаковой жеребец. Именно поэтому я надеюсь, что ты влюбишься и твоё сердце будет занято. Я боюсь, в противном случае эта ведьма попытается напасть снова. Ты видел себя в зеркале, мой мальчик? Ты считаешь, что выглядишь заурядно? А ты видел Эмери Андерсона? За четырнадцать лет он постарел на тридцать. Конечно, Лилиан помогла их уничтожить. Наряду с проблемами, создаваемыми его младшим братом, конечно.

Неприязнь мамы к Лилиан — история очень давняя. Время от времени Дит впускает её через окно в наших разговорах. Лилиан никогда не нравилась Дит. И хотя они редко встречались, мама всегда утверждала, что ей достаточно взгляда, чтобы оценить человека. Оглядываясь назад, можно сказать, — мама не ошиблась. Мне не было и 20, когда Лилиан познакомила меня со значением слова «боль». Она выбрала Эмери не потому, что любила его; то же самое можно сказать, если бы она выбрала меня. Она выбрала того из нас, кто казался более амбициозным и перспективным.

Дит не ошибается в этом. Но она ошибается, когда утверждает, что я не любил Лилиан. Полюбив её, я совершил ошибку. Но я любил Лилиан. Я был от неё без ума. Из-за неё я до полусмерти избил Эмери. И я никогда не буду испытывать таких чувств к кому-либо ещё, проживи хоть сто лет. В конце концов, жизнь показала мне это. Моё сердце — это камень без вибраций. Ни одна из женщин, с которыми у меня завязывались короткие отношения, не была для меня важной. Я не стремлюсь к глубоким историям, и мне плевать на планы. Просто живу настоящим, трачу деньги на то, чтобы окружить себя красивыми вещами, офигительно трахаюсь, и этого достаточно.

Разговоры Дит о Лилиан, пусть редкие и дозированные, как капельница, всегда похожи. Но мама впервые упоминает младшего брата Эмери, и это вызывает у меня любопытство, учитывая последние события.

Возможно, мама ожидает возражений по самым эмоциональным для меня вопросам, а я удивляю её, спрашивая, что она знает о маленьком негодяе. Я узнаю, что Винсент, художник, который в прошлом году выставлялся в галерее у Дит, какое-то время часто бывал в одном кругу с Джеймсом, и однажды разговорился о нём. Он рассказал ей о различных подвигах, совершённых этим засранцем.

Например, однажды вечером, уезжая с вечеринки, Джеймс сел за руль, несмотря на то, что был пьян и под воздействием наркотиков, что привело к неизбежной аварии. С ним в машине находилась подруга, которая после аварии осталась парализована ниже пояса. Джеймс же чудом остался невредимым. Этот мудак и его не менее мудаковатые родственники выписали большой чек семье девушки, которая была не в состоянии отказаться. Они также смазали нужные шестерёнки, чтобы новость не просочилась наружу. Что-то всё равно стало известно, но не в такой степени, чтобы доводить дело до суда.

Винсент, который был на той вечеринке и видел, как парочка выходила вместе, пытался предупредить девушку, что Джеймс — плохой парень, он избивает девушек, с которыми встречается, и если у него на шее не висит обвинение в изнасиловании, то только потому, что его семья зашила много ртов.

— Почему ты интересуешься этим маленьким монстром? — спрашивает мама.

В моём сознании появляется искалеченное лицо Джейн Фейри. Испуганные глаза. Неровный шаг. Её тело, которое, казалось, было сделано из тонких прутиков. Не могу не думать о том, что в молодости я тоже был засранцем, но я никогда не обижал женщин.

Вкратце рассказываю маме кое-что об этой странной девушке, не раскрывая её имени, словно это проблема, относящаяся к прошлому, с которым я не хочу иметь дело.

Дит смотрит на меня широко распахнутыми глазами.

— И ты позволил ей уйти? — с упрёком спрашивает она, растерянным тоном.

— Не вмешивайся, Дит. Не читай мне нотаций, как твой бывший муж. — И кратко объясняю ей причины, по которым отец хотел, чтобы я взял это дело. Мама наблюдает за мной с явным раздражением.

— Проповедь Корнелла цинична и затрагивает материальный аспект, моя же, напротив, думает только о бедной девушке. Ты уверен, что не пытался намеренно поставить её в неудобное положение, пока она не дала задний ход? Я знаю, тебе не нравится заниматься юридическими вопросами, отличающимися от привычных контрактов. Имея дело с людьми, а не с компаниями или банками, ты боишься, что твоя броня, воздвигнутая вокруг сердца, может треснуть.

— Как много ты знаешь, Дит, вернее, как много думаешь, что знаешь. Уверяю, она ушла по собственной воле и с определённой решимостью. Что я должен был делать? Заставить её?

— Убедить. Подбодрить. Заставить чувствовать себя в безопасности. Защитить её.

— У тебя очень нереалистичное представление о том, что обязан делать адвокат!

— Но у меня есть вполне реалистичное представление о том, что могла чувствовать эта девушка. Она пережила то, что пережила. Должно быть, она долго думала, прежде чем решиться на поступок — обратиться в вашу фирму, где ей пришлось столкнуться с твоей твёрдой незаинтересованностью. Для тебя это просто скучное дело (которое к тому же может вынудить тебя иметь дело с Эмери), в то время как для неё это драматический эпизод в её жизни. Будь осторожен, Арон. Будь очень осторожен. Я говорю тебе от чистого сердца.

— Ты слишком остро реагируешь! Ты её даже не знаешь, впрочем, как и я. Только я абсолютно уверен, — за её решением отступить стояли далеко не невинные мотивы. Чего мне следует остерегаться?

— Не превратись в засушливого обывателя, как твой отец. Его интерес к этой девушке мало чем отличается от твоей незаинтересованности. Вам обоим на неё наплевать. Отнеслись к ней как к пешке, которую нужно использовать, чтобы выиграть партию. Корнелл хочет поставить тебя на место и отрезать ноги конкуренту, а ты противоречишь ему любым способом, даже перешагивая через труп этой бедняжки.

— Ради всего святого, мама, теперь ты преувеличиваешь!

Я понял, что назвал её мамой. Я не делал этого с подросткового возраста, возможно, потому, что с тех пор она никогда не говорила со мной тоном, пропитанным изнурительным упрёком, который умеет выражать только мать, когда решает перестать вести себя как подруга. Тон, который она выбрала сейчас. И по какой причине? Ради незнакомки, которая решила не добиваться справедливости из-за неизвестно каких постыдных секретов?

Если Дит и ценит то, как я её назвал, она никак этого не показывает.

— Я не преувеличиваю, Арон. Будь осторожен. Я серьёзно. Если в своей постоянной войне против отца ты используешь то же оружие, что и Корнелл, то рискуешь стать таким же, как он. Но ты же не хочешь, чтобы это произошло, верно?

— Я никогда не буду таким, как он, — отвечаю с неуверенностью человека, который рассказывает сказку, в которую не верит. Тем не менее я должен верить в эту басню. Даже если боюсь, что впитал каждый атом его недостатков в свою ДНК, у меня всё ещё есть иллюзия, что я лучше него.

— Тебе не остаётся ничего другого, как доказать это, — продолжает Дит, вставая и отказываясь позволить мне заплатить за обед, решительно протягивая официанту свою кредитную карту.

Мой взгляд спрашивает её «как?» и одновременно сожалеет об этом вопросе.

— Найди эту девушку, — серьёзно настаивает она. — Извинись за свои манеры. Убеди её заявить на этого маленького монстра. Пусть она чувствует себя в безопасности. Короче говоря, используй свою совесть. А теперь прости меня, я должна вернуться в галерею, — она наклоняется, ласково проводит по моей щеке, затем застёгивает пояс плаща, такого же кроваво-красного, как и её вдохновенные работы. Но перед тем как уйти, добавляет:

— Если ты правда хочешь насолить отцу, не отвергай этот иск, Арон. Только веди дело по-своему. Сопереживать проблемам других — вот что отличает человека от мужчины.

***

Обычно нескольких слов Дит недостаточно, чтобы расстроить меня. Я сделан не из пористого материала. Обычно проповеди других (если позволяю кому-то их читать мне), от меня отскакивают. Однако, поскольку я не сделан и из ударопрочного внеземного материала, то временами не могу не чувствовать покалывания, на вкус похожего на дискомфорт. Поэтому несколько дней я чувствую себя некомфортно.

Злюсь, в небольшой степени, на Дит.

В основном злюсь на отца, который сообщил мне, что поручил Люсинде связаться с Джейн Фэйри. А мне (очевидно, неготовому разбираться с приятными тонкостями уголовного права), придётся заниматься выселением за неуплату и квартирным спором.

Думаю, именно по этим причинам я прошу своего секретаря разыскать Джейн Фейри.

Мне должно быть наплевать на неё и на всю вселенную.

Я должен продолжать выполнять свою обычную работу, и если её не оценят по достоинству, то должен и могу взять отпуск. Я даже могу поискать работу в другом месте. Найдётся сотня других фирм, готовых меня принять и сделать старшим партнёром, гораздо раньше, чем предполагают мои родственники. Меня не пугает мысль о более мелкой фирме с не самым выдающимся оборотом: удовлетворение оттого, что я пошлю к чёрту тех, кто низко ценит мои способности, превзойдёт размер любого чека.