В «Сутере» работа оставляла место для размышлений, справиться с которыми было нелегко. Он часто возвращался мыслями к Фрэнки, звонил ей по три или четыре раза в день, рисовал ее профиль, царапал ее имя на руке, сочинял стихи. Десятки, сотни раз касался своей груди, нащупывая пальцами брелки – дары Фрэнки. Особые чувства вызывал полненький серебряный херувимчик – символ любви, метавший в его сердце стрелы. Терри постоянно теребил его, воображая игры с Фрэнки. Он загадывал желания и давал себе обеты. Погружался мыслями в мечты...

Однажды таким его застала Бренда. Ей с трудом удалось привлечь его внимание.

– Давай устроим перерыв, – предложила она. Но Терри ее не замечал.

– Терри?

– Что? – встрепенулся он.

– Давай сделаем перерыв.

Он поднял на нее глаза. – Нет необходимости.

– Ну же. Всем когда-то нужен перерыв. – Она взяла его за руку и, вытащив из-за конторки, повела в хранилище. Там закрыла дверь.

– Пинкетт интересовался тобой.

Терри ничего не сказал.

– Он хочет знать, что вообще происходит.

– С чем происходит?

Она пожала плечами, неуклюже разыгрывая роль посыльной.

– Пошел он к черту, – огрызнулся Терри.

– Да, знаешь... – она прикурила сигарету. – Мне нравится твой одеколон.

– Если ему что-то надо, пусть спросит у меня.

– Он боится. Мальчики вообще его пугают.

Терри это показалось смешным.

Бренда выпустила длинную струю дыма. – Почему, ты думаешь, он держит женщин наверху, а всех мужчин отправляет вниз? Тебя, Сэла, Бенни, Кои? С глаз долой, из сердца вон.

– Разве? Он любит женщин. Пожалуй, это единственное, что нас объединяет.

– Еще одеколон, – заметила она. – Он себя им обливает с головы до ног.

– Фрэнки тоже нравится, – ответил Терри. – А о чем спрашивал Пинкетт?

– Он хочет знать, почему ты всегда опаздываешь. Я сказала, пусть даст нам надбавку, чтобы имело смысл приходить вовремя. Ему это все не понравилось.

– Я работаю семь дней в неделю. Какого черта ему еще от меня надо?

– Он также упоминал об инвентаризации. Считает, что ты отстаешь, забываешь делать вовремя заказы.

– Я делаю заказы, когда считаю нужным. Если он хочет чего-то другого, пусть сам этим занимается.

– Ты забывал размагничивать покупки, Терри. За одну неделю это случалось трижды.

– Ой как много.

– Покупатели смущаются.

Он уставился в пустоту, все ему было неинтересно и раздражало.

– Мне он, что ли, нравится? – пожаловалась Бренда. – Ты прекрасно знаешь мое отношение. Но он хочет сделать как можно лучше. Он найдет другой вариант, если у тебя проблемы. Но магазин-то должен работать. Он просил меня присмотреть за тобой. Мы ведь друзья.

– Как скажешь.

– Что все-таки происходит, Терри?

– Что происходит? – Он издал ломкий смешок. – Я объясню, что происходит. Эта работа гроша ломаного не стоит. Книги, Бренда? Слова? Это всего лишь жалкая патетика. Здесь мы среди ужасных людей. Они фантазеры. Они не настоящие. – Он схватился за рубашку и брелки под ней. – Ты хочешь настоящего? Вот оно, настоящее. Вот она, жизнь. Все здесь, каждая загогулинка, каждое слово, каждая книга, именно и только здесь, во мне, живом. Ты хочешь во что-то погрузиться. Валяй сюда. Утони в жизни. Ах, не нравится, что ж, вот тебе окончательный расчет. Это так очевидно... Я мог бы раньше понять.

Бренда смотрела на него, не зная, как реагировать. Терри явно витал где-то в другом мире, и собственная жизнь на секунду показалась ей серой и скучной. Из чувства самосохранения ей хотелось сказать Терри, что у него солома в голове. Ладно, она докурит сигарету и уйдет.

– Вероятно, ты уже заготовил ответы. Так бы и сказал. Если Пинкетт снова поинтересуется, я отправлю его к тебе.

– И правильно сделаешь, пусть со мной поговорит. Ему пора узнать кое о чем. Я его многому научу.

– Уверена, ему будет интересно.

– Послушай, Бренда. Любовь не выбивают на кассовом аппарате. Это происходит иначе. Если любовь приходит и у тебя получается, ты летишь на ней.

– Тебя можно цитировать, да?

– Ты вообще что-нибудь понимаешь? Раньше я всегда уставал, работая в двух местах и разбиваясь в лепешку. Сейчас во мне больше энергии, чем когда-либо. Мой ум всегда работает. Я вижу, что вокруг меня происходит, даже угадываю наперед. Представляешь, на шаг вперед. Вот над чем я работаю. Мгновение, а я уже иду. Ну... не сидишь в первом ряду, но видишь, как продаются книги.

– Может, тебе действительно нужен отдых. Неделя... две. А то и месяц.

– Что мне нужно, так это Фрэнки. Если у меня есть она, у меня есть все.

– Надеюсь, ей под силу это перенести...

– Моя любовь – главное для нее. Я даю ей любовь. И солнце сияет. И луна светит. Днем и ночью.

– Да.?.. Почему бы тебе не зарегистрировать свое астрономическое открытие?

Он разочарованно покачал головой. – Ни черта ты не поняла.

Бренда разглядывала его, пытаясь решить, как ей вести себя дальше. Наконец бросила окурок на пол. – Сама знаю.

Она вышла, но сразу вернулась. Терри стоял на том же месте, только рукой теребил что-то под рубашкой.

– Ты мне нравишься, Терри. И тебе это известно. – Она коснулась его плеча. – Если понадобится помощь, дай мне знать.

– Не понадобится.

– Ну хорошо. – Она нацарапала на бумажке номер своего телефона и протянула ему. Терри не взял, и она сунула бумажку ему в карман.

– На всякий случай.

Он пожал плечами.

– Я твой друг, – напомнила она. – Не теряй со мной связь.

Бренда исчезла. Прошло несколько минут. Терри стискивал пальцами купидона. Не нужна ему Бренда и ее помощь тоже. Связь у него уже есть.

В животе урчало, когда Терри добрался до дому, но, увидев Фрэнки, он тут же забыл о еде. Сначала умылся и побрился, скинул рубашку и пошел в гостиную: там его свяжут. Фрэнки употребил для этого бархатную ленту, на которой несколько дней назад вышил свое имя. Покончив с узлом, он велел Терри повернуться и выпятить грудь, хотел лучше рассмотреть свою работу.

Кроме купидончика, на груди Терри было нашито с полдюжины других сережек, последняя – цветное стекло, оно болталось уже день или два. Кожа в месте крепления оставалась красной, когда он потрогал пальцем, Терри поморщился.

– Что, больно?

– Немножко.

– Вдруг здесь инфекция, а?

– Нет, все нормально.

– Может, я лучше перестану? – заботливо предложил Фрэнки.

– Нет.

– У тебя и так вся грудь полна. Генерал хочет еще?

Терри улыбался. Это игра, они просто играют.

Да. Генерал заслуживает всех наград.

– В самом деле?

– Да.

– Он приказывает?

– Да, приказывает.

– Ему страшно?

– Да.

Фрэнки чуть осекся. – Генералу страшно?

– Он боится потерять любовь.

– Садись.

Терри сел, как было велено. Прислонился спиной к подушке, теперь он полулежал. Мышца на скуле начала подергиваться, и он закрыл глаза, пытаясь успокоиться. Он слышал, как Фрэнки достал лед из морозильной камеры и отколол кусок. Почувствовал холод у себя на груди, сразу над солнечным сплетением. Лицо обожгло жаром, и он задрожал.

– Твое сердце стучит, – констатировал Фрэнки, склонившись к нему. Он положил палец на пульс. – Сильно стучит. Ты боишься.

Терри помотал головой. – Нет.

– Да. Ты боишься, что я приду в чувство и прекращу свою маленькую грязную игру. Перестану питать твою ненависть своей. Если остановиться – это облегчит твои страдания. Но ты боишься того, что можно сделать потом.

– Нет, – воскликнул Терри, его охватила тревога. Он жевал губу, кривился. – Я не боюсь, Фрэнки. Ты даешь мне мужество. Делаешь меня сильным.

– Я делаю тебя слабым. Стать сильным ты не хочешь. Ты из тех, кто насилует. Ты насильник. Твоя сила предает тебя.

Он понурил голову.

– Да кто тебе осмелится поверить?

– Никто.

– Назови мое имя.

Он назвал.

– Еще.

Он повторил.