Изменить стиль страницы

Глава девятнадцатая

img_4.png

Говорят, если ты что-то любишь, отпусти это.

И если ли что-то чуть не убило тебя дважды за неделю, тебе, вероятно, тоже следует отпустить это.

Пока я смотрел, как она мирно спит в моих объятиях, с моей кровью размазанной по ее животу, и спермой, которая блестит на внутренней стороне бедра, две истины укрепились в моей груди.

Во-первых, теперь, когда я узнал, каково это — целовать ее, я бы никогда не поцеловал другую.

Во-вторых, я бы никогда ее не отпустил.

Она была только моя, и ни одна душа на этой проклятой земле не смогла бы вырвать ее из моих холодных, мертвых рук. Нет, именно она должна была быть той, кто отпустит меня, и мне нужно было дать ей достаточно вескую причину, чтобы никогда больше не захотеть моего возвращения.

По телевизору идет футбольный матч, дождь барабанит по окну. Я полулежу на диване моего брата, поднося ко рту очередную чипсину, когда в дверях гостиной появляется Рори.

Я появился дома, в ту ночь, когда выписал чек и нацарапал записку, потому что не знал, куда еще пойти. Анджело открыл дверь с пистолетом в руке, но опустил его, увидев выражение моего лица. Он молча протянул руку, но я только покачал головой. Я не мог даже выровнять дыхание, не говоря уже о своей гребаной руке.

На следующее утро я проснулся и увидел, что его жена стоит над моей кроватью с собакой в одной руке и кухонным ножом в другой.

— Мне жаль слышать, что тебя ударили ножом, — спокойно сказала Рори. — Но что ты, во имя святого фламинго, сделал с Пенни и почему ее телефон выключен?

С тех пор она спорит с Анджело за закрытыми дверями и бросает на меня убийственные взгляды из всех четырех углов дома. Я до сих пор не ел и не пил ничего, что не было бы приготовлено из запечатанного контейнера.

Но сейчас, когда она пробегает взглядом по моим ногам, глаза становятся самыми мягкими за всю неделю.

— Это мои треники?

— Твоего мужа.

Она хмурится.

— Это то же самое, — она бросает взгляд на пакет с чипсами, зажатый у меня в руке. — Это мои закуски?

— Наверное.

Поглаживая пушистый комочек в руках, она очень долго смотрит на меня, а затем вздыхает.

— Ты просто маленький дурак с разбитым сердцем, не так ли?

— Что же меня выдало? — сухо спрашиваю я.

Ее взгляд в печальном замешательстве опускается к моим ногам.

— Новые счастливые носки. О, и тот факт, что ты почти не сдвинулся с места за всю неделю.

Канун Нового года наступил и прошел, а я едва взглянул на фейерверк по другую сторону окна гостиной, не говоря уже о том, чтобы устроить фирменную вечеринку Рафаэля Висконти.

А что мне надо было сделать, надеть гребаный костюм и улыбаться, притворявшись, что под этим всем не бушуют эмоции? Единственная передышка от боли, которая у меня была, когда капитан La Signora Fortuna22 написал мне, что Пенни взбесилась.

Хорошо. Надеюсь, она злится. Надеюсь, она разрушила все, что мне принадлежит. И я надеюсь, что она чувствует себя лучше от этого.

Рори исчезает наверху и возвращается в спортивном костюме, с заколотыми на макушке кудрями и бумажным пакетом под мышкой.

— Терапевтическая собака, — говорит она, сажая Мэгги мне на колени, а сама плюхается рядом со мной, бросает чипсы на журнальный столик и, украдкой оглянувшись через плечо, переворачивает содержимое пакета между нами.

— Никому не говори, но я храню все самое вкусное наверху, — шепчет она, позволяя конфетам сыпаться сквозь пальцы, как будто это горстка золотых монет.

Затем она напоминает мне, что я уже дважды на этой неделе смотрел этот футбольный матч, и переключает канал на какой-то дрянной сериал.

img_3.png

Я беру мармелад, завернутый в прозрачную обёртку, и рассматриваю его на свет.

— Это со вкусом клубники или малины?

Она вздыхает.

— Святой лебедь, этот разрыв действительно разрушил тебя.

Рори отрывает глаза от сериала о богатых домохозяйках из Беверли-Хиллз, которое мы смотрели. Мы с головой погрузились во второй сезон, и, черт возьми, я думаю, проще интересоваться, кто с чьим мужем спит, чем думать о дыре в форме Пенни, горящей у меня в груди.

— Это со вкусом чего-то красного.

— Да, но...

— Шшш. Ким собирается встретиться с Кайлом лицом к лицу в лимузине по поводу кражи ее чертова дома.

Снаружи с подъездной дорожки доносится урчание суперкара, затем хлопает дверца машины. Рори вздыхает, останавливая сериал.

— Не бери в голову, я знаю этот хлопок. У тебя неприятности.

Я поворачиваюсь к ней.

— Откуда ты знаешь, что это у меня неприятности?

Она сгребает спящую собаку с моих колен и бросает на меня недоверчивый взгляд.

— Ну, не у меня же и не у Мэгги, не так ли?

Входная дверь захлопывается с такой силой, что дребезжат все окна. Голос Анджело гулко разносится по фойе.

— Ну всё, довольно, — он появляется в дверях гостиной, принося с собой холодный воздух и враждебность. — Я неделю терпел это дерьмо, теперь вставай.

Я смотрю на него, кладя мармеладку в рот.

— Нет, спасибо, — я поворачиваюсь к Рори. — Неожиданный поворот сюжета: кажется, это арбуз.

— Оооо, — визжит она, роясь в куче конфет в поисках такой же.

Испепеляющий взгляд Анджело мечется между мной и женой. Он опирается ладонями о подлокотник дивана и стискивает зубы.

— Вставай, прими душ, побрейся, надень что-нибудь без эластичного пояса и жди меня в моей машине через двадцать минут.

— Не могу.

— Почему?

— Ким собирается обвинить Кайла в краже ее чертова дома.

Рядом со мной Рори одобрительно кивает.

— Мы ждали этого весь сезон.

Его яростный взгляд обжигает мою кожу, но мне итак слишком больно, чтобы обращать на это внимание.

— Я же сказал тебе составить план.

— И мой план: взять перерыв, — рычу я в ответ.

— Перерыв от чего?

Мои задние коренные зубы скрежещут друг о друга. Перерыв от всего. От того, что я Рафаэль Висконти, от должности младшего босса и генерального директора, от того, чтобы быть братом, другом, чертовым джентльменом, от всего, что требует от меня выйти из этого дома в мир, где ее нет. Сквозь скучающий взгляд я снова смотрю на него. И внезапно его раздражение смягчается.

— Не делай этого со мной, — тихо говорит он. — Габ снова исчез с лица чёртовой планеты.

— Хорошо. Этот мудак чуть не убил меня.

Его глаза вспыхивают.

— Ты же знаешь, он не хотел этого.

Габ в свое время натворил много безрассудного дерьма, но замена убийцы кошки на Данте превзошла все ожидания. Не знаю, дал ли он ему заточку из стекла или он разбил что-то, просто знаю, что она застряла у меня в животе на глубине восьми сантиметров, едва не задев главную артерию.

Я потерял много крови, но, в конце концов, это была довольно поверхностная рана. Мне удалось хорошенько ударить его по голове острой стороной молотка, прежде чем он ударился о пол. Последнее, что помню, был хриплый голос Габа, бормочущий что-то о том, что он больше не может этого выносить и что он сходит с ума.

Я опускаю взгляд на свои ноги. Счастливые носки не сработали, что подтверждает то, что уже знал: пока Королева Червей в моей постели и в моем сердце, я буду гореть, пока от меня ничего не останется.

Впрочем, это не мешает мне носить эти чертовы уродливые носки.

— Просто дай ему еще несколько дней, детка, — говорит Рори, одаривая мужа самой милой улыбкой. — Он хандрит.

— Раф не хандрит, — ворчит Анджело.

Сейчас он хандрит, потому что он маленький дурачок с разбитым сердцем.

Глаза Анджело переходят на мои, сужаясь в отвращении. Мне все равно, если он сочтет меня жалким. Я просто знаю, что если он попытается стащить меня с этого дивана, я сделаю шейный захват, независимо от того, есть ли рана в животе или нет.

— Отлично, — огрызается он, поднимаясь во весь рост. — Я встречусь с Тором в Бухте один, а затем обязательно принесу коробку тампонов и мороженое.

Он вылетает в прихожую.

— С шоколадной крошкой, — кричит ему вслед Рори.

— И не ванильное, — бормочу я, засовывая в рот Jolly Rancher23.

img_3.png

— Раф? — мое внимание переключается с меню закусочной на обеспокоенные глаза Рори. — Либби спросила, что ты хочешь заказать? — шепчет она, бросая взгляд на официантку, но обращается ко мне: — Ты в порядке?

Нет, я не в порядке. Свет слишком, блять, яркий, а в моей груди слишком, блять, пусто. Такое чувство, что внутри меня недостаточно энергии, чтобы поддерживать мои кости, и я могу взорваться в любую секунду. И чьей, блять, гениальной идеей было купить бургеры?

Ее громкий смех, мокрая шуба, капающая на клетчатую плитку. Выкладывай деньги, папик.

Меня охватывает ярость, и я сметаю все со стойки. Рори ахает и отступает назад. Взгляды устремляются на меня поверх спин диванов, и тишина потрескивает, как электрический ток.

Я провожу рукой по горлу и устремляю взгляд на полоски света.

— Я подожду на улице, — спокойно говорю я, перешагиваю через кассовый аппарат и выхожу на холодную улицу. Наша охрана смотрит на меня так, словно я сошел с ума. Не знаю, почему, ведь это не такое уж и откровение.

Туман, падающий с черного неба, не охлаждает мою кровь. Я прислоняю голову к стеклу окна и закуриваю сигарету. Когда дым рассеивается, мое внимание сосредотачивается на телефонной будке на другой стороне улицы, и я издаю горький смешок.

Это конец, не так ли? Теперь так будет всегда? Не пройдет и дня, чтобы мне не напоминали о рыжеволосой негоднице, которая разрушила мою жизнь. Когда я не задаюсь вопросом, что она делает. Когда мне не нужно прекращать то, что я делаю, потому что внезапно вспоминаю, что в этом мире существуют другие мужчины, и однажды один из них будет обращаться с ней намного лучше, чем я.

Раздается стук двери, и Рори идет в ногу со мной, прижимая к груди запачканный жиром пакет. Она молчит и настороженно садится на место Пенни. Ее телефон освещает лицо. Несомненно, она пишет брату о моей вспышке гнева.

— Я возмещу ущерб, — бормочу я, включая передачу.

Она смотрит прямо перед собой.

— Ага.

Я на сантиметр опускаю стекло.

— И не ешь этот бургер в моей машине. Он чертовски воняет.