"Благодарю вас, - сказала я, и в горле у меня неожиданно пересохло, когда я наконец-то смогла произнести свою речь.

Странный звук, похожий на весенний дождь, поднялся, когда я шла к своему месту. Я с удивлением поняла, что это аплодисменты.

"Очень хорошо", - пробормотал старый лорд, когда я села рядом с ним, и ободряюще улыбнулся: "Мы все так впечатлены тем, что вы сделали на конклаве в Васкандаре, кстати, и тем, как вы прогнали демонов с нашей границы в Лорейсе".

Я неуверенно улыбнулась в ответ. Так вот почему они аплодировали? Не потому, что они поддерживали мой закон, а потому, что я помогла предотвратить катастрофу для Империи? Или они просто удивлялись тому, что мне вообще удалось выжить после переговоров с Повелителями ведьм? Еще год назад, если бы я услышала о том, что кто-то присутствовал на встрече всех семнадцати Повелителей ведьм, да еще и ухаживал за одним из них, я бы решила, что у него стальные нервы и он, возможно, немного сумасшедший.

Дож призвал всех желающих выступить за или против предлагаемого закона, и я повернулась к полу, сцепив руки на коленях.

Пожилая женщина с маленьким внуком в "Соколах" горячо выступила в поддержку закона о соколином резерве, со слезами на глазах рассказывая о том, как она хочет, чтобы ее внук провел свое детство дома. Женщина средних лет выступила против закона, заявив, что он наплевательски отнесется к трехсотлетней истории Раверрана и разрушит военную мощь Империи. Один мужчина предупреждал, что это неизбежно приведет к появлению владык-магов, подобных тем, что живут в Васкандаре; ростовой бородач заявил, что, по его мнению, не имеет особого значения, где живут маги, Империя все равно может приказать им делать все, что захочет, так к чему вся эта шумиха? Его речь была встречена смехом, но затем ученый из Императорского университета высказал язвительную мысль о том, что магам-знаменосцам грозит слишком большая опасность за пределами Конюшни, без Соколов, которые защитят их от похитителей и насилия невежд, и мое сердце упало.

И так продолжалось. Я с тревогой наблюдала за лицами собравшихся, но в ответ на аргументы обеих сторон слышала ропот согласия и ворчание несогласия. Красноречие и страсть, казалось, были более или менее равны в аргументах "за" и "против". Аплодисменты после каждого выступления варьировались от полного отсутствия до вежливого разбрасывания и восторженных возгласов, но, похоже, не отдавали предпочтения одной из сторон. Голосование будет закрытым.

Наконец, после многочасовых дебатов, от которых у меня болели мышцы от напряжения, желающих выступить больше не осталось. По традиции последнее слово оставалось за Советом Девяти и дожем, и все взоры обратились к ряду кресел, похожих на троны, которые стояли перед Ассамблеей. Я затаила дыхание: Совет обладал огромным влиянием, и если они в большинстве своем были против моего закона, то он был обречен еще до начала голосования.

Первым поднялся лорд Каулин и выступил с серией грозных предупреждений о последствиях сдачи военной мощи, когда она нам больше всего нужна. Он сдержал свои резкие замечания, рассказав о страшной угрозе, с которой мы столкнулись, и заверив, что мы, конечно, можем рассмотреть подобные сострадательные меры позже, когда нам уже не будет угрожать непосредственная опасность со стороны Васкандара. Его речь вызвала более чем бурные аплодисменты, и я увидела, что многие головы кивают; мои внутренности скрутило тошнотой, когда он вернулся в свое кресло.

Следом на трибуну поднялась маркиза Палова. Многие в зале выпрямились: она была членом Совета, отвечающим за вооруженные силы, генералом в отставке и героем Трехлетней войны. Ее мнение имело большой вес для многих.

Она обвела взглядом собравшихся, уперлась кулаками в бедра и заговорила таким сильным голосом, что его не нужно было усиливать, чтобы заполнить весь огромный зал.

"В одном лорд Каулин прав, - сказала она: "Сейчас нам угрожает серьезная опасность со стороны Васкандара. И одно из наших главных преимуществ в этой битве заключается в том, что у нас есть алхимики, маги и чародеи, а у них их в основном нет".

Я наклонилась вперед в своем кресле. Мне показалось, что я знаю, к чему все идет, и надежда ускорила мое дыхание.

"Вы знаете, почему я говорю "в большинстве своем"?" - спросила маркиза: "В родословной Васкандрана алхимический потенциал встречается редко, а маги почти не встречаются. Не знаете ли вы, откуда они берут своих мастеров?" В ответ на ее вопрос послышалось рассеянное бормотание, но она провела рукой по воздуху, как взмахом меча, чтобы заставить их замолчать: "Из Империи. Отмеченные магами бегут в Васкандар не потому, что считают его лучшим местом для жизни, а потому, что, по крайней мере, в Васкандаре они могут быть свободны. Мы стараемся изо всех сил, лорды и леди Собрания, чтобы Конюшня стала местом, где каждый хотел бы жить, но вы могли бы открыть ворота прямо в Сад Милостей, и люди все равно не поблагодарили бы вас за то, что вы заставили их пройти через них. Я бы точно не стала. У меня слишком много дел здесь, на Земле.

Несколько человек засмеялись. Глаза маркизы вспыхнули, когда она окинула взглядом зал: "Если мы заставим их войти в Конюшню, когда они не хотят идти, им некуда будет идти, кроме как в Васкандар. Мы дадим оружие нашим врагам. А если мы потащим их в Конюшню, когда они не захотят туда идти, мы не только вложим рукояти в руки наших врагов, но и прижмем клинки к собственным грудям". Она покачала головой: "Мы научились этому во время Трехлетней войны. Я не могу рассказать вам подробности, потому что это государственная тайна. Но во время войны против нас сражались Соколы, а волшебники из Безмятежной Империи были завербованы Повелителями Ведьм, чтобы сражаться на другой стороне. И даже в мирное время каждый год находятся маги-изгои, которые скрывают свою метку, а потом теряют над ней контроль, совершают преступления, сеют хаос - и все потому, что они не хотели идти в Конюшню, поэтому у них нет Джесса. Ничего этого не случилось бы - проигранных сражений, убитых людей, разрушенных жизней, - если бы мы приняли такой закон. Пусть проклятые маги сидят дома, если они так сильно этого хотят, что отказываются от роскошной жизни. Если у меня когда-нибудь закончатся Соколы, то, по крайней мере, с этим законом меченые маги не будут прятаться, и я буду знать, куда идти, чтобы набрать их еще.

Она вернулась к своему креслу и опустилась в него. Зал разразился аплодисментами. Мне захотелось подбежать и обнять ее.

Затем аплодисменты стихли. Дож обвел взглядом остальных членов Совета: "Желают ли выступить другие члены Совета?" - спросил он.

Я попыталась встретиться взглядом с мамой. Пожалуйста. Я твоя дочь. Они выслушают тебя. Скажи что-нибудь.

Но она смотрела не на меня, а на дожа, и лишь слегка покачала головой.

От тяжести этого маленького движения у меня перехватило дыхание. Все, что ей нужно было сделать, это встать и сказать несколько слов в знак своей поддержки. Этот момент был слишком важен для ее политических игр - важен для Отмеченных магами, для Империи и для меня.

Но тут ее глаза встретились с моими, яростные и гордые. И они расплылись в улыбке.

В моем сердце зародилась надежда. Может быть, она решила, что мне не нужна ее помощь, и промолчала, потому что я и сама неплохо справляюсь.

Затем все взгляды обратились к Ниро да Моранте. Настала его очередь говорить, если он того пожелает. Шепот и шуршание в зале стихли, и воздух прорезал громкий, как выстрел из пушки, кашель.

Дож обвел взглядом собравшихся. Его взгляд на мгновение метнулся ко мне, затем снова в сторону, причем так быстро, что я чуть было не подумала, что мне это привиделось.

"Сейчас мне нечего сказать по этому вопросу, - объявил он: "Прения закрыты".

По залу прокатилась волна невнятных разговоров, и мне пришлось вцепиться в края кресла, чтобы не потерять голову. Надеяться на то, что дож выскажется в пользу моего закона, было излишне, но, по крайней мере, он не высказался против - то ли потому, что я поколебала его убеждения, то ли потому, что не хотел, чтобы его позиция была занесена на страницы истории, пока он не увидит ее успеха или провала. В любом случае, я бы приняла это.

Двое аколитов Милостивого Величества вынесли большую позолоченную урну, используемую при голосовании в Законодательном собрании, и поставили ее перед выгравированной на полу Императорской печатью. Другая пара вынесла синие бархатные мешочки с бюллетенями, а главный хранитель Храма Величества встал рядом и наблюдал за процессом. Вскоре члены Ассамблеи выстроились в ряд, каждый из них взял у аколита два деревянных шара размером с камень - черный и белый - и опустил один из них в небольшое круглое горлышко урны.

Первые шары упали с оглушительным грохотом, но по мере наполнения урны звук смягчался. Пока я ждала своей очереди, ладони стали влажными. Пришлось вытереть их о юбку, прежде чем взять бюллетени у торжественной девушки, протянувшей их мне. Я разделила их, потом долго смотрела на деревянный шар в своей руке, чтобы убедиться, что он белый и я не голосую против собственного закона по какому-то наитию или мимолетному безумию.

Наконец я опустила его в темное круглое отверстие. Он с последним звоном ударился о другие шары внизу. Другой аколит взял неиспользованный мною шар и, не глядя, опустил его в черный бархатный мешочек, чтобы сохранить на случай близкого или спорного голосования.

После этого мне ничего не оставалось делать, как сесть в кресло и смотреть на длинную шеренгу серьезных, целеустремленных членов Ассамблеи, приговаривая про себя, что я не буду пытаться узнать, как они проголосовали, потому что мой взгляд все равно притягивался к их рукам, когда они опускали свои бюллетени. Клинки. Еще один голос, "за" или "против". Клинки. Еще один маленький деревянный шарик ближе к решению судьбы Соколов, а возможно, и Империи. Клинки. Мне не хотелось думать о том, как я встречусь с Заирой, Терикой и, помоги мне Грейс, бедняжкой Венашей и Фоссом, если все это провалится. Мне было достаточно просто сказать, что мы можем попробовать еще раз, а пока им придется продолжать жить в условиях отсутствия выбора.