КОРОЛЬ ГНЕВА
— Не думаю, что это нужно так заворачивать, — я прикусила нижнюю губу, изо всех сил стараясь не рассмеяться над Данте, который пытался завернуть тесто в форму полумесяца.
— Это тесто, — прорычал он. Он запечатал края и отложил кривой пельмень в сторону, а затем перешел к следующему. — Сколько существует способов его завернуть? — Данте ударил ложкой с начинкой по центру пельменя сильнее, чем это было необходимо.
Если и было что-то, что раздражало его особенно сильно, то это несовершенство в чем-либо.
— Два, — я взяла пельмень в одну руку и, большим и указательным пальцами другой руки загнула и защипнула запечатанный край, создавая складочки по бокам. — Правильный и неправильный.
Несмотря на все мои усилия сдержаться, при виде мрачного выражения лица Данте я рассмеялась. Эффект был бы более устрашающим, если бы не мука, присыпавшая его нос и щеки.
Мы готовили, или, скорее, пытались приготовить пельмени для новогоднего ужина. По Лунному календарю он будет завтра вечером. Это был наш первый Лунный Новый год в качестве супружеской пары, и в этот раз мы праздновали у себя дома, а не у моих родителей.
К нам прилетела моя мама, а отец, с которым я не разговаривала после нашей сильной ссоры в прошлом году, праздновал с Агнес и Гуннаром в Элдорре. Отчасти мне было грустно, что наша семья не смогла собраться вместе по случаю такого важного праздника, но Агнес все равно не смогла бы приехать в США из-за парламентских обязательств Гуннара. Текущий расклад был лучшим.
Поскольку я впервые устраивала празднование Лунного Нового года, я подумала, будет славно, если мы с Данте накануне устроим кулинарный вечер и подадим домашние пельмени, но… возможно, это была не самая лучшая идея.
Мой муж был талантлив во многих вещах. Однако кулинария не входила в их число.
— Ты смеешься надо мной? — требовательно спросил он, но его словам не хватало резкости. Данте смотрел на меня с раздражением и и любовью, когда я смахивала муку с его носа.
— Конечно, нет, — стих мой смех, но улыбка осталась, когда я встала на цыпочки и поцеловала то место, где раньше была мука. — Не будь таким ворчливым. Это же Год Дракона. Твой год.
Я рассказала ему правду – о том, каким на самом деле он представлялся мне животным всего лишь несколько месяцев назад. Клянусь, после этого его эго раздулось настолько, что оно почти достало до потолка.
Я предусмотрительно поднимала эту тему всегда, когда он расстраивался из-за чего-либо. Например, когда «Холчестер Юнайтед», его любимая футбольная команда, проиграла «Челси», потому что Ашер Донован выбыл из строя.
— Да, да, — проворчал Данте, но его лицо смягчилось. — Не думай, что я не понимаю, что ты делаешь, поднимая тему «дракона».
— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — хитрая улыбка появилась на моем лице. — Это нормально — признать, что приготовление еды не входит в число твоих совершенств. Не все могут быть такими талантливыми на кухне, как мы с Гретой.
Он с вызовом изогнул темную бровь.
— Ты? Та, из-за которой сработала пожарная сигнализация на прошлой неделе, когда она пыталась пожарить бекон?
Моя улыбка сменилась румянцем.
— Это была не моя вина, — сказала я, защищаясь. В моем сознании вспыхнул образ заспанного Данте, входящего в комнату, одетого только в спортивные штаны и лениво улыбающегося, и румянец усилился. — Кто-то вошел и отвлек меня... при помощи...
— Его дьявольской красоты и невероятного обаяния? — остатки его раздражения растаяли в дразнящей ухмылке.
В моём животе запорхали бабочки. На его щеке все еще оставалось немного муки, и в сочетании с его улыбкой это прогнало все мысли о пельменях и сгоревшем беконе.
Было что-то особенное в том, чтобы видеть неукротимого Данте Руссо таким человечным – я таяла от этого. Каждый. Раз.
Тем не менее, я сохранила нейтральное выражение лица. Как бы сильно я его ни любила, мне не нужно было, чтобы его самооценка становилась ещё выше.
— Нет, — сказала я. — Я думаю, скорее благодаря невероятной скромности и остроумности… – Завизжала я, когда он с игривым рычанием подхватил и развернул меня к себе.
— Стой! — я рассмеялась, переводя дыхание от резкого разворота, и от факта совместного с Данте вечера. Работа и социальные обязательства означали, что мы как минимум несколько вечеров еженедельно проводили в городе, и остаться на пару часов наедине, чтобы заняться обычными семейными делами, было всегда приятно. — Ты меня запачкал!
Его руки все еще были в муке. На самом деле мне было все равно на это, но мы должны были готовить. Ну, или что-то в этом роде.
Было трудно мыслить здраво, когда Данте осматривал меня снизу вверх с той самой улыбкой и тем самым взглядом.
Они должны быть запрещены законом, как и его голос. Это несправедливое преимущество, которым не должен обладать ни один мужчина.
— Пока еще нет, mia cara, — злая ухмылка скользнула по его лицу, когда он поставил меня на землю. Его руки ухватили мои бедра, чтобы поддержать меня, пока комната не перестала вращаться. — Дай мне полчаса.
— Данте, — затылок и щеки обдало жаром от двусмысленности его слов. — Грета убьет нас.
После долгих просьб, уговоров и взяток в виде шоколадного печенья с нашей стороны, Грета неохотно уступила нам на ночь свою драгоценную кухню. Если бы она увидела, что мы занимаемся здесь чем-то, кроме готовки, она бы пожизненно запретила нам доступ к кухне и заставила бы есть недоваренные макароны весь следующий месяц.
И все же, я не сопротивляюсь, когда Данте обхватывает мою щеку и касается губами моих губ.
— Я воспользуюсь этим шансом.
От его бархатного ответа у меня по спине пробежали мурашки, а пульс ускорился.
— Вы плохо на меня влияете, мистер Руссо, — мой нерешительный протест перерос в стон удовольствия, когда он снова поцеловал меня, на этот раз глубже, с твердой нежностью, от которой у меня внутри разлилось тепло.
Прошло четыре месяца с момента нашей свадьбы и почти полтора года с момента нашей помолвки, но не имело значения, как долго мы были женаты или сколько раз целовались. Каждый раз для меня был как первый, самый лучший.
Я обвила его шею, когда он опустил свою руку с моей щеки на затылок. Его язык скользнул по мне в неторопливой, опытной ласке, и края моего сознания затуманились.
Кого волнует мука или пельмени? Для этого существуют душ и еда на вынос. В крайнем случае мы можем заказать еду в ресторане.
— Что вы делаете?
Голос Греты как будто окатил нас холодной водой.
Мы с Данте отпрыгнули друг от друга быстрее, чем двое подростков, которых за поцелуями поймали родители. Его рука убралась с моего лица, и наши виноватые взгляды одновременно устремились к дверному проему, где стояла Грета, неодобрительно нахмурившись и уперев руки в бедра.
Упс.
В моем сознании промелькнули образы несваренных макарон и недосоленного мяса, подаваемых в качестве наказания. Она понимала и принимала большинство наших выходок, но была непреклонна, когда дело касалось правил на ее кухне.
А конкретно, она активно не поощряла что-либо, кроме еды, готовки и криков на телевизор.
Данте пришел в себя первым.
— Мы взяли перерыв, — заявил он, изображая невинность. — Приготовление пельменей утомительно.
— Готовка пельменей? — Грета фыркнула. — Так дети называют это в наши дни?
Рот Данте поддернулся, когда я уткнулась лицом ему в грудь, чтобы скрыть смех, клокотавший у меня в горле. Я ничего не могла с собой поделать. Мы оба были взрослыми, и технически он был ее боссом, но очень часто Грета относилась к нам как строгая, но любящая бабушка, которой надоели наши выходки.
На самом деле, теперь, когда я подумала об этом... это было довольно точное описание наших отношений.
— Я же говорила вам, никаких проделок на моей кухне! И что это? — Грета ахнула. — Это должно быть... пельмени?
Вероятно, она заметила творения Данте.
Мои плечи затряслись от беззвучного смеха, когда я представила выражение ее лица.
Рука Данте крепче обняла меня.
— Да, — в его голосе появились защитные нотки, — Очевидно.
— Ни в коем случае! — голос Греты звучал так, словно он только что сказал ей, что мы подаем фастфуд на официальном приеме. — Мы не подадим это гостям в моем доме.
— На самом деле, это мой дом, — сказал Данте в ответ на заявление Греты.
Она проигнорировала его.
— Вон! Вон, оба! Я сделаю пельмени сама. Боже мой, представить только, садишься ужинать и видишь это на своей тарелке...
Ее бормотание сменилось на поток разъяренной ругани на итальянском, когда мы с Данте неохотно покинули кухню.
— Мои пельмени были не так уж и плохи, — пробормотал он, пока мы шли по коридору. — Правда?
— Они... — я пыталась говорить сквозь смех, — они довольно... Мне очень жаль, но пельмени у тебя действительно получились не очень.
— Миссис Руссо, Вы должны прикрывать мою спину, — многозначительно сказал Данте, но легкая улыбка изогнула его губы. — Однако то, что Грета прерывает нас, может оказаться благословением.
— О? И почему это? — я приподняла бровь, мое сердце забилось быстрее от дьявольского блеска в его глазах.
Все сомнения исчезли, когда он притянул меня достаточно близко, чтобы наши тела прижались друг к другу. Там, где мы соприкасались – расцвел жар, который растекался по моим венам и скручивался внизу живота, когда Данте провел большим пальцем по моему бедру.
— Я так и не запачкал тебя на кухне, — протянул он. — Надо закончить начатое.
Его слова запульсировали у меня между ног.
Это было начало февраля в Нью-Йорке, но мне вдруг захотелось, чтобы вместо отопления был включен кондиционер. Я вся горела.
— Кто сказал, что я тебе позволю? — я выдохнула, но еще один стон вырвался из меня, когда Данте наклонил голову и провел губами по моей шее.
Это было несправедливо. Он знал, что поцелуи в шею – моя слабость.
— Хм... — он неторопливо проложил поцелуями дорожку к моим губам. — Я могу быть очень убедительным.