В комнате царила тишина, покой. И пахло… слишком чисто. Слишком стерильно. Как пустой холст.

Шай подошла к кровати. Ашраван не обратил на нее внимания. Его глаза не двигались. Она коснулась пальцами его плеча. Красивое лицо, хотя он старше ее лет на пятнадцать. По меркам великих это не так много, они живут дольше остальных.

Волевое лицо, несмотря на долгое пребывание в постели. Золотистые волосы, твердый подбородок, крупный нос. Черты лица, столь отличные от соплеменников Шай.

— Я знаю твою душу, — тихо сказала она. — Знаю ее лучше, чем ты сам.

Шай ждала, что в любой момент поднимут тревогу, но все равно опустилась на колени возле кровати.

— Жаль, что мы не знакомы. Я знаю твою душу, но не тебя самого. Я читала о тебе; я заглянула в твое сердце. Я воссоздала твою душу, насколько смогла. Но знать человека не то же самое, что знать о человеке.

Что за крик снаружи, из дальней части дворца?

— Я не прошу многого, — тихо продолжила Шай. — Просто живи. Просто существуй. Я сделала, что смогла. Пусть этого будет достаточно.

Глубоко вздохнув, она открыла шкатулку и достала знак сущности. Смазала его чернилами, закатала рукав рубашки императора, обнажив плечо.

Помедлив, Шай прижала печать. Та коснулась плоти и, как это всегда бывает с печатями, на мгновение замерла. Через секунду кожа и мышцы уступили, печать вдавилась на долю дюйма.

Шай повернула печать, закрепляя, и отняла. Мягко засияла ярко-красная метка.

Ашраван моргнул.

Шай поднялась и отступила на шаг. Император сел и огляделся. Она отсчитывала про себя секунды.

— Мои покои, — пробормотал Ашраван. — Что произошло? На нас напали. Меня… меня ранили. О, мать света. Куршина! Ее убили.

Его лицо превратилось в маску скорби, но через секунду он взял себя в руки. Он император. Ашраван бывал вспыльчивым, но, за исключением приступов ярости, умел хорошо скрывать свои чувства. Он повернулся к Шай, и его живые глаза, которые вновь видели, обратились на нее.

— Кто ты?

Шай ожидала этого вопроса, но внутри у нее все сжалось.

— Что-то вроде лекаря. Вас тяжело ранили. Я вас исцелила. Однако способ, которым я воспользовалась, считается в вашей культуре… предосудительным.

— Ты перепечатница, — предположил Ашраван. — Поддельщица?..

— В своем роде, — ответила Шай. Он поверит в это, потому что хочет поверить. — Случай был сложным. Вам придется ставить печать каждое утро и всегда держать при себе металлическую пластину, она сделана в виде диска и лежит в этой шкатулке. Ашраван, без печати и пластины вы умрете.

— Дай ее мне. — Он протянул руку.

Шай колебалась, сама не зная почему.

— Дай ее мне, — повторил император настойчивее.

Шай вложила печать ему в руку.

— Никому не говорите, что здесь произошло, — сказала она. — Ни страже, ни прислуге. Только ваши арбитры знают, что я сделала.

Крики снаружи усилились. Ашраван повернулся к двери.

— Если никому нельзя знать, тебе пора. Уходи и не возвращайся. — Он перевел взгляд на печать. — Наверное, следовало тебя убить, раз ты знаешь мой секрет.

Вот и эгоизм, которому он научился за годы во дворце. Да, с этим она угадала.

— Но вы этого не сделаете, — сказала Шай.

— Нет.

А вот и милосердие из самых глубин его души.

— Уходи, пока я не передумал.

Шай сделала шаг к двери и достала карманные часы: прошло уже больше минуты. Печать схватилась, хотя бы на некоторое время. Шай обернулась к императору.

— Чего ты ждешь? — спросил он.

— Просто хотела взглянуть еще раз.

Ашраван нахмурился.

Крики становились все громче.

— Уходи, пожалуйста.

Похоже, он понимал, что это за крики, или, по крайней мере, догадывался.

— На этот раз постарайся быть лучше, — сказала Шай. — Пожалуйста.

И убежала.

Некоторое время она боролась с искушением вложить в Ашравана стремление ее защитить. Но для этого не было никаких оснований, по крайней мере, с его точки зрения, и вся подделка могла оказаться под угрозой. Кроме того, Шай не верила, что императору удастся ее спасти. До окончания траура ему нельзя покидать покои или говорить с кем-то, помимо арбитров. Все это время империей управляли арбитры.

На самом деле они и так ею управляли. Нет, если бы она опрометчиво внесла в душу Ашравана желание ее защитить, это бы не сработало. Перед последней дверью Шай подобрала поддельный ночной горшок, выбежала в коридор и громко ахнула.

— Это все из-за меня? — воскликнула она. — Ночи! Я же не хотела! Я знаю, что мне нельзя его видеть. Знаю, что он в уединении, но просто ошиблась дверью!

Стражники уставились на нее, потом один смягчился:

— Ты ни при чем. Иди к себе и не высовывайся.

Шай слегка поклонилась и поспешила прочь. Большинство стражников ее не знают, так что…

Бок пронзила резкая боль. Шай задохнулась. Боль походила на ту, что настигала ее каждое утро, когда кровопечатник ставил печать на дверь.

Шай в панике ощупала бок. Когда Зу полоснул ее мечом, то разрезал не только блузку, но и темную нижнюю сорочку! Посмотрев на пальцы, Шай увидела кровь. Просто царапина, ничего серьезного. В суматохе она даже не заметила, что ранена.

Но на мече Зу осталась ее кровь. Свежая кровь. Кровопечатник начал охоту. Боль означает, что он пытается ее обнаружить и натравить на нее своих питомцев.

Отшвырнув вазу, Шай бросилась бежать.

Прятаться больше нет смысла. Оставаться неприметной тоже. Если до нее доберутся скелеты кровопечатника, она умрет. Вот так. Нужно поскорее найти лошадь и держаться подальше от скелетов двадцать четыре часа, пока кровь не потеряет свежесть.

Шай неслась по коридорам. Слуги показывали на нее пальцами, некоторые поднимали крик. Она едва не сбила с ног южного посла в красных жреческих доспехах.

Выругавшись, Шай обогнула посла. Выходы из дворца уже перекрыты. Она знала это, так как изучала систему безопасности. Выбраться почти невозможно.

«Всегда имей запасной план», — любил повторять дядюшка Вон.

И он всегда у нее был.

Шай остановилась посреди коридора, осознав, что бежать к выходам бессмысленно. Следовало понять это раньше. Она едва не запаниковала, ведь по ее следу шел кровопечатник, но нужно мыслить ясно.

Запасной план. Он был безрассудным, но ничего другого не оставалось. Шай снова перешла на бег и свернула за угол, возвращаясь по собственным следам.

«Ночи, пусть я не ошиблась на его счет, — подумала она. — Если он еще больший обманщик, чем я, то мне конец. О, Неведомый Бог, пожалуйста. Пусть в этот раз я не ошиблась».

Сердце колотилось как бешеное. На миг забыв об усталости, Шай резко остановилась перед коридором, ведущим к покоям императора.

Шай ждала. Стражники хмуро смотрели на нее, но оставались на посту в конце коридора, как их учили. Они окликнули ее. Трудно было не сорваться с места. Кровопечатник и его ужасные питомцы подбирались все ближе…

— Что ты здесь делаешь? — раздался голос.

Шай повернулась. В коридоре показался Гаотона. Пока остальные искали Шай, он в первую очередь направился к императору, чтобы убедиться в его безопасности.

Шай взволнованно шагнула к нему.

«Пожалуй, это мой самый худший запасной план», — подумала она.

— Получилось, — тихо произнесла Шай.

— Ты приложила печать? — Гаотона схватил ее за руку и, бросив взгляд на стражников, отвел подальше от чужих ушей. — Из всех опрометчивых, безумных, дурацких…

— Получилось, Гаотона, — повторила Шай.

— Зачем ты пошла к нему? Почему не сбежала, пока была возможность?

— Мне нужно было знать. Нужно.

Он встретился с ней взглядом. Как всегда, заглянул прямо в душу. Ночи, из него вышел бы замечательный поддельщик.

— Кровопечатник взял твой след, — сказал Гаотона. — Он призвал этих… тварей, чтобы поймать тебя.

— Знаю.

Поколебавшись лишь миг, Гаотона выудил из своих бездонных карманов деревянную шкатулку. Сердце Шай дрогнуло.

Он протянул ей шкатулку, но когда она взяла, не отпустил.

— Ты знала, что я приду сюда, — произнес Гаотона. — Знала, что знаки сущности у меня с собой и что я отдам их тебе. Ты обвела меня вокруг пальца.

Шай промолчала.

— Как ты это сделала? — спросил он. — Я внимательно наблюдал за тобой. Я был уверен, что мной не манипулируют. И все же прибежал сюда, практически не сомневаясь, что встречу тебя. И что тебе понадобятся печати. До этого момента я не осознавал, что ты все это спланировала.

— Я действительно вами манипулировала, Гаотона, — признала Шай. — Но мне пришлось делать это самым сложным способом.

— Каким?

— Быть искренней.

— Нельзя управлять людьми с помощью искренности.

— Неужели? Разве не так вы сделали карьеру? Говорили правду, тем самым давая понять, чего от вас ожидать, и рассчитывали на честность взамен?

— Это не то же самое.

— Да, но это лучшее, что я могла сделать. Все мои слова — правда, Гаотона. Уничтоженная картина, мои секреты и мечты… Искренность. Единственный способ заставить вас встать на мою сторону.

— Я не на твоей стороне. — Гаотона помолчал. — Но и смерти твоей тоже не хочу, девочка. Тем более, если тебя прикончат те твари. Забери печати. Дни! Забери их и убирайся, пока я не передумал!

— Спасибо, — прошептала Шай, прижав шкатулку к груди, и вытащила из кармана юбки маленькую толстую книгу. — Храните в надежном месте. Никому не показывайте.

Гаотона нерешительно принял книгу.

— Что это такое?

— Правда. — Шай поцеловала его в щеку. — Если я выберусь, то переделаю свой последний знак сущности. Тот, что никогда не собиралась использовать… Я добавлю в него и в свои воспоминания доброго дедушку, мудрого и отзывчивого, который спас мне жизнь и которого я очень уважала.

— Беги, глупышка, — вымолвил Гаотона.

У него на глазах наворачивались слезы. Если бы Шай не находилась на грани паники, то ощутила бы гордость. И устыдилась бы этой гордости. Такой уж она была.

— Ашраван вернулся к жизни, — сказала Шай. — Когда будете думать обо мне, помните об этом. У меня получилось. Ночи, у меня получилось!