— Твои деньги?

— Его, наши, мои, неважно. Я не думаю, что у этих двух девушек были какие-то подобные планы. Они не были слишком требовательны. В любом случае, ты достаточно скоро поймёшь, что на самом деле у меня нет никакого мотива. Сегодня утром мой адвокат отправил Крону письмо, в котором говорится, что я хочу развестись и хочу половину всего имущества. Видишь? Он мне не нужен. Кто бы это ни был, пусть забирают Маркуса. Я просто хочу свою школу верховой езды. — Она холодно рассмеялась. — Ты выглядишь удивлённым, Харри?

— Мм. Один кинопродюсер из Лос-Анджелеса сказал мне, что первый брак — это школа, преподносящая самые дорогие уроки. Что именно там можно научиться обеспечивать наличие брачного соглашения в следующем браке.

— О, у Маркуса есть брачный контракт. И со мной, и со своей бывшей. Он не дурак. Но из-за того, что я знаю, он даст мне то, о чём я прошу.

— И что же ты знаешь? — спросил я.

Она широко улыбнулась.

— Это мой козырь, Харри, так что я не могу тебе этого сказать. Скорее всего, я подпишу некое соглашение о неразглашении. Я молю бога, чтобы кто-нибудь узнал, что он натворил, но если они это и сделают, то без моей помощи. Я знаю, это звучит цинично, но прямо сейчас мне нужно спасать себя, а не мир. Извини.

Харри собирался что-то сказать, но передумал. Похоже она не собиралась поддаваться на манипуляции или убеждения.

— Почему ты согласились на эту встречу? — спросил он вместо этого, — если знала, что не станешь мне ничего рассказывать?

Она выпятила нижнюю губу и кивнула.

— Хороший вопрос. Ты должен сам на него ответить. Кстати, твой костюм придётся сдать в химчистку. Я дам тебе один из костюмов Маркуса, у вас примерно одинаковый размер.

— Что, извини?

Хелена уже поднялась на ноги и шла дальше по квартире.

— Я отложила несколько костюмов, в которые он больше не влезет, потому что он слишком растолстел, и собиралась отдать их Армии спасения, — крикнула она.

Пока её не было, он встал и подошёл к холодильнику. Теперь он увидел, что там всё-таки была фотография Хелены: она держала под уздцы одну из лошадей. Билет в театр был на следующий день. Он взглянул на календарь. Заметил, что на следующий четверг назначена конная прогулка Вальдреса. Хелена вернулась с чёрным костюмом и сумкой для одежды.

— Спасибо за заботу, но я предпочитаю сам покупать себе одежду, — ответил Харри.

— Мир нуждается, чтобы мы использовали вещи повторно, — сказала она. — А это костюм фирмы «Бриони Ванквиш II», было бы преступлением выбросить его. Давай, сделай одолжение планете.

Харри посмотрел на неё. Он сомневался. Но что-то подсказывало ему согласиться. Он снял свой пиджак и надел другой.

— Ну, ты стройнее его, даже в его лучшие времена, — сказала Хелена, склонив голову набок. — Но вы одинакового роста, и плечи у тебя такие же широкие, так что всё отлично.

Она протянула ему брюки. Не отвернулась, когда он переодевался.

— Отлично, — сказала она, вручая ему пакет с другим костюмом. — Я благодарю тебя от имени будущих поколений. Если это всё, то у меня сейчас начнётся встреча в «Зуме».

Харри кивнул, принимая сумку с одеждой.

Хелена проводила его в холл и придержала для него дверь открытой.

— На самом деле, я только что вспомнила одну хорошую вещь о музее Мунка, — сказала она. — Это сам Эдвард Мунк. Тебе надо увидеть его картину «Жёлтое бревно». И хорошего тебе дня.

 

Тхань вышла и аккуратно вынесла рекламный щит из дверей зоомагазина «Монс». Она раздвинула ножки щита, расположив его так, чтобы он был хорошо виден рядом с витриной, но ничего не заслонял. Она не хотела испытывать доброжелательность Джонатана. В конце концов, щит рекламировал и её собственный бизнес — присмотр за домашними животными.

Она оторвала взгляд от рекламного щита и увидела своё отражение в витрине. Сейчас ей было двадцать три года, но она всё ещё не совсем понимала, каков её жизненный путь. Она знала, кем хочет быть — ветеринаром. Но требования к поступающим на ветеринарный факультет в Норвегии были просто невероятными: нужны были оценки получше, чем для поступления в медицинскую школу, а её родители не могли позволить себе отправить её на учёбу за границу. Но они с матерью рассматривали курсы в Словакии и Венгрии, и это стало бы возможным, если бы Тхань проработала в «Монс» пару лет и присматривала за собаками до и после работы.

— Прости, ты здесь начальник? — произнёс голос у неё за спиной.

Она обернулась. Мужчина был азиатом по внешности, но не из Вьетнама.

— Он прибирает за прилавком, — сказала она, указывая на дверь.

Она вдохнула осенний воздух и огляделась. Вестканторгет. Прекрасные старые многоквартирные дома, деревья, парк. Подходящее место для жизни. Но ты должен был выбирать — профессия ветеринара не сделает тебя богатым. А она хотела стать ветеринаром.

Она вошла в маленький зоомагазин. Иногда люди — особенно дети — выражали разочарование, когда заходили и видели полки с кормами для животных, разнообразные клетки, поводки для собак и другое оборудование. «А где все животные?» — спрашивали они.

Потом она иногда водила их по окрестностям, чтобы показать, что у них есть. Рыбки в аквариумах, клетки с хомяками, песчанками и кроликами, стеклянные террариумы с насекомыми.

Тхань подошла к аквариумам с сомиками-анцистрами. Они любили овощи, и она принесла из дома остатки ужина — горошек и огурец. Она слышала, как мужчина сказал владельцу, что он из полиции, что они нашли упаковку «Хиллман Пэтс», выпущенную после того, как она была запрещена, и спросил, известно ли ему что-либо об этом, поскольку «Монс» был импортёром и единственным продавцом этого средства.

Она увидела, что владелец просто молча покачал головой. Поняла, что полицейскому надо будет потрудиться, если хочет, чтобы Джонатан заговорил. Потому что её босс был молчаливым интровертом. Когда он всё-таки говорил, это были короткие предложения, немного похожие на текстовые сообщения от её бывшего парня, набранные строчными буквами, без знаков препинания или эмодзи. И он мог показаться вспыльчивым или раздражённым, как будто слова были для него ненужной помехой. В первые несколько месяцев своей работы в зоомагазине она задавалась вопросом, он ведёт ли он себя так, потому что она ему не нравится? Возможно, она недоумевала, потому что сама была из семьи, где все говорили одновременно. Постепенно она поняла, что дело не в ней, а в нём. И что это было не потому, что она ему не нравилась. Может быть, как раз наоборот.

— Я вижу в Интернете, что многим владельцам собак не нравится запрет на его ввоз, что «Хиллман Пэтс» намного эффективнее других продуктов, представленных на рынке.

— Так и есть.

— Тогда можно представить, что кто-то мог бы получить кругленькую прибыль, обойдя запрет и продавая его из-под прилавка.

— Я не знаю.

— Вот как? — Она увидела, что полицейский ждёт ответа, но его не последовало. — А ты сам не...?— неуверенно начал полицейский.

Тишина.

— …привозил его когда-нибудь? — закончил полицейский.

Когда Джонатан ответил, его голос был таким низким и глубоким, что это больше походило на вибрацию в воздухе.

— Ты спрашиваешь, привозил ли я контрабандой товары?

— Привозил?

— Нет.

— И ты не знаешь ничего, что, по твоему мнению, могло бы помочь мне выяснить, кому удалось заполучить пакет «Хиллман Петс», срок годности которого истекает в следующем году?

— Нет.

— Нет, — повторил полицейский, покачался на каблуках и огляделся. Огляделся так, как будто не собирался сдаваться, подумала Тхань. Как будто просто обдумывал свой следующий шаг.

Джонатан прочистил горло.

— Я могу проверить в офисе, остались ли у меня записи о том, кто заказывал это последним. Подожди здесь.

— Спасибо.

Джонатан протиснулся мимо Тхань в узком проходе между аквариумами и клетками для кроликов. Она увидела в его глазах что-то, чего не замечала раньше, — беспокойство, да, тревогу. И от него пахло потом сильнее, чем обычно. Он вошёл в кабинет, но дверь осталась приоткрытой, и с того места, где она стояла, ей было видно, как он накрывает одеялом стеклянную клетку, которая у него там стояла. Она точно знала, что находится в стеклянной клетке. В тот единственный раз, когда она привела в офис нескольких детей и показала им это, он пришёл в ярость и сказал, что клиентам нечего делать в офисе, но она знала, что причина была не в этом. Дело было в этом существе. Он не хотел, чтобы кто-нибудь его видел. Джонатан был вполне неплохим начальником. Ей предоставляли отгул, когда она нуждалась, и он даже повысил ей зарплату, хотя она не просила об этом. Но работать так тесно с другим человеком — их было двое на весь магазин — и всё ещё ничего не знать об этом человеке было странно. Иногда казалось, что она нравится ему слишком сильно, а иногда — что и вовсе нет. Он был старше неё, но не намного. По её подсчётам, ему было около тридцати, так что у них должно быть много общего, о чём можно поговорить. Однако любые усилия, которые она предпринимала, чтобы завязать разговор, вызывали лишь краткие ответы. Но иногда он пристально смотрел на неё, когда думал, что она этого не замечает. Была ли она ему интересна? Была ли эта угрюмая манера обусловлена его плохим характером, застенчивостью или попыткой скрыть то, что он чувствовал к ней? Может быть, ей это просто почудилось, полёт фантазии, который приходит в голову, когда тебе скучно, когда дни тянутся бесконечно, а вариантов занять себя мало. Иногда ей казалось, что он ведёт себя так же, как мальчики в начальной школе, которые бросались снежками в девочек, которые им нравились. Только он был взрослым. Это было странно. Он был странным. Но она мало что могла с этим поделать, кроме как принимать его таким, какой он есть. В конце концов, ей нужна была эта работа.

Джонатан возвращался. Она отодвинулась в сторону, встав так близко к аквариуму, как только могла, и всё равно его тело касалось её.