— Я должен купить его квартиру, а также две соседние, — сказал Рё. — Не могу выносить, когда они стоят там с таким видом, будто они хозяева... — он не закончил фразу. — Ну, по крайней мере, сейчас я могу выбраться из этого заключения.

— Да.

— Хорошо, тогда я знаю, куда иду. — Рё направился в спальню. Крон последовал за ним.

— Только не на вечеринку, Маркус.

— Почему бы и нет? — Рё прошёл мимо большой двуспальной кровати и открыл один из встроенных шкафов.

— Потому что прошло всего несколько дней с тех пор, как была убита твоя жена. Подумай, как отреагируют люди.

— Ты ошибаешься, — сказал Рё, просматривая костюмы. — Они поймут, что я радуюсь тому факту, что её убийца пойман. Привет-привет, я давно не надевал вот это. — Он достал темно-синий двубортный блейзер с золотыми пуговицами и надел его. Порылся в карманах, вытащил что-то и бросил это на кровать. — Ого, неужели прошло так много времени?

Крон увидел, что это была чёрная маскарадная маска в форме бабочки.

Рё застёгивал блейзер, пока смотрелся в зеркало с золотой рамой.

— Уверен, что не хочешь пойти выпить, Юхан?

— Совершенно уверен.

— Может быть, я могу взять своих телохранителей. За какой срок мы им заплатили?

— Им не разрешается пить на работе.

— Верно, из них не вышло бы весёлой компании. — Рё вышел в гостиную и смеясь крикнул, — вы слышали, ребята? Вы — свободны!

Крон и Рё спустились на лифте вместе.

— Позвони Холе, — сказал Рё. — Он любит выпить. Скажи ему, что я собираюсь пройтись по барам на улице Королевы Евфимии, с востока на запад. И выпивка за мой счёт. И я смогу поздравить его прямо там.

Крон кивнул, задавая себе всё тот же извечный вопрос: если бы он знал, что, став юристом, ему придётся провести большую часть своей жизни рядом с людьми, которые ему так сильно не нравятся, выбрал бы он эту профессию?

 

— Бар «Твари».

— Привет. Это Бен?

— Да, кто это?

— Харри. Высокий, светловолосый…

— Привет, Харри, давно не виделись. В чём дело?

Харри смотрел вниз с холма Экеберг⁷⁸ на город, который раскинулся под ним, как перевёрнутое звёздное небо.

— Это насчёт Люсиль. Я в Норвегии и не могу дозвониться до неё по телефону. Ты её видел?

— Не видел примерно... наверно, примерно месяц.

— Хм. Она живёт одна, как ты знаешь, и я забеспокоился, не случилось ли с ней чего-нибудь.

— Всё в порядке?

— Если я дам тебе адрес на Дохени Драйв, не мог бы ты проверить — как она там? Если её там нет, вероятно, следует обратиться в полицию.

Наступила пауза.

— Хорошо, Харри, я записываю её адрес.

После звонка Харри подошёл к «Мерседесу», припаркованному за старыми немецкими бункерами. Снова сел на капот рядом с Эйстейном, закурил сигарету и продолжил разговор с того места, на котором они остановились, и музыка лилась из двух открытых окон машины. Говорили обо всех знакомых и о том, что с ними стало, о девушках, которых они так и не заполучили, о мечтах, которые не разбились вдребезги, но растаяли, как недоделанная песня или длинная шутка без кульминации. О жизни, которую они выбрали, или о жизни, которая выбрала их, что было одно и то же, поскольку ты, как сказал Эйстейн, можешь разыграть только ту карту, которая тебе выпала.

— Здесь тепло, — сказал Эйстейн после того, как они некоторое время посидели молча.

— Старые двигатели отлично нагреваются, — сказал Харри, похлопывая по капоту.

— Нет, я имел в виду погоду. Я думал, что всё кончено, но тёплая погода вернулась. И завтра будет кровавое затмение. — Он указал на бледную полную луну.

У Харри зазвонил телефон.

— Говорите.

— Значит, это правда, — сказал Сон Мин. — Ты действительно так отвечаешь на телефонные звонки.

— Я увидел, что это был ты, и просто пытался соответствовать мифу, — сказал Харри. — Что происходит?

— Я в Институте судебной медицины. И, если быть до конца честным, я не совсем понимаю, что происходит.

— О, да? Прессе уже сообщили о смерти подозреваемого?

— Пока нет, мы немного повременим, прежде чем обнародовать это. Пока его не опознают.

— Ты имеешь в виду, действительно ли его зовут Кевин Селмер? Эйстейн звал его Элом.

— Нет, я имею в виду, действительно ли человек, найденный мёртвым в камере номер 14, тот самый, которого мы привезли сюда.

Харри сильнее прижал телефон к уху.

— Что ты имеешь в виду, Ларсен?

— Его адвокат исчез. Он был наедине в камере с Кевином Селмером. Через пять минут после того, как он появился, он ушёл. Если это был он. Мужчина, который ушёл, был в маске для лица и в одежде адвоката, но начальнику смены в следственном изоляторе показалось, что этот человек выглядел по-другому.

— Ты думаешь, что Селмер...

— Я не знаю, что думать, — сказал Сон Мин. — Но да, вполне возможно, что Селмер смог убежать. Он мог убить Бекстрёма, разбить ему лицо, переодеться и просто уйти оттуда. И труп, рядом с которым мы сидим, это Бекстрём, а не Эл. То есть, не Селмер. Лицо совершенно неузнаваемо, а мы не можем найти ни друзей, ни родственников Кевина Селмера, которые знали бы его достаточно хорошо, чтобы опознать. И вдобавок ко всему, Бекстрёма нигде нет.

— Хм... Звучит немного притянуто за уши, Ларсен. Я знаю Дена Бекстрёма, он, вероятно, опять слетел с катушек. Судный Ден, слышал такое о нём?

— Э, нет.

— У Бекстрёма репутация довольно впечатлительного человека. Если какое-то дело расстроило его, он идёт куда-нибудь и напивается, а затем нам является Судный Ден и начинает выносить вердикты всем и каждому. Иногда это длится несколько дней. Вероятно, именно это сейчас с ним и произошло.

— Что ж, будем надеяться на это. Мы скоро всё выясним, жена Бекстрёма уже на пути сюда. Я просто хотел тебя предупредить.

— Хорошо. Спасибо.

Харри завершил разговор. Они сидели в тишине, слушая, как Руфус Уэйнрайт поёт «Аллилуйя».

— Я думаю, что, возможно, недооценил Леонарда Коэна, — сказал Эйстейн. — И переоценивал Боба Дилана.

— Вполне понятная ошибка. Надо ехать. Давай, гаси сигарету.

— Что происходит? — спросил Эйстейн, спрыгивая с капота.

— Если Сон Мин прав, Маркус Рё может быть в опасности. — Харри плюхнулся на пассажирское сиденье. — Крон звонил, пока ты отливал в кустах. Рё отправился в поход по барам и предложил мне составить ему компанию. Я сказал «нет», но, возможно, нам всё равно нужно его найти. Поехали на улицу Королевы Евфимии.

Эйстейн повернул ключ в замке зажигания.

— Ты можешь сказать «Жми на газ», Харри? — он завёл двигатель. — Пожалуйста?

— Жми на газ, — произнёс Харри.

 

Маркус Рё качнулся в сторону, сделал шаг, чтобы удержаться на ногах, уставился на стакан, стоявший перед ним на столе.

В нём был алкоголь, он был уверен в этом. Он не был уверен, что ещё там было, но смотреть было приятно. Как и на содержимое бокала, так и на помещение бара. Названия которого он не знал. Другие гости были моложе его и бросали на него украдкой — и не совсем украдкой — взгляды. Они знали, кто он такой. Нет, они знали, как его имя. Видели его фотографию в газетах, особенно в последние дни. И составили о нём своё мнение. Было ошибкой выбрать именно эту улицу для прогулки по пабам. Достаточно было взглянуть на претенциозное название этой очередной попытки сделать в Осло широкую улицу для прогулок: улица Королевы Эвфемии. Эв! Феми. И вот получите, чёртова пидорская улица. Ему следовало бы сходить в какое-нибудь старое местечко. Куда люди дружно стекались к барной стойке ещё в те времена, когда капитализм ещё только зарождался, чтобы заявить — следующая порция выпивки будет за его счёт. В последних двух барах, где он был, они просто таращились на него, как будто он выпячивал свои булки и показывал им свою дырочку от бублика. В одном месте бармен даже пригласил его присесть. Как будто им не нужна прибыль. Эти заведения обанкротятся в течение года, просто подождите. Выживают только старые игроки, те, кто знает правила игры. И он — Маркус Рё — знал правила игры.

Верхняя часть его тела начала наклоняться вперёд, тёмные волосы упали на стакан. Ему удалось выпрямиться в последний момент. Какая у него пышная шевелюра. Настоящие волосы, которые не нужно было красить каждую гребаную неделю. Засунь это в свой анус.

Он схватился за стакан, чтобы было за что держаться. Осушил его. Может быть, ему стоит пить немного медленнее? По пути между двумя первыми барами он переходил улицу — извините, проспект, — и услышал пронзительное треньканье трамвайного звонка. Он отреагировал так вяло, словно брёл по вязкой грязи. Тот напиток, который он выпил в первом баре, скорее всего был очень крепким, потому что теперь не только замедлились его реакции, но и как будто утратилось всякое чувство страха. Когда трамвай проехал так близко, что он спиной почувствовал движение воздуха, его пульс почти не участился. И это теперь, когда он снова захотел жить! Это ощущение напомнило ему о том, как он, находясь под стражей, попросил Крона одолжить ему галстук. Не для того, чтобы надеть его, а чтобы повеситься. Крон сказал, что ему не разрешается ничего передавать. Идиот.

Рё оглядел комнату.

Они все были идиотами. Этому учил его отец, вбил эту мысль в него. Что все — кроме тех, у кого фамилия Рё, — идиоты. Что это были открытые ворота, всё, что тебе нужно было делать, это каждый раз забивать мяч. И ты должен был это сделать. Не жалей их, не говори, что хватит, ты должен продолжать идти. Приумножай богатство, продвигайся дальше, бери то, что идёт в руки, а потом ещё немного. Чёрт возьми, возможно, он и не был самым одарённым в учёбе, но, в отличие от других, он всегда делал то, что говорил его отец. И разве это не давало ему право время от времени жить по-настоящему? Занюхать несколько дорожек порошка. Шлёпнуть пару парней по их тугим задницам. Даже если они не достигли этого идиотского возраста согласия, ну и что? В других странах и культурах видели картину целиком. Знали, что мальчикам это не причиняет вреда, что они вырастут и заживут нормальной жизнью, станут солидными, порядочными гражданами. Не станут истеричками и педиками. Это не заразно и не опасно, если в тебя входил член взрослого мужчины, когда ты был юн, ты в безопасности. Он часто видел, как его отец ругался, но только однажды видел, как он вышел из себя. Это было, когда Маркус учился в пятом классе, и его отец, войдя в его спальню, обнаружил, что Маркус и соседский мальчик играют в постели в мамочку и папочку. Господи, как же он ненавидел этого человека. Как он его боялся! И как сильно он его любил. Одно-единственное слово одобрения Отто Рё, и Маркус чувствовал себя властелином мира, непобедимым.