— Кунье? Ты получил его от Кунье?

— …Да.

— Ты даже вступил в сговор с народом Туцзюэ, чтобы сместить меня с поста главы?!

На лице Шэнь Цяо, наконец, проявился слабый след гнева.

— Это правда, что шицзунь передал мне должность главы, но ты прекрасно знаешь, что я никогда не стремился к этому. Все эти годы я также очень полагался на твою помощь в управлении делами ордена. Скажи ты мне хоть слово, и я бы тотчас уступил тебе эту должность. Я просто не понимаю, почему ты предпочёл искать то, что далеко, а не взять то, что предлагают [5], вместо этого обратившись к тюркам!

[5] 舍近求远 (shě jìn qiú yuǎn) — отказываться от близкого (доступного) и стремиться овладеть далёким; отказываться от синицы в руках в погоне за журавлём в небе.

Душа его была охвачена яростью, поэтому тон его голоса был очень резок. Закончив говорить, он не сдержался и зашёлся в кашле.

Юй Ай хотел было погладить Шэнь Цяо по спине, чтобы помочь отдышаться. Только протянув к нему руку, он на секунду замер. Потом, наконец, отдёрнул её и медленно проговорил:

— Потому что на вершине Сюаньду так продолжаться больше не может. Вот так отгородившись от всех мирских дел, даже вершина Сюаньду, первый даосский орден Поднебесной, рано или поздно утратит своё преимущество!

— Погляди вокруг. Из всех даосских школ, даосский монастырь Чуньян [6] на горе Цинчэн, судя по всему, набирает силу. Настоятель монастыря, И Бичэнь, к тому же ещё и входит в десятку лучших знатоков боевых искусств в мире, и славой давно затмил тебя. Ну, а теперь погляди на нас, Пурпурный дворец вершины Сюаньду. С тех самых пор, как шицзунь вознёсся на небеса [7], что ещё у нас осталось, кроме отголосков его былой мощи?

[6] 纯阳 (chúnyáng) — день чистой силы ян; даос. чистый ян.

[7] Напоминаем, 登仙 (dēngxiān) — даос. вступать в сонм бессмертных (святых); восходить к Истинному; обр. в знач.: умереть.

— Твои боевые навыки ничуть не уступают навыкам И Бичэня. Если бы ты захотел выйти в мир, то мог бы даже побороться за звание первого знатока боевых искусств Поднебесной. Но ты охотно хранил молчание, всем видом показывая, что предпочёл бы остаться никем глубоко в горах. Если бы так и продолжалось, то, какой бы прочной и богатой ни была основа вершины Сюаньду, в конце концов, её потеснят другие!

К этому времени Юй Ай начал потихоньку распаляться:

— Мир сейчас в хаосе. Все даосские ордена учреждают собственную даосскую ортодоксию [8], в то время как каждая из двух других школ, буддизма и конфуцианства, продумывает собственные шаги за право стать ведущим голосом в намерении помочь просвещённому государю захватить власть в мире. Демонические ордена и те приложили к этому руку! И только наша вершина Сюаньду сбежала от общества, прикрыла глаза и уши от суеты внешнего мира. В руках у нас меч небывалой силы, но мы отказываемся пускать его в ход. Если поддерживаемый буддийскими или конфуцианскими орденами правитель когда-нибудь объединит мир, как думаешь, останется ли в нём к тому времени место для наших даосских орденов?!

[8] Напоминаем, 道统 (dàotǒng) — 1) преемственность учения; 2) управление с применением учения определённой школы.

— Шисюн, я никогда не думал заменить тебя, — Юй Ай немного сбавил тон. — Я также в курсе, что у чуждых нам народов наверняка и чуждые нам сердца. Сотрудничество с народом Туцзюэ — лишь часть моего плана. Но был бы ты здесь, ни в коем случае не позволил бы мне сделать это, а потому мне пришлось пойти на крайние меры. Раз ты вернулся, не уходи снова. Оставайся здесь и поправляйся, как следует, ладно?

— А через десять дней? — спросил Шэнь Цяо.

Юй Ай замер:

— Что?

— Как ты собираешься объяснить братьям и ученикам ордена моё возвращение на вершину Сюаньду? А десять дней спустя на конференции на Нефритовой террасе как собираешься объяснить это всем прочим в мире?

Какое-то время Юй Ай не находил слов.

— Что, в конце концов, вы замышляете с народом Туцзюэ? — снова спросил Шэнь Цяо.

— Мне очень жаль. Я пока не могу ничего тебе рассказать.

— А если я против?

Юй Ай промолчал.

— Если стану возражать, ты заключишь меня под домашний арест. С этого момента я стану только фиктивным главой, который никогда больше не выйдет в свет и не помешает твоему великому замыслу, не так ли?

Вновь ответом было молчание.

— В детстве ты был слаб здоровьем, — вздохнул Шэнь Цяо. — И пускай ты на два года меня старше, внешне это в глаза не бросалось. Ты всегда любил капризничать, когда болел. И только оттого, что тебе недоставало выдержки, боялся, что младшие не воспримут тебя всерьёз, и напускал на себя этот строгий и важный вид на весь день. Я и сейчас помню, как ты гонялся за мной, без устали упрашивая, чтобы я называл тебя шисюном!

Когда речь зашла о прошлом, выражение лица Юй Ая стало немного мягче.

— Да, я тоже помню. В детстве у меня был прескверный характер, с другими я держался холодно, а словами ставил людей в неловкое положение. Даже шимэй избегала меня. Из всех братьев по учению у тебя был лучший характер, и только ты один всегда терпел меня.

— Как бы ни был хорош мой характер, всему есть предел. О твоём желании стать главой ордена и сговора с целью моего поражения Кунье мне сказать нечего. Я могу винить только себя за то, что слишком доверял тебе. Но тюрки жадны до власти и славы. Они уже давно рвутся завладеть центральными равнинами. И хотя вершина Сюаньду никогда не содействовала ни одной стране в борьбе за господство в мире, она также не будет сотрудничать с народом Туцзюэ!

Юй Ай горько усмехнулся:

— Я знал, что ты никогда не разрешишь мне так поступить. Иначе, зачем бы мне понадобилось прилагать столько усилий и планировать всё это?

— Принцип затворничества, которого строго придерживались поколения глав нашего ордена, — сказал Шэнь Цяо, — может быть, и ошибочен, но точно не потому, что мы не сотрудничали с тюрками. У тебя есть время одуматься и повернуть назад.

— Раз уж я решился на это, назад дороги нет, — сердито бросил Юй Ай. — Вершина Сюаньду — ещё и место, где я вырос, поэтому, конечно, я хотел бы, чтобы здесь стало лучше. И люблю я его ничуть не меньше, чем ты, так зачем же теперь строишь из себя святошу? Хочешь сказать, что ты один прав в этом мире, а все остальные ошибаются?!

— Почему бы тебе не спросить других учеников? Они, может, и молчали, но разве они тоже все эти годы не испытывали в душе недовольства из-за уединения вершины Сюаньду? После конференции на Нефритовой террасе я смогу официально объявить, что мы откроем наши врата и примем больше учеников. К тому моменту репутация и статус вершины Сюаньду взлетят вверх, и я никогда не позволю ордену Тяньтай и Институту Линьчуань вырваться вперёд!

Долгое время Шэнь Цяо молчал. Как только Юй Ай излил весь свой гнев, грудь его заходила ходуном. Двое молча уставились друг на друга на ночном ветру.

Сердце Юй Ая вдруг коснулась лёгкая печаль. Как бы там ни было, им никогда не вернуть прежней близости [9] отношений.

[9] 亲密无间 (qīnmì wújiàn) — обр. бесконечно близкий, наитеснейший, наисердечнейший; не разлей вода.

Шэнь Цяо, наконец, проговорил:

— Поскольку ты уже принял решение, мне сказать больше нечего.

— Куда ты идёшь? — спросил Юй Ай.

— Моё поражение Кунье уже навлекло позор на вершину Сюаньду, — равнодушно ответил Шэнь Цяо. — Даже если посторонние не скажут ни слова, оставаться главой ордена мне всё равно было бы стыдно. А что касается яда, то у меня нет ни единого доказательства. И даже если публично обвиню тебя, мне наверняка никто не поверит. Напротив, люди решат, что я несу вздор от нежелания смириться с поражением. Ты всё просчитал. Так какое теперь тебе дело, куда я иду? Куда бы я ни направился, это не помешает твоему великому начинанию.

— Ты серьёзно ранен, — мягко попытался убедить его Юй Ай. — Тебе нужно остаться и восстановить силы.

Шэнь Цяо покачал головой и повернулся, намереваясь уйти.

Однако позади раздалось ледяное:

— Я не отпущу тебя.