ГЛАВА 3

БЬЯНКА

Проснувшись следующим утром, я почувствовала боль и пустоту. От взгляда на синий бархатный полог над кроватью в пустых глубинах моего сердца эхом отдалось отчаяние. Моя рука коснулась пустого места на груди, того самого, где должен был быть папин медальон.

Я не могла поверить, что Тирнан вот так просто вырвал его у меня.

Мне было стыдно признаться, что до этого чудовищного поступка меня интриговал этот миллиардер со шрамами и татуировками. Тирнан был образцом контраста, и как любитель искусства, а иногда и художник, я не могла не чувствовать себя обязанной разобраться в хитросплетениях его двойственности.

Голос Тирнана был учтивым, совершенным для Восточного побережья, но произносимые им слова сочились гневом и горечью, казались грубыми там, где должны были быть нежными. Тот же гнев отражался в этих змеиных глазах, в их прищуренном взгляде под тяжелыми бровями. Но губы у него были полными, мягкими и нежно-розовыми, как внутренняя поверхность морской раковины. Он не сочетался с его суровыми чертами и длинным, глубоким шрамом, но все же подходил. Он носил дорогую, безупречно сшитую одежду, как классический нью-йоркский бизнесмен, но его кожа была испещрена черными татуировками, изрезавшими его плоть латинскими фразами и детальными очертаниями случайных изображений, таких как роза на тыльной стороне ладони и набитые на обеих руках рукава, выполненные в черно-серых тонах.

Тирнан взял на работу глухого, мужчину со шрамом и женщину-адвоката, словно для него что-то значат равенство и признание, но при этом называл меня «малышкой», как будто я была вещью, а не девушкой.

Тирнан взял на воспитание двух осиротевших детей, которые в противном случае были бы обречены на сомнительную систему патронатного воспитания и потенциально разлучены друг с другом, но меня Тирнан, похоже, ненавидел. Так почему же он стал нашим опекуном?

С пульсирующей от боли головой я пыталась понять жестокого человека, который нас спас, хотя, похоже, стремился нас уничтожить.

Я отбросила шелковые простыни и свесила ноги с края кровати на мягкий ковер, на котором несколько часов проплакала вчера вечером. Сквозь горизонт пробивался рассвет, разливая бледный, как молоко, свет по морозному пейзажу за окном. Скоро встанет Брэндо, если уже не встал, и мне хотелось, чтобы наше первое утро в этой готической дыре мы провели вместе.

Когда я попыталась открыть дверь, она, к счастью, оказалась незапертой, что разожгло у меня груди остатки ярости. Как Тирнан посмел обокрасть меня, а потом запереть в комнате, словно нашкодившего ребенка?

Тяжелыми от гнева шагами я шла к лестнице по длинному, темному коридору, наполненному бесценными произведениями искусства. Никто не устроил нам экскурсию по главному этажу, поэтому я бродила из одной захламленной комнаты в другую, прикасаясь пальцами к мраморным бюстам и картинам, просто чтобы досадить Тирнану за его безумное правило ничего не трогать.

Привезя нас сюда, он сделал это место нашим домом, и мне не мешало бы попытаться обрести хоть какой-то комфорт в залах с привидениями.

В зале, показавшемся мне музыкальной комнатой, где в свете скошенных окон поблескивали массивная арфа и фортепиано, я невольно замерла, поскольку услышала музыку совсем другого рода.

Смех Брэндо.

Мое сердце вырвалось из застрявшей между ребрами паутины страха и бешено заколотилось. Я поспешила на шум и оказалась у разинутого устья лестницы, спускающейся в подвал с каменными стенами. От такого зловещего вида у меня по спине пронеслась дрожь, но я без колебаний сбежала вниз по лестнице, беспокоясь за брата.

Оказавшись на свету у подножия лестницы, я невольно моргнула.

Передо мной раскинулась просторная комната, устланная черными матами, заставленная бесконечными тренажерами с небольшим боксерским рингом. Мой взгляд остановился на ярких волосах Брэндо, прислонившегося к канатам ринга и выкрикивающего слова поддержки двум боксирующим там мужчинам.

Одним из них оказался Эзра. Готовясь к бою, он напряг свое огромное, громоздкое тело и столкнулся со своим противником.

С Тирнаном.

У меня пересохло во рту, когда я уставилась на человека, которого должна была считать кем-то вроде отца. Он был обнажен по пояс, торс Тирнана блестел от пота, что делало его похожим на ожившую золотую статую. Его отросшие волосы намокли и, когда он увернулся от мощного удара, а затем вскочил, чтобы нанести ответный удар Эзре в левый бок, упали ему на лоб, коснувшись ресниц. У него на руках были черные боксерские перчатки, а с узких бедер опасно низко сползли черные шорты, открыв верхнюю часть его коротких лобковых волос и проблеск неизвестной татуировки.

Боже, да этого мудака следовало бы привлечь к уголовной ответственности за то, что он так возмутительно сексуален.

— Брэндо, что ты здесь делаешь? — резко спросила я и, подойдя к младшему брату, осторожно выпутала его руки из веревок.

Брэндо нахмурился и посмотрел на меня.

— Не сейчас, Янка. Эзра и Тирнанни дерутся, и у меня ставка на этот матч!

— Что? — моргнула я, потрясенная тем, что Брэндо вообще знал, что значит поставить деньги на матч.

Брэндо усмехнулся и протянул мне кучу хрустящих двадцатидолларовых купюр.

— Тирнан сказал, что это мои карманные деньги, так что я могу делать с ними все, что захочу. Я поставил на него десять долларов, потому что Хенрик сказал, что выиграет Эзра.

Я подняла голову и посмотрела на мужчину, который тягал тяжести в углу комнаты. Он выглядел как настоящий Мистер Пропер, его лысая голова блестела под светом ламп, мышцы бугрились от того, что он поднимал какой-то неподъемный вес.

— Хватай его! — взволнованно закричал Брэндо, так сильно налегая на веревку, что чуть не провалился сквозь нее.

Я поставила его на ноги, а мой взгляд вернулся к происходящему на ринге. Лицо Тирнана было каменным, совершенно непроницаемым, если бы не горящие глаза, отслеживающие каждое движение Эзры и просчитывающие наилучший план атаки. Я наблюдала, как Тирнан позволяет Эзре наступать, нанося удар за ударом, от которых Тирнан был вынужден уворачиваться или блокировать. Было трудно не вздрогнуть, думая, что это только вопрос времени, когда один из этих тяжелых ударов обрушится на него.

Было очевидно, что Тирнан не в состоянии справиться со здоровяком Эзрой.

Но затем на этом покрытом шрамами лице появилась крошечная хитрая ухмылка, и через секунду Тирнан перешел в нападение.

У меня отвисла челюсть, в легких перехватило дыхание, когда я увидела, как он наконец-то атакует своего противника. Тирнан летал по рингу, изящно извиваясь и делая выпады, он был так легок, что казалось, будто парит, в то же время нанося Эзре удар за ударом, большинство из которых попадали в цель, несмотря на попытки противника его блокировать. Несмотря на всю мою ненависть к нему, невозможно было не отметить, насколько был великолепен Тирнан, вращаясь и кружась по рингу, такой грозный, такой уверенный в себе. И все это время левый уголок его рта украшала эта еле заметная, угрожающая ухмылка.

Радость.

Вот что это было.

Впервые я увидела, как она в полной мере отразилась на лице Тирнана.

Это пленило меня даже больше, чем красота его стройных, напряженных мышц под золотистой, татуированной кожей.

Все закончилось быстро: Тирнан сделал выпад вперед, заставив Эзру пошатнуться, а затем нанес удар, повалив здоровяка на спину. Тирнан прижал коленями его руки к полу и снова размахнулся, чтобы добить.

— Остановись! — закричала я, не в силах смотреть, как нокаутируют доброго, мягкого человека, спасшего меня с Брэндо от агента службы защиты детей.

Тирнан приостановился, его грудь вздымалась, пот стекал с кончика его крепкого носа, капал с мокрых волос. Я видела, как его мышцы дрожат от усилия, прилагаемого Тирнаном, чтобы использовать свою энергию. Наконец, Тирнан повернул голову, отыскав своими пылающими светлыми глазами моё лицо.

— Боишься небольшого насилия, малышка? — приподняв одну бровь, спросил он.

— Боюсь, что побеждает не тот человек, — возразила я, надменно вздернув свою.

До нас донесся смех Хенрика, но я была слишком погружена в липкий взгляд Тирнана.

— Если бы всегда побеждал тот, кто прав, Тирнан был бы уже мертв, — пошутил Хенрик, подойдя к Брэндо.

— Формально Тирнан победил, — возразил Брэндо, протянув ему пустую ладонь. — Раскошеливайся, мистер.

Хенрик снова рассмеялся, и даже губы Тирнана дрогнули, но он все еще таращился на меня так, словно мог прожечь дыру в моем черепе.

— Не следует драться в присутствии семилетнего ребенка, — назидательно сказала я. — Мало ли, что ему в голову взбредет.

Тирнан бросил на меня последний долгий взгляд, затем вскочил с пола, сорвал зубами правую перчатку и протянул Эзре руку, чтобы помочь ему подняться.

— Насилие — естественная часть жизни, — изрек он мне скучающим, снисходительным тоном. — Лучше быть вооруженным для войны, чем наивно полагать, что неприятности никогда тебя не настигнут.

— Ничто не оправдывает несчастья, — возразила я.

Раздался короткий, хрипловатый смешок.

— Абсолютно невиновных не бывает, малышка. И ты уже тем более не из их числа.

— Тирнан научит меня драться, как Железный человек, — сказал мне Брэндо, потянув меня за руку, чтобы я увидела его поднятые вверх кулачки. — Никто и никогда больше не будет смеяться надо мной за то, что я иногда писаю в штаны.

— Мы не боремся с людьми насилием, — напомнила ему я, взбешенная тем, что влияние Тирнана уже развратило моего милого малыша. — А милосердием. Мы осуждаем их, поднимаясь над их примитивным поведением.

— Насилие гораздо веселее, — сказал Тирнан Брэндо, подмигнув ему, от чего тот рассмеялся. — И долговременнее.