Когда я рванулась за ней, Тирнан уже держал медальон так высоко над головой, что я не могла до него даже допрыгнуть. Я снова попыталась его забрать, но мужчина свободной рукой схватил меня за волосы и дернул назад.
Только когда он прижал меня к стене, и я беспомощно сопротивлялась и плакала, хотя и ненавидела себя за то, что показала ему, как много значит для меня медальон, Тирнан наклонился и прошептал губами у моей щеки:
— Пусть это станет для тебя уроком, малышка. Если ты не дашь мне то, что я хочу, я у тебя это заберу.
Отпустив меня, он резко повернулся и выскочил за дверь. Я полетела за ним, но дверь захлопнулась перед моим носом.
— Тирнан! — позвала я сквозь массивное дерево, забарабанив кулаками по двери. — Пожалуйста. Пожалуйста, не забирай его у меня. Это подарок моего отца. Это все, что у меня от него осталось.
Я перестала колотить в дверь, дожидаясь его ответа. Все мое тело, казалось, балансировало на краю пропасти, сотрясаясь от угрожающего ветра. Если он не вернет мне медальон, я просто упаду с обрыва и разобьюсь на тысячи мелких кусочков.
Я затаила дыхание, прислушавшись сквозь толстое старое дерево.
Наконец, раздался звук, похожий на скрежет металла, а затем резкий щелчок.
Мне потребовалась всего секунда, чтобы понять, что он сделал.
Тирнан запер меня в моей комнате.
И без лишних слов я услышала, как его дорогая обувь тяжело застучала по деревянному полу, по коридору и прочь от меня.
У меня подкосились колени, и я упала на пол, ударившись локтем о дверь, бедром об пол. Голова упала на ковер, лоб вжался в мягкий ворс, и так я лежала.
Я лежала там и выплакала все свои слезы.
Слезы по папе и маме.
Слезы по Брэндо, который едва успел узнать своих родителей.
Слезы о потерянных надеждах и мечтах.
И слезы по мне, горькие, сотрясающие тело рыдания от жалости к себе.
Обычно я была сильнее этого. Обычно я могла вспомнить, что в Африке голодают дети, а на улицах живут ветераны с ПТСР. Обычно я вспоминала улыбку Брэндо и прогулку с отцом по Музею изящных искусств в Хьюстоне, когда впервые открыла для себя красоту искусства.
Обычно я находила в себе надежду и желание жить.
Но в этот раз, только пережив смерть мамы, обремененная ответственностью за семилетнего ребенка с эпилепсией, который заслуживал безграничного счастья, лишенная своего якоря, медальона, подаренного отцом перед смертью, я лежала на полу кошмарного дома Тирнана и утопала в отчаянии.