— Ты была там, — я успеваю заметить, как раздуваются его ноздри, прежде чем они скрываются за костяшками пальцев. Когда он снова заговаривает, кажется, что обращается только к самому себе. — Конечно, ты там была.

— Что, думаешь, это я разбомбила порт или что-то в этом роде?

Его глаза снова встречаются с моими. Задумчивость омрачает постоянно присутствующее в них веселье.

— Что-то в этом роде.

Со смесью разочарования и раздражения, пылающим внутри меня, я выдыхаю дрожащий вздох и обращаю свое внимание на яркие флуоресцентные лампы, освещающие потолок коридора. Очевидно, он знает, что я не причастна к взрыву — если бы это было так, он бы не сидел рядом с пачкой денег на взятку — но меня бесит, что подозрение в его тоне, пусть даже фальшивое, отражает мое собственное.

Это жалко, но мысль о том, что я потеряла свою удачу, пугает меня больше, чем что-либо другое в этом мире. Страшнее, чем угрозы владельцев казино Атлантик-Сити, и страшнее, чем страх, что мой самый большой грех настигнет меня.

— Талисман на удачу?

Голос, пронизанный ледяным презрением, прорезает тишину. Мой взгляд скользит вниз от потолка, чтобы найти Рафаэля, который смотрит на мое ожерелье со сдержанным отвращением. Я и не заметила, как провела четырехлистным клевером вверх и вниз по цепочке.

— Нет, — лгу я. Потом выпрямляюмь и вру еще больше. — Мне не нужен талисман на удачу. Мне и так везет.

Мой голос хриплый и звучит жалко из-за отчаяния, вложенного в него. Очевидно, что я пытаюсь убедить в этом только себя.

— Так я тебе и поверил, — он медленно проводит языком по верхней губе, кивая на повязку на моем лбу. — По-моему, ты не выглядишь таким уж счастливчиком.

Я сглатываю ком в горле.

— Мне повезло, что я жива.

Его взгляд переходит на мой, темный и горячий.

— Пока что.

Молчание съедает кислород между нами. Я не могу перестать смотреть на него. Его угроза была тонкой, элегантной, поданной на бархатной подушке на серебряном блюде. Я не сомневаюсь, что он выполнит эту тонко завуалированную угрозу, если его спровоцировать. Так почему же, черт возьми, все на этом Побережье считают его джентльменом? Что он чем-то отличается от остальных членов своей семьи, от своих братьев?

У большинства людей IQ достаточно высок, чтобы распознать льва в овечьей шкуре, не так ли?

Моя челюсть сжимается, когда я осознаю правду. Это потому, что он не ведет себя так с другими людьми.

Внезапно меня осенило.

— Дело в твоих часах, — объявляю я, с тихим ликованием, гудящим в моих ноющих костях. — Вот почему ты меня так ненавидишь. Твое хрупкое мужское эго не может смириться с тем, что женщина тебя обошла.

Я не получаю ожидаемой реакции. Только очередной смех.

— Мило, но все же нет.

Я смотрю, как фишка поблескивает с каждым оборотом, дразня меня. Когда остатки моей сдержанности улетучиваются, я киваю подбородком в сторону кучки идиотов в костюмах, слоняющихся по коридору.

— А у меня есть право выбора?

Он поднимает бровь, продолжая перекатывать свою фишку.

— Я имею в виду, кто из твоих подчинённых убьет меня? Ведь это будет один из них, верно? Я знаю, что такой джентльмен, как ты, никогда не рискнет запачкать кровью свой красивый костюмчик.

Он лишь вежливо улыбается, а темнота в его глазах говорит о том, что он думает о другом. Медицинские аппараты пищат сквозь белые стены, где-то в конце коридора булькает и шипит кофеварка.

В конце концов, он наклоняется вперед, попадая под солнечные лучи, и тихое спокойствие в его зеленых глазах сверкает в лучах света.

— Ходят слухи, что ты ищешь работу в Дьявольской Яме.

Мой взгляд сужается. Какой неожиданный ответ. Только два человека могли сказать ему это: Рори или Нико. Мэтта я сразу исключаю, потому что сомневаюсь, что он смог бы вести разговор с Рафаэлем Висконти достаточно долго, чтобы сказать ему это, не кончив в штаны.

— Да, но не с тобой или твоей семьей.

Темный смешок тянется к его губам.

— Это невозможно.

У меня так и чешется закатиться глаза, но я прилагаю все усилия не делая этого. Как бы ни раздражало меня его самодовольство, я знаю, что он прав. Даже если Висконти не владеют бизнесом напрямую, они так или иначе приложат свои липкие мафиозные пальцы к пирогу.

— Ты предлагаешь мне работу, или что-то в этом роде?

— Что-то в этом роде.

Что? От такой смены тона у меня закружилась голова. Я искоса смотрю на него, пытаясь понять, во что он играет. Может быть, это потому, что мой мозг поврежден от удара, но я не могу сказать, шутит он или нет.

— Почему у меня такое чувство, что я вот-вот стану жертвой сексуальной торговли?

Рафаэль издает короткий вздох.

— Я оскорблен. Все мои дела вполне законны, это так, чтобы ты была в курсе.

Я открываю рот и снова закрываю его, пряча свое оскорбление за губами. Сейчас у меня довольно тяжелые времена, так что я не собираюсь упускать свой шанс найти работу, если — и это очень важное если — это не шутка.

— В чем подвох?

Теперь во взгляде Рафаэля что-то ожило.

— Я думал, ты никогда не спросишь, — он проводит двумя пальцами по нижней губе, но это мало помогает скрыть его мягкую ухмылку. — Сыграй со мной в игру.

Несмотря на боль в костях и измученное сердце, простая команда разжигает пепел в моем животе. В игру?

Прежде чем я успеваю спросить о правилах и ставках, он встает и двумя длинными шагами сокращает расстояние между нами.

Мое сердцебиение останавливается. Он так близко, что я полностью погружаюсь в его холодную тень. Так близко, что мягкая ткань его брюк почти касается моих голых коленей, напоминая мне о том, как тонок этот дурацкий больничный халат и что под ним у меня почти ничего нет.

Инстинктивно я хватаюсь за колесики кресла, но когда я дергаю их назад, я не двигаюсь. Что? Я смотрю вниз и вижу, что носок блестящего оксфордского ботинка упирается в основание шины.

Я поднимаю глаза и вижу, как Рафаэль сует руку в карман и достает колоду карт. Он держит их чуть выше линии моих глаз в большом загорелом кулаке, ударяя большим пальцем по основанию колоды, и я замечаю цветной участок на его забитом предплечье.

Это что...

— Выбери карту.

Это требование выбивает из моего мозга все подозрения о скрытых чернилах на картах.

— Что?

Он разворачивает колоду.

— Выбери карту.

— Хорошо, какую карту? — я выдыхаю. — В какую игру мы играем?

— Тебе не понравится, если я спрошу ещё раз.

Его голос мягок как масло, но я уже знаю, что лучше не обольщаться на этот счет. Мои передние зубы захватывают нижнюю губу, и я смотрю на карты так, словно они сделали что-то, что вывело меня из себя.

Подумай, Пенни.

Так, так. Есть шанс один к пятидесяти двум, что я выберу ту карту, которую он хочет, чтобы я выбрала. И если я выберу эту карту, я понятия не имею, хорошо это или плохо. Это если вообще есть такая карта, которая у него на уме.

Похуй.

Не давая себе времени на раздумья, я касаюсь карты третьей справа от конца колоды. Рафаэль напрягается, а затем, словно в замедленной съемке, вытаскивает ее. С легким движением запястья он выравнивает остальную колоду и прячет ее в карман.

Я поднимаю глаза к его лицу, и наши взгляды сталкиваются на пять долгих, невыносимых секунд. В конце концов, он отрывает глаза от меня и смотрит на карту. Его взгляд остается невыразительным, незаинтересованным.

Но его челюсть сжатая, а ноздри раздутые.

Затем он делает нечто, что застает меня врасплох даже больше, чем его смех. Он наклоняется, берет меня за горло и выхватывает весь воздух из моих легких, как будто он принадлежит ему.

Я приоткрываю губы, чтобы ахнуть, и когда я это делаю, между ними проскальзывает что-то жесткое.

Терпкий вкус чернил на языке. Острые, картонные края на губах.

Но я слишком отвлечена теплом на мочке своего уха и шершавой челюстью на моей щеке.

— Понедельник, шесть вечера в рыбацких доках, — шепчет он мне на ухо. Его большой палец проводит по пульсу на моей шее, вызывая непрошеную дрожь между бедер. — Возьми с собой резюме и не опаздывай.

Холодный ветерок пробегает по моей груди, когда он встает во весь рост. Он обходит мою коляску и направляется по коридору, даже не оглянувшись назад. Я с недоверием смотрю, как сердце бьется о грудную клетку, как за ним следует колонна черных костюмов.

Когда тяжелые шаги стихают и дверь захлопывается, я издаю сдавленный стон. Дрожащими руками я вынимаю игральную карту изо рта и смотрю на нее.

Проходит несколько секунд, прежде чем я позволяю себе небольшой, дрожащий смех. Триумф. Он гудит в моей крови, бурля смесью адреналина и облегчения.

Туз пик.

Самая счастливая карта в колоде.

Я снова в игре, детка.