– Так что рухни. Рассыпься.

– Так что рухни. Рассыпься.

Это не твоя гибель. Это твое рождение.

—Н. Э.

Я заворачиваю мокрые волосы в полотенце, надеваю халат и выхожу из ванной. Спальня, в которую Райф привел меня с Обри, расположена в глубине женской половины и соответствует остальной части особняка своей одержимостью всем черным. Неудивительно, что центральным элементом служит огромная кровать, хотя я не ожидала увидеть прозрачный балдахин, отодвинутый кружевными лентами с обеих сторон.

Подходит для принцессы. Или для гарема дьявола.

Конечности все еще дрожат после событий в Темной комнате ранее этим вечером. Я смотрю вниз и поднимаю ногу. Рана свежая, достаточно кровоточащая, чтобы заставлять меня морщиться каждый раз, когда шелковый халат касается ее, но она выглядит неправильно без красного. Порванная кожа имеет бледный, выцветший оттенок розового, как отслуживший свой срок слой губной помады или выцветшая картина.

Жар заливает живот, когда я вновь вспоминаю большую руку Адама, обвившуюся вокруг моего бедра. То, как напряглись мышцы его руки, когда он сжал ногу. Его темно-синие глаза потемнели, когда он поглаживал рану. Дрожь пробегает по мне, и я говорю себе, что это всего лишь от страха.

Что за мужчина так очарован видом крови? Что это говорит о том, что он за человек? Что еще более важно, на что он способен?

Я выдыхаю и поднимаю взгляд к потолку, скрывая рану из виду. Чувство вины скручивается в животе, когда прищуренные глаза мамы вспыхивают в сознании, ее потрескавшиеся губы кривятся в неприкрытом отвращении, когда она нависает надо мной. Я пытаюсь проглотить нежелательный стыд обратно. Несмотря на то, что он застрял, как твердый ком в горле, потому что часть меня знает, что она права насчет меня. Часть меня всегда знала. Возможно, у меня нет права голоса по поводу тревожных образов, которые заползают в мозг и требуют, чтобы их выпустили, но, как часто напоминала мне мама, у меня есть право голоса по поводу того, чтобы поддаваться их искушению.

Я та, кто берет кисть. Обмакивает ее в малиновый, рубиновый и карамельно-яблочно-красный цвета. Отключает голос разума, пока все, что я знаю, - это опьяняющий оттенок безумия. Это я несу ответственность за ужасные изображения в моем альбоме для рисования, на которые мама наткнулась в тот день. И на следующий. Однажды, когда мне было семь и я впервые открыла для себя искусство с помощью ее бордовых тюбиков с губной помадой, она сказала: Ты никогда не будешь дочерью Господа, и ты никогда не будешь моей дочерью.

Пальцы постукивают по ноге, прежде чем хватаются за халат, когда их охватывает тревога. Они жаждут освобождения так же сильно, как и я.

Нет. Я прочищаю горло, высвобождаю материал из мертвой хватки. Это всего лишь немного краски.

Я совсем не похожа на Адама.

Я не похожа ни на кого из них.

Одергивая халат и поправляя пояс, я брожу по спальне. Глаза перебегают из одного угла в другой, пытаясь уловить любые детали, которые могут оказаться полезными. Я здесь только ради Фрэнки, и я отказываюсь впускать в голову кого-либо из братьев Мэтьюзз, пока я здесь.

Если судить по всему остальному дому, то могу почти гарантировать, что все спальни в женском крыле одинаковы. Проходит секунда, прежде чем я замечаю, что здесь нет окон. Я подхожу к единственному шкафу в комнате и открываю дверцу. Такой же большой, как огромная ванная, он тщательно организован. Дорогое на вид черное белье и шелковые ночные рубашки выстроились вдоль левой вешалки, в то время как справа от меня висит ряд платьев, идентичных тому, которое я надела сегодня. На стеллажах хранятся шесть дополнительных пар дизайнерских туфель на каблуках.

Вот и все. Единственные вещи, которыми я буду владеть, пока играю в их маленькую куклу.

Я подкрадываюсь к входной двери, поворачиваю ручку и приоткрываю ее. Выглядывая через сантиметр свободного пространства, я бросаю взгляд вдоль коридора, в обе стороны. Слева от меня есть по крайней мере одна камера, и я отчетливо вижу две в правом конце. Сглотнув, я осторожно закрываю дверь и поворачиваюсь, прислоняясь спиной к прохладному дереву. Завтра я запомню все видимые камеры в этом особняке. Завтра, когда сядет солнце и погаснет свет, я выясню, что скрывают Мэтьюзз.

Если я доживу.

Когда Стелла вызывает меня на следующее утро, Обри уже одела и подготовила меня.

Пока она делала мне макияж, я почти напрямик спросила ее, претендовал ли Грифф на Фрэнки. Я не могла перестать задаваться этим вопросом с тех пор, как он упомянул цветочный аромат сестры. Но, конечно, Обри бы не ответила на подобный вопрос, поэтому вместо этого я ограничилась вопросом:

– Как Грифф решает, на кого он хочет претендовать?

Она сообщила мне, что он никогда не пропускает тестирование новичков в Темной комнате, но, как она сказала накануне вечером, им обычно нравится то, что нравится ему.

Это успокоило меня в то время. Его короткое пребывание в Темной комнате с Фрэнки, вероятно, объясняло, почему он узнал на мне ее шампунь. Но мои нервы снова расшатываются, когда Обри откидывается на спинку своего стула и смотрит, как Стелла уводит меня из спа-центра в сторону столовой Мэтьюзз.

Длинные ноги Стеллы делают быстрые шаги, и я изо всех сил стараюсь не отставать. Она смотрит прямо перед собой.

– Как только на тебя заявят права, твой хозяин должен стать твоим единственным центром внимания.

Я киваю, она и не ждет словесного ответа.

– У тебя будут основные обязанности по дому, как и у остальных девочек, но твой хозяин всегда имеет приоритет. Ты оставишь свои другие обязанности, как только он позовет тебя. Ты понимаешь?

Я снова киваю.

Она останавливается, как только мы подходим к гостиной, затем поворачивается ко мне и выдыхает. Ее глаза сияют, когда она улыбается.

– Это важный день для тебя, Эмми. Ты готова?

Я могу только продолжать кивать, потому что, если я скажу да вслух, боюсь, что голос прорвется сквозь ложь. В некотором смысле, я готова. Даже нетерпелива. Каждый шаг приближает меня к поиску сестры. Каждый шаг приближает к тому, чтобы выбраться отсюда.

Я провела прошлую ночь без сна в чужой постели, пытаясь разыграть все сценарии того, как могло бы пройти это утро. Кто мог бы заявить на меня права. Как бы мне ни было неприятно это признавать, но нет никакого способа игнорировать инстинкт, горящий глубоко в моем нутре, что Райф заявил права на Фрэнки. Из всех братьев она бы выбрала именно его, и внешне она идеально соответствует его стереотипу.

Но что бы он сделал, узнав, что Фрэнки не такой послушный, скромный сабмиссив, как Стелла? Однажды он увидел ее огонь, ее крылья. Как далеко на самом деле зайдет такой Мэтьюзз, как Райф, чтобы приручить своих слуг? Или, более того, наказать их?

Я сглатываю ком в горле. Есть только один способ выяснить.

Стелла протягивает руку и нежно сжимает мои плечи.

– Ну, тогда. Пойдем познакомимся с твоим хозяином.

Как и ожидалось, столовая освещена, как глубокая пещера. Не имеет значения, что сейчас дневное время, здесь, как и в комнатах девочек, нет окон, пропускающих солнечный свет. Все это напоминает дежавю. Каждый из Мэтьюззов расположился вокруг обеденного стола точно так же, как они сидели, когда я встретила их прошлой ночью. Феликс сидит на левом конце, Грифф - на правом. Райф и Адам сидят бок о бок напротив меня.

Меня охватывает беспокойство. Я не ожидала, что все они будут здесь ради этого. Означает ли это, что я должна обслуживать всех четверых, как Обри?

Непреодолимое искушение взглянуть на Адама сдавливает грудь. Всего один взгляд. Один взгляд на выражение его лица, чтобы уловить проблеск его отношения ко мне после Темной комнаты. Бездумно осматривая остальных, я краем глаза различаю фигуру Адама. Но этого недостаточно. Сцепив руки перед собой, я поднимаю подбородок и вместо этого смотрю Райфу в глаза. Он тот, кто мне нужен.

За исключением того, что на нем почти невозможно сосредоточиться.

Я ощущаю тяжелый взгляд Адама, который оставляет теплый след на моей коже. Он не говорит ни слова. Не ерзает на стуле и не здоровается со мной. Ему не нужно. Пульсирующая энергия с жужжанием исходит от его тела, перепрыгивая между нами, как электрическая цепь, застрявшая в петле. Она вибрирует в моих костях, как будто жесткие линии его тела снова прижимаются ко мне. Его сильная рука обнимает мою челюсть. Теплые пальцы перебирают волосы у меня на шее. Губы мягко скользят по моему горлу.

– Хорошо спалось? – вопрос Райфа звучит насмешливо, когда он переводит взгляд с меня на Адама.

Я прочищаю горло.

– Да.

Он ухмыляется.

– Потрясающе. Стелла?

Нежные пальцы переплетаются с моими, и Стелла ведет меня к Мэтьюззам. В центре обеденного стола стоит сервировочный поднос с куполообразной крышкой из нержавеющей стали. Я перевожу взгляд с подноса на Стеллу, мои брови хмурятся, но она просто улыбается.

– Одиннадцать минут, - говорит Феликс слева от меня, поглядывая на свои часы. – Нет времени на игры.

Райф машет рукой.

– Ерунда, – его губы изгибаются, когда он медленно рассматривает меня с головы до высоких каблуков. – Всегда есть время для игр.

– На колени, шлюха.

Грубая команда исходит от Гриффа. Когда я смотрю на него, его глаза черны, а губа искривлена. Я продолжаю стоять, и он проводит пальцем по своему локтю, где, я знаю, под костюмом остался порез.

– У тебя проблемы со слухом? Шлюха.

Ритмичный тук-тук-тук привлекает мой взгляд через стол. Адам откидывается на спинку своего сиденья, несколько верхних пуговиц его черной рубашки расстегнуты, ноги вытянуты. Его взгляд прикован к серебряному подносу между нами, челюсть напряжена, когда он продолжает методично постукивать пальцем по столу.

– На колени, - рявкает Грифф. – Сейчас.

Задрав подбородок, я падаю на колени и бросаю взгляд на Гриффа.