– Ты мой синий карандаш, тот, кого мне никогда не хватает, тот, которым я раскрашиваю свое небо.
– Ты мой синий карандаш, тот, кого мне никогда не хватает, тот, которым я раскрашиваю свое небо.
—А.Р. Ашер
– Да, достань мне все, что у нас есть на Франческу Хайленд.
– Сию минуту, хозяин.
Завершая разговор с Обри, я открываю дверь в свой кабинет и отхожу в сторону, пропуская Эмми. Только когда она переступает порог, и ее плечо задевает мою грудь, я понимаю, что, черт возьми, я делаю — впервые в жизни держу дверь открытой для женщины — и я чертыхаюсь от этого.
Она задерживается перед моим столом, проводя рукой по одному из двух кожаных сидений. Пробираясь на противоположную сторону, я наблюдаю за ней, пока расстегиваю запонки и закатываю рукава.
Так вот настоящая причина, по которой она здесь. Или была. Я бросаю взгляд на ее черный шарф, и меня охватывает удовлетворение. Теперь это не единственная ее причина.
Мои глаза сужаются, когда я смотрю на нее, обдумывая это.
– Мы не связывались с тобой.
Она качает головой, хотя это был не вопрос.
– Для начала, откуда у тебя наш номер? Это не то, что мы раздаем всем подряд.
Я опускаюсь в свое кресло, откидываюсь на спинку и вытягиваю ноги.
Она прикусывает щеку, садясь напротив меня.
– Моя сестра.
– Не такая уж она и преданная, не так ли?
– Нет. Все было не так.
Она вздыхает и отводит взгляд как раз в тот момент, когда на столе звонит телефон.
Я нажимаю кнопку громкой связи.
– Говори.
– Хозяин, у нас нет никаких записей о Франческе Хайленд.
Я потираю нижнюю часть подбородка, бросаю взгляд на Эмми.
– Ты уверена в этом?
– Уверенна. Вы можете проверить сами, но... – ее слова замирают, и у меня сводит челюсть.
Записи хранятся в доме напротив. Чтобы добраться туда, мне пришлось бы пройти через широкую, залитую солнцем лужайку, что не совсем входит в число моих дел.
– Спасибо, Обри.
Вешая трубку, я откидываюсь на спинку кресла и наклоняю подбородок. Лоб Эмми сморщен в замешательстве, ее голова трясется. Обри эффективна. Если бы это было не так, я бы не стал на нее полагаться.
– Ну, мышка. Похоже, ты совершила ошибку, изменившую твою жизнь.
– Это не ошибка, – ее голос звучит уверенно, но в глазах мелькает сомнение. – Я видела ее имя в журнале регистрации в спа.
Я кладу руки на подлокотники и жду, когда она объяснит.
– Ну, не совсем. Это было просто имя, и я предполагаю, что оно довольно распространенное. Но все же, это не может быть ошибкой. Я слышала ее. Моя сестра разговаривала по телефону со Стеллой в тот день, когда она уехала.
– Как ты думаешь, что именно ты слышала?
Она вздыхает и глубже погружается в кресло.
– Я как раз возвращался из, эм... визита к соседке, — она отводит глаза, и моя рука сжимается в кулак, когда в моем сознании появляется фотография парня с татуировками, – когда я увидела Фрэнки через окно трейлера. Она переписывала номер со своей ладони на дно комода. Я обошла фургон сзади и начала заходить внутрь, но потом услышала ее через приоткрытую дверь. Это было странно. Она была тихой и скрытной — совсем не такой, как обычно.
Когда Эмми делает паузу, чтобы провести языком по нижней губе, я стискиваю зубы. Этот разговор был бы гораздо менее отвлекающим, если бы она просто сидела неподвижно.
– Она сказала, что будет готова начать прямо сейчас, что для нее большая честь получить приглашение. Она также упомянула контракт и что-то о конфиденциальности. Затем она ушла в ту же ночь. Я ждала от нее вестей, и когда прошло несколько месяцев без единого слова, я позвонила по номеру, который был записан на дне её комода.. Ответила Стелла.
Она пожимает плечами.
– Остальное ты знаешь.
Откидываясь на спинку кресла, я обдумываю ее слова.
– Так вот почему ты плакала на своей фотографии.
– О нет. — Она ковыряется в своих ногтях, чего я никогда не наблюдал за ней до сих пор. — Ты это видел? Я, эм... мы с мамой не совсем близки. Я пыталась поговорить с ней о том, чтобы найти Фрэнки, убедиться, что с ней все в порядке. Все прошло не так хорошо, вот и все.
Ее мать. Я отслеживаю движения Эмми, то, как она потирает шею, затем одергивает низ платья и сглатывает. Я хочу знать, почему эта женщина вызывает у нее такой дискомфорт. Я хочу знать, что сделала мать Эмми, чтобы она так реагировала при малейшем упоминании о ней.
Воротник рубашки сдавливает шею, она чертовски чешется, когда я понимаю, что хочу знать все. Кем она была до того, как пришла ко мне. Кем она хочет быть сейчас.
Я не буду настаивать. Когда она отдаст мне эти части себя, это будет добровольно. В конце концов, она скажет мне.
В конце концов, она отдаст мне все.
Протягивая руку, я расстегиваю несколько верхних пуговиц на рубашке, но это не приносит нужного облегчения. Мне жарко везде, и почему, черт возьми, мой стол такой широкий? Она как будто в другой комнате от меня. Сдерживая рычание, я позволяю своему взгляду скользнуть по изгибам её тела. Частям, которые я могу видеть, касаться. Единственные части, которые должны занимать мой разум.
Ее гладкая кожа просит, чтобы ее погладили, заставляя мои пальцы обвиться вокруг подлокотника кресла. Черты ее лица округлые, мягкие, и я разочарован тем, что россыпь веснушек отсюда едва заметна. Когда я снова нахожу ее глаза, они блестят. Я прищуриваюсь, что-то неприятное разгорается все жарче в груди с каждым мгновением, когда я наблюдаю за ней. Я не знаю, когда, черт возьми, мое внимание снова переключилось на ее лицо, но, блять, я совру, если скажу, что мне не больно отводить взгляд.
Раздражение сжимает вены. Мерфи будет здесь меньше чем через двадцать четыре часа, и, скорее всего, не один. И так как Эмми, блять, парализовала мою способность действовать в одиночку, у нее тоже нет времени на все это дерьмо.
Отрывая от нее взгляд, я провожу ладонью по подбородку и вместо этого смотрю на стол, загораживающий мой член.
– Почему ты плачешь?
Она ерзает на своем сиденье.
– Я не плачу.
– Твои глаза... стекленеют.
Черт возьми, как изящно.
Она фыркает и потирает живот, где у нее бинты.
– Это называется быть расстроенной. Я волнуюсь. — Когда она шмыгает носом, я медленно перевожу взгляд обратно на нее. — Я просто не понимаю. Я была так уверена, что она была здесь. Я имею в виду, она должна была быть. Верно?
Я кривлю губы, нуждаясь в том, чтобы огонь в ее глазах вернулся, чтобы моя грудь снова стала чувствоваться нормальной.
Черт побери.
Нажав кнопку громкой связи, я набираю добавочный номер Обри.
– Да, хозяин?
– Ты все еще в доме напротив?
– Ага.
– Вместо этого попробуй поискать Фрэнки.
Наступает пауза, затем:
– Фрэнки тоже нет. Но... Подожди, я помню Фрэнки.
Эмми садится прямо.
– Она была здесь в этом году, не так ли? Пришла со своими личными вещами, хотя мы говорили ей не делать этого?
Я пожимаю плечами, хотя она этого не видит. Какого черта люди ожидают, что я знаю это дерьмо за гранью моего понимания.
– Да, - подхватывает Эмми, ее голова мотается вверх-вниз. – Это она.
Я прищуриваюсь, глядя на телефон.
– Почему она не заключила свой контракт?
– Я точно не уверена. Стелла справилась с уходом Фрэнки самостоятельно. Я точно знаю, что она была замечена во время работы моделью в Нью-Йорке, и я полагаю, что это как-то связано с ее столь внезапным уходом. Какое-то агентство обратилось к ней с другой возможностью.
Я приподнимаю бровь, глядя на Эмми, и ее плечи опускаются вперед.
– Возможность поработать моделью? — она шепчет, как будто разговаривает сама с собой.
– Спасибо тебе, Обри.
– Конечно, хозяин.
Линия обрывается, и я наблюдаю, как брови Эмми хмурятся.
– Ну? – я бормочу. – Похоже на то, что сделала бы твоя сестра?
– Я.. да. Наверное, так и есть, но...
Она качает головой, складывает руки на животе.
– Я просто подумала... Я думала, она написала бы мне. Но, может быть, все действительно так просто. Я имею в виду, почему бы ей не воспользоваться такой возможностью? И кто знает?
Она закусывает губу и смотрит на свои ноги.
– Возможно, ей было нужно какое-то время не писать. Отдохнуть от ме.. от всего. Я бы не стала ее винить.
Я наклоняю голову, обдумывая ситуацию. По правде говоря, это чертовски воняет. И повсюду пахнет Райфом.
Может быть, мы и облажались, но наш бизнес в Мэтьюзз-Хаусе законен, насколько это возможно. Мы работали с лучшими юристами, чтобы убедиться, что так оно и было, еще тогда, когда мы только начали это дерьмо с секретаршами. Это было шесть лет назад — после моего последнего сексуального инцидента, среди некоторых других сомнительных связей, в которые были вовлечены мои братья. То, что Гриффа дважды обвинили в изнасиловании, чуть не превратило наши планы в пепел еще до того, как мы начали.
Основные правила просты, на самом деле: только блондинки — чтобы не допустить подобного дерьма — только женщины, которым нравится то, что мы можем предложить, они приходят к нам, и стандартный контракт на год - это оптимальный вариант. Обычно это столько времени, сколько они могут выдержать, прежде чем захотят уйти, и это позволяет им не ожидать от нас каких-либо дальнейших обязательств. Что касается контрактов, то в них не указано ничего конкретного, кроме их секретарских обязанностей, но наши сотрудники с самого начала знают, во что ввязываются. Если в контракте это не было ясно, то в Темной комнате это наверняка становится понятно. Они подписываются охотно и со всеми необходимыми секретарскими документами. Им выплачивается справедливая компенсация, и они могут уволиться в любое время. Мы не скрываем и не уничтожаем записи сотрудников.
Если на то нет причины.
– Прими тот великолепный беспорядок, которым ты являешься.
—Элизабет Гилберт
– Правда. Я не голодна.
В животе у Эмми урчит, когда она смотрит через дверной проем на обеденный стол, в зал доносится аромат яичницы с беконом.
Схватив телефон, я открываю тему сообщений с Обри.
– Твой желудок не согласен.
Мои пальцы бегут по клавиатуре, но когда Эмми по-прежнему не двигается, я перевожу взгляд на нее. Я не планировал совершать убийство у нее на глазах; однако я также точно не придумал, как оставить ее вне дел. Независимо от мотивов Райфа, Мерфи наконец-то придет, и я собираюсь покончить с ним.