Я попятилась и затаила дыхание, когда она раздвинула части головоломки. Я не знала, что произойдёт, если она выпустит разгневанного джинна.

Загудели горны, и я чуть не упала на пол со страху. Я почувствовала дуновение ветра на своём лице, и шторы снова начали колыхаться. Я поняла, что время пришло в движение. Эдала перестала разбирать коробку и выглянула в окно. Горны стихли, но ветер продолжал дуть. Удовлетворившись, она продолжила медленно раскрывать коробку Касыма.

Касым появился точно так же, как и Саалим. Сначала из коробки повалил серебристый дым, похожий на жидкость, таким он был переливающимся. Он начал подниматься всё выше и выше, а затем стал опускаться, и вот перед нами появился Касым, стоящий на коленях.

— Да, хозяин? — сказал он, так же как это делал Саалим.

И я почувствовала себя так, словно меня снова бросили в холодную воду.

Когда дым рассеялся, и остался только Касым, я увидела, что он был полностью джинном: его кожа отливала серебром, а глаза выглядели ярче. Серебряные браслеты, которые я приняла за украшения, были словно приплавлены к его коже, как когда-то у Саалима.

Касым осмотрелся. Его плечи слегка опустились. Вся его уверенность пропала, когда он оказался в доме, где вырос.

— Зачем ты привела меня сюда? — спросил он, вставая.

Связанный желаниями Эдалы, он превратился в обузданного коня. Наконец-то, его магия оказалась под контролем.

Я выдохнула, испытав облегчение из-за того, что Захара больше не могла контролировать джинна. Даже при том, что она не смогла бы зайти далеко благодаря моей защите, она могла устроить хаос, не вовлекая Саалима. Я так же была рада тому, что та девочка больше не была хозяином сосуда, хотя сейчас, сидя у себя в комнате, она должна была быть безутешна из-за утраты своей серебряной коробочки. Но эта магия была такой могущественной, что риск был слишком велик.

Эдала вздохнула, провела рукой по чёрным волосам и перекинула их через плечо.

— Значит, ты нас помнишь. Как и эту жизнь.

Она была похожа на ребёнка. Наивного ребенка, полного надежды.

О, Эдала. Даже я видела, что Касым не хотел вспоминать эту жизнь.

— Тебе необязательно уничтожать меня, — сказал Касым таким беззащитным тоном, что я почувствовала себя неловко, точно я вторгалась в их жизнь.

Хотя он и не смотрел на меня. Только на свою сестру.

Эдала кивнула.

— Я могу тебя освободить.

Нет. Если ему нельзя было доверять раньше, то ему определенно нельзя было доверять сейчас, когда в нём было столько гнева.

— Эдала, — сказала я. — Не надо.

Наконец, Касым посмотрел на меня. Несмотря на серебристый оттенок, его глаза и кожа стали такими же бледными, как у трупа. Я знала, он мог почувствовать то, что я желала ему смерти. Было ли ему больно оттого, что кто-то не доверял ему и так сильно его презирал?

Я попыталась снова.

— Подумай о том, что он сделал с вашим отцом, вашей матерью, Надией, Саалимом.

Касым снова посмотрел на Эдалу, почувствовав в ней изменение.

— Эдала, — начал он. — Ты и я, мы с тобой могли бы уйти, найти какое-то другое место. Мы могли бы перелететь океан, исследовать другие места, о которых мы слышали при дворе.

Он всё ещё стоял на коленях.

Умоляющий раб. Его речи были такими же яркими, как и глаза.

Эдала кивнула, и я чуть не забрала коробку из её рук. Но затем она сказала:

— Ты сам выбрал этот путь.

Не глядя на него, она начала открывать сосуд.

— Подожди, — сказал он, и тон его голоса говорил о том, что он проиграл эту битву.

В его руках появился большой мешок. Он напомнил мне о мешочках с солью, которые давал мне Саалим.

— Для Билары.

Он кинул мешок к моим ногам.

— Она была добрым хозяином. Скажите ей, что Касым будет скучать.

Когда я посмотрела в мешок, я увидела засахаренные финики.

— Кас, — начала Эдала. — Я...

Но затем она замолчала, раскрыла сосуд, и он исчез.

Эта сцена была мне слишком знакома. Я вспомнила о том, как моё желание свободы забрало у меня Саалима. Застыв, я стояла рядом с Эдалой, ожидая, что что-то могло пойти не так. Ожидая, что что-то произойдёт, как тогда со мной. Но никакого желания не было загадано, поэтому ничего не могло произойти.

Сестра Саалима присела у огня. Костяшки её пальцев, которыми она сжимала сосуд Касыма, блестели. А затем она бросила серебряную коробку в огонь. Пламя заревело вокруг неё, словно желая поглотить, и мы принялись наблюдать за ним в благоговейной тишине. Мы дышали и ждали.

Серебряная коробка не прогнулась под руками пламени, не изменилась. Ничего не произошло.

Эдала ахнула и зарыдала, закрыв лицо руками и издав страдальческий вопль облегчения. Как бы она ни пыталась верить в то, что она хотела его потерять, это было не так. Каким бы он ни был злым и коварным. Он был её братом. Было так странно, что мы делали столько поблажек членам своей семьи, принимали недопустимое, лишь бы они оставались с нами.

Я поискала что-нибудь, чем можно было достать сосуд из огня.

— Что случилось?

В комнату вошёл Тамам, его лицо исказилось от беспокойства.

— Я услышал, как ты плачешь, — сказал он вопросительным тоном. — А затем я почувствовал кое-что...

Он начал подыскивать слово.

Как замедлилось время. Когда это происходило, это чувствовали почти все, принимая за головную боль или кишечный спазм. Но Тамам был уже знакóм с магией, и мог распознать её.

Губа Эдалы дрожали, а глаза сделались красными и мокрыми. Она, молча, достала сосуд Касыма из огня, и пламя не обожгло её. Эдала осторожно протянула его Тамаму, и теперь я ясно видела, какими глубокими были их любовь и доверие. Она была готова отдать ему всё.

Тамам подошёл к ней и протянул руку, но не к сосуду, а к ней.

— Касым, — сказал он.

Она кивнула, и он встал рядом с ней на колени. Эта сторона Тамама так отличалась от того мужчины, которого я знала. Я не могла отвести от него взгляда.

— Прости, — сказал Тамам, а затем прижал её к себе.

Она зарыдала в его объятиях, прижав сосуд к груди.

Сквозь рыдания, Эдала сказала:

— Он не может умереть.

Лицо Тамама потемнело.

— Почему?

Он посмотрел на меня.

Я начала было говорить.

— Я не...

— Я этого не хочу, — прошептала Эдала.

Так вот, в чём было дело.

— Позволь это сделать мне, — сказала я, сквозь её рыдания, наполненные виной, облегчением, страхом.

Эдала покачала головой. Неужели она отказывалась убивать Касыма? Неужели она собиралась остаться его хозяином и пообещать держать его в узде? А потом она могла решить, что Касым прав, и сама расправилась бы с Саалимом.

— Что, если небольшая часть тебя желает обладать джинном? Я думала, что жадность меня не коснётся, но посмотри на меня, — сказала Эдала.

— Это не жадность, — сказал Тамам. — Он твой брат.

Эдала сделала глубокий вдох.

— Эмель права.

Я уставилась на неё, вспомнив её слова: «Ты была права насчёт магии, Эмель... За неё всегда взимается цена. Как ты и сказала, магия должна исчезнуть из пустыни».

Неожиданно я всё поняла.

Нет.

— Нам здесь не место, — сказала она поверженным голосом.

Она постучала подушечками пальцев по коробке. Огонь за её спиной стих, словно расстроившись из-за своего прерванного пира.

— Я имею в виду, магии.

Тамам наклонился к ней и убрал прядь волос с её виска.

— Здесь твоё место, Эдала. Здесь...

Он посмотрел в окно. Он хотел что-то сказать, но не сделал этого, так как я находилась сейчас с ними.

Она покачала головой.

— Мы не должны были играть с магией. Захара, я. Посмотри, что она натворила. Она дёргала за ниточки, которые должны были быть предоставлены судьбе. Это неправильно, и теперь я это вижу.

Она посмотрела на меня, её глаза сияли в затухающем свете огня.

— Мы позволили Мазире прийти в этот мир. Но он принадлежит не ей, а её сынам. Нам надо уничтожить эту дорогу.

— Должен быть другой способ, — сказала я.

Она покачала головой.

— Мы должны умереть.

Мою кожу обдало холодом.

Тамам застыл, покачал головой и схватил её за руку.

— Не говори ерунды.

Я отвернулась. Его печаль была такой явственной, что мне пришлось подавить слёзы.

— Разве ты не можешь исправить то, что сделала? Стать человеком? Как Саалим.

Он махнул рукой в мою сторону. Значит, он тоже знал. Неужели ему рассказала Эдала? Я была уверена в том, Саалим этого не делал.

Каково сейчас было Тамаму? Преданный солдат, верный друг. Он нашёл любимую женщину, а король, которому он служил, был плотно связан с магией, легендами и мифами.

Она склонила голову и опустила глаза на сосуд.

— Я могу освободить Касыма, но Захара и я не сможем исправить то, что мы сделали.

— Эдала, — взмолилась я. — Должен быть другой способ. Разве ты не можешь перестать использовать магию? — продолжила я уже шепотом. — Ты не можешь умереть... ты не можешь оставить Саалима, Тамама. Меня.

Она рассмеялась.

— Тебе до меня нет дела; и я это уважаю. Я знаю, как ты относишься к тому, что я сделала и чем занимаюсь. Поэтому...

Она повернулась ко мне с сосудом в руках и умоляюще проговорила:

— Я знаю, что ты это сделаешь. Когда меня не станет, брось Касыма в огонь.

Я покачала головой.

— Я не могу.

— Ты должна.

Тамам встал.

— Я этого не позволю.

Она встала и коснулась рукой его щеки.

— Любовь моя, нашу историю не выложат в мозаике. Но я останусь вот здесь.

Она прижала руку к его груди.

— Первый раз, когда ты оплакал меня, должен был стать последним.

Тамам отпрянул от неё.

— Ты расстроена. Давай повременим и рассмотрим все варианты. Для начала мы поговорим с Саалимом, найдём Захару.

Затем он снова подошёл к ней, взял её руки и сжал их вместе.

— Пожалуйста.

Отчаяние, которое он пытался скрыть, выплеснулось наружу.

Слова, сказанные Эдалой, начали гудеть во мне, точно струна ситары. Они начали шевелить что-то в моей памяти, в моих чувствах, которые я испытывала, когда покидала деревню и когда заявила, что магия — хотя она и создавала чудесные вещи — не была благом. Она сеяла страх, недоумение и невзгоды. Эдала была права. Я была права. Магия должна была исчезнуть.