Неужели эти чувства были частью тех воспоминаний, которые могла мне вернуть Эдала? Вероятно, я мог сам обрести эти воспоминания, сорвав их с уст Эмель, и снова научился бы любить пустыню.
***
— Если мы не отправимся в путь прямо сейчас, мы прибудем уже затемно, — сказала Эдала голосом, похожим на верёвку, которая натянулась и разбудила меня.
Я медленно встал и размял напряжённые плечи, а затем резко вскочил, заметив, что солнце уже начало садиться. Нам давно пора было отправляться в путь.
Эмель сидела с Амиром, уставившись на кусочки сушёного мяса.
— Если я непонятно объяснила, то повторяю: нам всем надо отправляться немедленно, — сказала Эдала.
Мы быстро собрали вещи и верблюдов, чтобы Эдала не начала снова нас подгонять.
Мы доехали до скопления дюн, которые скрывали пещеру, где могли находиться даркафы. Эдала всё время повторяла нам о том, что они не были склонны к насилию. Но я всё равно боялся того, что нас там ждало. Я был рад, что с нами была Эдала. Было бы глупо искать Касыма и Захару без неё, так как они могли с лёгкостью нас одолеть. Но даже если их там не было, и в пещере находились только даркафы, они в любом случае сильно превосходили нас числом, а она могла ошибаться насчёт их миролюбивости.
— Что ты знаешь о богине, которую они ищут? — спросил я.
— Богиня! — печально рассмеялась Эдала. — Мне понадобилось некоторое время, чтобы всё сложить. К счастью, даркафы уже в течение нескольких сотен лет ищут её по всей пустыне. Прости, я понимаю, что искажение во времени может обескураживать.
Она посмотрела на меня и слегка пожала плечами, а затем перевела взгляд на дюны, к которым мы приближались.
— За эти годы я узнала, что даркафы не просто поклонники странного культа. Мне не понадобилось долго их уговаривать, чтобы они раскрыли мне свою миссию.
Она провела пальцем по губе.
— Когда Захара сделала тебя джинном, она истощила свои силы. И ей потребовалось всё то, что у неё осталось, чтобы повторить то же самое с Касымом.
— Но зачем обращать Касыма? — спросил я.
— Я всё ещё не знаю ответа на этот вопрос.
Она пожевала губу, потерявшись в своих мыслях.
Какое-то время она ничего не говорила, тишина растянулась, а мы все ждали её ответа.
— Пожалуйста, продолжай, — взмолился я.
— На чём я остановилась? — спросила Эдала. А затем: — Ах, да. Она потеряла твой сосуд во время нападения на дворец. Как жаль, что я не видела, как сильно она разозлилась, потеряв тебя.
Она усмехнулась сама себе.
— Она не хотела потерять ещё и Касыма. Ей нужно было, чтобы кто-то охранял его сосуд, пока она восстанавливалась. Она продемонстрировала свои магические способности номадам, которые очень хотели обрести для себя какую-то цель, и убедила их в том, что она богиня. Они пообещали охранять Касыма, пока она не наберётся сил и не вернётся за ним. Знали ли они, что он был джинном, или решили, что сосуд представлял какую-то ценность? Я не знаю, но знаю, что они фанатично посвятили себя этой миссии. Через несколько поколений это превратилось в настоящую секту, где они идеализировали богиню Захару.
Она закатила глаза, а затем посмотрела на меня.
— Они знали, что, когда король пересечёт пустыню, Захара вернётся. Она постановила, что после освобождения Саалим должен вернуться назад королём. Она правильно рассудила, что Саалим будет отсутствовать в Алмулихи довольно долгое время, прежде чем сможет освободиться. Ведь он исчез из разрушенного города и оказался там, где жили его новые хозяева. Даркафы прилежно охраняли сосуд — они всегда приставляли к нему в качестве хозяина изувеченного ребенка, чтобы тот не мог...
— Подожди.
Я замер, и мою спину обдало холодом.
— Его хозяин — ребёнок?
— Ты в курсе, кто сейчас является хранителем сосуда?
Я рассказал ей про девочку Билару.
— У неё нет глаз, поэтому она не может видеть, и нет языка, поэтому она не может разговаривать.
Эдала кивнула.
— Думаю, именно она является хранителем. И, конечно, теперь, когда ты вернулся в Алмулихи, Захаре пришлось забрать Касыма. Уверена, что она теперь его хозяин.
— Так вот почему они оставляют после себя чёрные руки. Так они сообщают остальным, что они уже искали богиню в этом поселении. Я никогда не видел ничего подобного... — сказал Нассар себе под нос.
— Значит, она ждала моего возвращения в пещере? Изображая богиню? — спросил я.
— Нет. После превращения Касыма, ей пришлось восстанавливаться. Она изменила обличье, — Эдала покачала головой. — В отличие от меня, ей требуются ингредиенты и смеси, чтобы стать непохожей на себя прежнюю и при этом сохранить энергию для восстановления. Насколько я наслышана, сначала она была сверчком.
Эмель резко вдохнула.
— Откуда ты всё это знаешь?
Она старалась всё реже разговаривать с моей сестрой после того, как Эдала призналась, что использовала магию, чтобы ускорить наше путешествие. И хотя в её вопросе слышалось обвинение, я был рад тому, что она вообще с ней заговорила.
Эдала подняла руки.
— Хочу я этого или нет, но я чувствую магию в этой пустыне. Ко мне как будто привязаны нити, и я чувствую, как они вибрируют, когда используется магия. А ещё, — она пристально посмотрела на Эмель, — люди много болтают. И благодаря их рассказам о необычных событиях я получаю всю эту информацию. Я не использую магию, чтобы выбить её из них, я использую уши.
Она снова взяла верблюда за поводья.
— Я подозреваю, что когда Захара набралась сил в этом обличье, она превратилась в грифа, которому требуется меньше энергии, чем человеку для восстановления. Я точно знаю, сколько человек сообщали о странном поведении грифов в последние шестьдесят лет.
Глаза Амира помутнели, и он медленно покачал головой туда-сюда. Я почувствовал то же, что и он. Это было слишком.
А Эдала воодушевленно продолжала. Ей, как и всегда, очень нравилось внимание публики.
— Когда она стала грифом, ей стало легче искать Саалима. А когда к ней вернулись силы, она снова превратилась в человека. Но, скорее всего, в очень слабого, потому что я не встречала её и не чувствовала её магии.
— Это самая дикая вещь, которую я когда-либо слышал, — сказал Амир.
Эдала продолжила:
— Люди рассказывали о невозможных вещах: о сверчках, которые запрыгивали в птичье гнездо, о грифе, который нырял в волны и исчезал там. И когда я поняла, что все эти вещи совпадают с использованием магии, я сложила всё вместе.
Её самодовольный тон заставил меня улыбнуться. Моя сестра действительно вернулась.
Песок сделался грубее, когда мы приблизились к пещере, и я заметил, что дюны стали больше походить на горы, чем на песчаные холмы — они стали угловатыми и плотными.
Эмель оказалась рядом со мной.
— Мы слишком быстро идём, Эдала.
Её слова прозвучали так напряжённо, что мне показалось, что она вот-вот сорвётся. Солнце как будто едва сдвинулось, хотя прошёл уже целый день. Но до пещеры было ещё далеко.
— В противном случае мы прибудем посреди ночи, — сказала Эдала.
Эмель потянула за поводья своего верблюда.
— Это было единственное, о чём я тебя попросила.
Она развернулась лицом к моей сестре.
— Я живу и дышу магией. Ты попросила меня о невозможном.
Неожиданно верблюды остановились. Я перевёл взгляд на Эдалу. По тому, как сдвинулись её пальцы, а руки сжались в кулаки, я понял, что гнев — и магия — управляли её решениями. Под её походными одеждами её переполняла ярость.
Но Эмель не отступила.
— Ты не можешь отрицать того, что магия высасывает силы, и что она может оставлять после себя горе и боль. Каждый раз, когда ты что-нибудь делаешь, даже что-то незначительное, возникает рябь, которая превращается в волны, и пустыня страдает. Даже если ты утверждаешь, что твоя магия не оставляет следов, они неизбежно должны оставаться!
Сейчас было не время для этих споров. Я был согласен с тем, что магия могла нас обмануть, но прямо сейчас нам было необходимо то, что она нам давала.
— Эмель...
Эдала и Эмель уставились на меня. Я закрыл рот.
Моя сестра повернулась к Эмель.
— Ты преувеличиваешь.
— Нет!
Она сжала поводья в кулаки.
— Я испытала это на себе. Как и он!
Она указала на меня.
— Как и Нассар.
На лице Нассара отразилось недоумение. Он раскрыл рот, чтобы возразить, но Эмель не дала ему это сделать.
— Видишь? Он даже не помнит о своём прошлом. Но ты ведь чувствуешь его, не так ли? — спросила Эмель Нассара. — Ты не помнишь, как передал моему отцу плеть, которая оставила шрамы на моей спине.
Я раскрыл рот. Нассар откинулся назад, услышав её слова, и выражение его лица сделалось извиняющимся.
— Я... я не... я не знаю, что...
— Всё в порядке, — прошептал я ему.
Боги, что это было такое?
Моя сестра спрыгнула с верблюда и пошла в сторону Эмель.
— Эти пески нельзя очистить от магии.
— Эдала, — произнёс Тамам осторожным и предупредительным тоном.
Но она продолжила вести себя так, словно не услышала его.
— Тебе придётся привыкнуть к ней.
— Оставь Мазиру заниматься своими делами. Отрежь её от этого мира. Он принадлежит её сыновьям. Я бы сделала это сама, если бы могла, — сказала Эмель.
— Тогда тебе пришлось бы убить нас всех.
Эмель наклонилась вперёд на верблюде и уставилась в глаза Эдалы, точно орёл на добычу. На секунду я восхитился её смелостью, но затем она сказала:
— Если ты не остановишься, тогда лучше всего сделать именно это.
Я спрыгнул с верблюда одновременно с Тамамом и двинулся в их сторону.
— Прекратите.
Повернувшись к Эдале, я сказал:
— Мы можем двигаться более медленно и приехать завтра на закате. Давай на этот раз мы пойдём без твоей помощи.
Я слишком сильно давил на всех. И этот стресс только добавлял напряжения там, где его не должно было быть.
Эдала приковала меня взглядом.
— Мне здесь явно не рады. Но это неважно. Я буду жить счастливо независимо от того, устоит Алмулихи или развалится на куски.
Она отвернулась от меня и вытерла щёку.