О, нет, подождите, вот и он.

Несётся ко мне.

Лицо… такого забавного пурпурно-красного цвета.

Мой рот дёргается.

— Шар… — папа спохватывается, стискивает зубы и останавливается всего в нескольких футах от меня. — Чак Карсон, где, чёрт возьми, ты был весь день? — Вау. Если папа употребляет даже незначительное ругательство, это должно означать, что он по-настоящему зол. Поскольку он редко проявляет много эмоций, это своего рода большое дело. — И, если ты соврёшь мне прямо здесь и сейчас, тебя не спасёт даже твоя поддельная помолвка с мистером Монтегю.

— Извините меня, — говорит Черч, появляясь, казалось бы, из ниоткуда. Я вздрагиваю, но также вынуждена сдержать улыбку, когда вижу его и Рейнджера, ожидающих позади меня, их лица суровы, пара одинаковых нахмуренных бровей тут как тут. Они определённо прикроют мне спину, да? В данном случае в буквальном смысле. — Без обид, директор Карсон, но я действительно хотел бы, чтобы вы не принижали значимость наших отношений.

Группа студентов проходит мимо нас, перешёптываясь и хихикая. Конечно же, Марк Грендэм — часть толпы, ухмыляющейся в нашу сторону. Мой отец только что, по сути, объявил о моей помолвке с Черчем перед всей школой.

Ноздри Арчи раздуваются, а руки сжимаются в кулаки по бокам.

«Неужели это тот момент, когда он, наконец, сорвётся?» — задаюсь я вопросом. Может быть, трудно понять, почему именно я хочу, чтобы мой отец пришёл в ярость, но на самом деле это довольно просто. Он редко проявляет эмоции, так редко, что временами я задаюсь вопросом, действительно ли он заботится обо мне. Но если бы он разозлился, тогда я бы правда увидела, что у него есть чувства, что он действительно любит меня.

Вместо этого он закрывает глаза и сдерживает себя, отчего у меня сжимается грудь и щиплет глаза.

— Мы с близнецами украли немного сливового вина и сакэ из ресторана и выпили их в подсобном помещении, — произношу я, глядя ему прямо в глаза. Если он не может быть честен в своих собственных чувствах, то почему я должна это делать? — Но близнецы также положили на прилавок лишнюю сотню, чтобы компенсировать ущерб владельцу. Нам жаль, что мы это сделали.

— Теперь ты крадёшь алкоголь и тайно пьёшь? — Арчи ухмыляется, глядя на двух парней МакКарти так, словно ему действительно доставило бы удовольствие свернуть им шеи. Он снова переводит взгляд своих голубых глаз на меня, явно испытывая сложности с тем, чтобы понять, что со мной делать и как обращаться. Я нахожусь в том сомнительном возрасте, который граничит с детством и взрослой жизнью. Арчи хочет вернуться к старым привычкам и командовать мной, но он больше не может этого делать. Ему придётся использовать свой, по общему признанию, развитый ум, чтобы найти обходной путь. — И как я, по-твоему, должен на это реагировать?

— А как ты хочешь на это отреагировать? — спрашиваю я, наслаждаясь щитом защиты, который даёт мне моя помолвка с Черчем. Я стараюсь, чтобы мой голос звучал спокойно, и впервые в жизни сдерживаю свой гнев, пока Арчи изо всех сил пытается взять себя в руки.

Он только смотрит на меня в ответ, окружённый Студенческим советом, а потом огрызается.

Впервые в своей грёбаной жизни Арчибальд Карсон выходит из себя.

Он протягивает руку и крепко хватает меня за предплечье, заставляя вскрикнуть.

— Нет. — Это единственное слово Рейнджера, прогремевшее подобно грозовой туче. Он встаёт между нами, ослабляя хватку моего отца на мне. — Я не позволю вам так её трогать.

— Мистер Вудрафф, — рявкает папа, но, должно быть, в лице Рейнджера есть что-то такое, что удерживает его от дальнейшего давления. — Вы, дети, не понимаете, с чем связываетесь, — шипит он, и вспышка боли пробегает по его лицу. Это длится всего долю секунды, прежде чем исчезнуть, и мне остаётся только гадать, не почудилось ли мне это. — Если вы думаете, что я собираюсь стоять в стороне и смотреть, как ты пьёшь и… и…

— Занимаюсь любовью? — спрашиваю я, и папа теряет самообладание.

— Чак Карсон, ты напрашиваешься, чтобы тебя отправили в военную академию. Неужели ты думаешь, что я не смогу это устроить? Монтегю или нет, я всё ещё твой отец, и пока тебе не исполнится восемнадцать, ты принадлежишь мне.

— Окей, бумер, — говорю я, и в нашей маленькой группе воцаряется тишина (прим. Окей, бумер — сленговая фраза, используемая в иронической манере, чтобы подчеркнуть узколобость и ограниченность взглядов, связанных с поколением бэби-бумеров и пожилых людей в целом). Глаза папы темнеют, и он отступает назад. Может быть, это был не лучший способ ответить ему, но я начинаю уставать от того, что на меня кричат, устала от лжи и секретов. Папа что-то знает, я точно могу это сказать. Иначе откуда бы ему знать, во что мы ввязываемся? Он утаил информацию о Спенсере и Юджине, когда он знал, что меня разрывает на части. Так почему я должна приносить ему какие-либо извинения прямо сейчас? — В том лесу был мёртвый ребёнок. Там были люди в лисьих масках. И Юджин Мазерс не повесился. Мы все знаем, что это факты. Если ты не хочешь говорить мне больше, чем это, прекрасно, но не жди, что я перестрою всю свою жизнь, чтобы соответствовать твоим ожиданиям.

За моим заявлением следует долгая минута молчания.

— Джейсон Ламберт пропал, — говорит папа, глядя прямо на меня, и его лицо превращается в бесстрастную каменную маску. — Сегодня вечером будут проводиться ежечасные проверки номеров, и так каждую ночь, пока эта поездка не закончится — возможно, даже после этого. Возможно, ты не захочешь слушать отца, но, если ты ослушаешься директора, я могу и исключу тебя из этой школы.

Арчи отворачивается, оставляя меня с внешним спокойствием и разбитым вдребезги сердцем.

— Он серьёзно на этот счёт? — шепчу я, и Черч первым бросает взгляд в мою сторону.

— У меня плохое предчувствие, что так оно и есть.

Медленно, почти в оцепенении, я подхожу к своей уже высохшей юкате, висящей на бельевой верёвке, и достаю из кармана забытую записку от мистера Мерфи. Как я и ожидала, чернила расплылись, и только одно слово все ещё можно прочитать.

— Беги, — шепчу я как раз перед тем, как ветер подхватывает записку и уносит её через садовую стену в тёмный лес за ней.