— Да…

— Сколько их там?

— Че… четверо или пятеро наших и гости… Трое.

— Что за гости?

— Откуда я знаю? Мне же не представляются, мое дело — ворота отпирать…

— Как выглядит Бархат?

Макс оглянулся. Висевшее в углу зеркало отражало приоткрытую заднюю дверь и скукожившегося в одной рубахе, обнявшего батарею Вовика. На двери в сауну болтался открытый навесной замок.

— Так, бери с собой дружка из туалета, и оба — в баньку…

Закончив дела, он толкнул ставень и очутился на кухне. Над рядом остывших газовых плит змеились жестяные коробы вентиляции. Два засиженных мухами фонаря отражались в надраенном металле разделочных столов. По ранжиру стояли и висели сковородки, задумчиво побулькивал в углу титан, точно дрессированный носорог, опустивший ноздри в ведро с водой. Левый проход вел в мясной цех, где скалились голодные мясорубки, по правую руку над допотопной хлеборезкой покачивались полуоткрытые створки раздаточного окна. Видимо, до последней русской революции здесь находилась обычная заводская столовая. За раздаточным окном в приглушенном свете ночничков открывались внутренности барной стойки и претенциозное убранство танцевального зала.

На угловом диванчике, на кожаных пуфиках, сдвинувшись в кружок, закусывало мужское общество. Но там были не все, откуда-то сбоку доносился стук бильярдных шаров.

Макс отыскал вход в бар. Теперь он видел весь зал, почти круглой формы, затянутый темно-красной драпировкой. Отдельный вход вел в помещение с гордой надписью «VIP», оттуда торчал краешек зеленого стола, блистал традиционный шест и клубами валил сигарный сладкий дым.

То, что ему предстояло совершить, не укладывалось ни в какие рамки прежних представлений о справедливости. Однако, если он сейчас повернется и уйдет, эти люди будут его преследовать, причем бездумно, ничего личного, так сказать… А он будет жить в ожидании пули и так и не узнает, кто стоит за всей этой поганью…

Он выровнял дыхание и шагнул за барную стойку. Перевернутые пузатые рюмки висели над ним, словно спящая стая летучих мышей.

— Привет, братишки! — поздоровался Молин. — Кто не спрятался, я не виноват!