13

ДЕЙМОН

— Калли, — стон Алекса разрывает воздух, когда я смотрю, как он заводит ее в свою спальню, утыкается лицом в ее шею, пробуя на вкус все, что я хочу, все, что мне нужно.

Моя кровь превращается в лаву, когда Алекс обхватывает пальцами низ платья Калли и стягивает его с ее тела, оставляя ее в одном кружевном нижнем белье.

— О Боже, — выдыхает она, когда его голова опускается к ее груди. — Да.

Ярость, ревность и отчаяние сжигают меня, когда я наблюдаю за ними.

Если это и есть смерть, то я могу только предположить, что меня отправили прямиком в ад, потому что даже после всего, через что я прошел, смотреть, как Алекс забирает мою девушку, — худший вид пытки. После всего плохого, что я натворил в своей жизни, я думаю, это именно то, чего я заслуживаю.

Затем он снимает рубашку, затем джинсы, когда он дразнит ее через нижнее белье. Прикасается к ней так, как будто она самая драгоценная вещь в мире, заводит ее, пока она не начинает умолять его взять ее.

Мой член болит, но я не могу дотянуться до него.

Я не могу пошевелиться, мои руки свинцом повисли по бокам, что только делает пытку еще более невыносимой.

У меня перехватывает дыхание, когда он отрывает ее от пола, обхватывая ее ноги вокруг своей талии.

Воздух прорезает вздох, и только когда реальность возвращается ко мне и мои глаза распахиваются, я понимаю, что это исходило от меня.

Я смотрю на идеально белый потолок, и мои брови хмурятся, когда на меня накатывает замешательство.

Мое сердце бешено колотится, и, несмотря ни на что, желание все еще растекается по моим венам от вида моей девушки в таком виде, даже если все это было у меня в голове.

Я пару раз моргаю, отчаянно пытаясь прояснить свой мозг.

Образы бега по лесу, воспоминание о том, как я перекинул Анта через плечо, и мое изнеможение до костей всплывают в моем сознании и заставляют мои мышцы болеть.

Мы сбежали. Мы…

Я поднимаю голову от того, на чем отдыхаю, и оглядываюсь вокруг.

Комната кружится и расплывается, но узнавание все еще поражает меня.

Я…

Я дома.

Вздох облегчения вырывается из моего горла, и моя голова откидывается на подушку.

Внезапно все начинает обретать смысл.

Мягкая кровать, на которой я лежу. Тот факт, что воздух вокруг меня не пахнет смертью. Вместо этого, он пахнет—

Я поворачиваю голову в сторону, и у меня перехватывает дыхание, когда я нахожу моего ангела, свернувшегося калачиком рядом со мной, крепко спящим.

Я смотрю на нее в полном благоговении, не в силах ничего сделать, кроме как упиваться видом ее прекрасного лица.

Ее веки подрагивают, когда она видит сны. Ее щеки покрыты нежно-розовым румянцем, а полные губы приоткрыты и слишком соблазнительны после того, как я был заперт без каких-либо нежных прикосновений бог знает сколько времени.

Мне больно. Каждый дюйм меня жаждет ее прикосновений, ее поцелуя, ее… ее чего угодно.

Движение позади нее привлекает мое внимание, и когда я отрываю от нее взгляд, я нахожу Алекса, прижатого к ней сзади, мы трое снова в одной постели.

Он стонет во сне, прижимается к Калли и обнимает ее за талию, крепко прижимая к себе.

Ревность угрожает поглотить меня, и мне требуются все силы, чтобы бороться с ней.

Глубоко вдыхая свежий воздух, я убираю руку от своего бока, но, когда щемящая боль пронзает мою руку, у меня нет выбора, кроме как оглянуться.

Я обнаруживаю канюлю, исчезающую на тыльной стороне моей ладони, и когда я иду за маленькой пластиковой трубкой, я нахожу почти пустой пакет с жидкостью, висящий на маленьком крючке на моем прикроватном столике.

Мама здесь.

Желание вырваться на свободу и бороться с обращением, которое, я не сомневаюсь, она попытается применить ко мне, сжигает меня, но я воздерживаюсь. Что-то подсказывает мне, что если я не буду делать в точности то, что мне говорят, я разочарую девушку рядом со мной, а я больше никогда в жизни не хочу этого делать.

Поворачиваясь к ней, я делаю глубокий вдох и пытаюсь перевернуться на бок.

Все болит, но это не так плохо, как я помню, поэтому я могу только предположить, что мама уже накачала меня обезболивающими.

Не в силах удержаться от прикосновения к ней, я протягиваю руку и провожу грязными, окровавленными костяшками пальцев по ее щеке.

Начнем с того, что она не реагирует на мои прикосновения, в то время как мягкость и тепло ее кожи посылают электрические искры по моей руке.

Возможность сделать это, снова быть рядом с ней — единственное, о чем я мог думать с тех пор, как проснулся запертым в камере итальянцев.

И теперь она здесь.

Я чертовски уверен, что никогда больше не упущу ее из виду. Никогда.

Мои глаза изучают каждый дюйм ее лица, и мое сердце замирает, когда я замечаю стойкий темный макияж, который выглядит так, будто его смыли слезами.

— Прости, — шепчу я. — Прости, что напугал тебя. Прости, что я не вернулся к тебе. Прости, что причинил тебе боль. Я говорил тебе, что я недостоин тебя, Ангел. — Мой голос хриплый, и каждое слово обжигает мне горло, как будто я пытаюсь проглотить ржавые гвозди, но каждое нужно сказать. Я даже представить не могу, через что она могла пройти за последние несколько дней — черт возьми, недель.

Я кладу руку ей на щеку и обхватываю пальцами ее тонкую шею, и она наконец пробуждается ото сна.

Когда ее веки открываются, меня охватывает легкое чувство вины, но затем на меня обрушивается ее грусть, и я забываю обо всем, а мое сердце колотится так, словно его только что запустили.

Она ахает, как только понимает, что я смотрю на нее в ответ.

— Привет, — выдавливаю я. Кажется, что впервые за целую вечность на моих губах появляется улыбка.

— Деймон, — всхлипывает она, ее глаза наполняются слезами. — Ты действительно здесь. — Ее нижняя губа дрожит, когда ее рука поднимается, чтобы накрыть мою там, где я ее держу.

— Я бы перевернул небеса и землю, чтобы вернуться к тебе, Красавица.

— М-мы… мы думали… — Она на мгновение зажмуривает глаза, прежде чем они снова распахиваются, как будто сожалеет, что не может видеть меня. — Мы думали, ты мертв.

— Потребуется нечто большее, чтобы оторвать меня от тебя, Калли. — Мои пальцы сжимаются на ее шее, надеюсь, подчеркивая силу моих слов. — Ты — все, о чем я думал. Ты снова в моих объятиях. Это единственное, что меня поддерживало, — признаюсь я, заставляя ее расплакаться. — Прости. Я не хочу заставлять тебя плакать.

— Все в порядке, — говорит она надтреснутым от эмоций голосом. — Ты здесь, ты можешь делать все, пока остаешься.

— Я никуда не уйду.

Между нами повисает тишина, мы просто смотрим друг на друга, едва способные поверить, что это происходит.

— Я люблю тебя, Калли.

— О Боже, — всхлипывает она. — Я тоже тебя люблю.

Она бросается вперед и обнимает меня, прижимаясь ко мне, как будто боится, что я могу превратиться в пыль, если она отпустит меня.

С моих губ срывается стон, когда боль пронзает мое тело, но этого недостаточно, чтобы заставить меня остановить ее.

— Черт, прости. Я не хочу—

— Не смей отпускать меня, Ангел, — предупреждаю я твердым голосом, не оставляя ей выбора, кроме как следовать приказам.

— Никогда. Я больше никогда тебя не отпущу.

Мы лежим, обнимая друг друга, впитывая тепло, силу, любовь друг друга. И это, блядь, все.

Непривычная темнота сна начинает окутывать меня, когда она снова заговаривает.

— Ты… с тобой все в порядке? — нерешительно спрашивает она, кончик ее носа касается моего, когда она смотрит мне в глаза.

— Да, Ангел. Теперь я в порядке.

Она наклоняется вперед и касается своими губами моих. Это самый легкий, но самый необходимый поцелуй за всю мою жизнь.

Я отчаянно хочу вернуть его, но проигрываю битву с собственным телом и вместо этого снова погружаюсь в тиски сна.

***

В следующий раз, когда я просыпаюсь, вдалеке раздаются голоса, которые заставляют меня мгновенно расслабиться. Голоса мамы и Алекса доносятся до моих ушей и окутывают меня, как теплое одеяло. Я не могу разобрать их слов, но мне и не нужно.

Я действительно дома.

Рядом со мной раздается тихий храп, и я переворачиваюсь, чтобы посмотреть, как она спит. Двигаться теперь легче, и когда я поднимаю взгляд, я обнаруживаю, что пакет с жидкостью снова полон.

Подложив руку без канюли под щеку, я просто лежу и наблюдаю за ней, впитывая ее присутствие и позволяя себе вспоминать хорошие времена, все время веря, что у нас действительно может быть что-то еще.

Голоса продолжаются за дверью, но никто не входит, чтобы проверить нас, пока идут секунды и минуты.

Это самое умиротворяющее чувство, которое я испытывал с тех пор, как мы были в пляжном домике моих бабушки и дедушки, и я ценю каждую гребаную секунду.

В конце концов, Калли начинает шевелиться, и в ту секунду, когда она открывает глаза, широкая, сияющая улыбка расплывается на ее лице, когда она находит меня здесь.

— Это было по-настоящему, — шепчет она хриплым со сна голосом. — Ты действительно вернулся.

— Всегда.

— Как ты себя чувствуешь?

— Лучше не бывает.

Ее лоб морщится. — Не лги мне, Николас, — предупреждает она, грубость ее голоса заставляет мою кровь кипеть.

— Черт, я так чертовски сильно скучал по тебе, — рычу я, наклоняясь вперед и касаясь своими губами ее губ, наконец-то заявляя о том поцелуе, которому я был слишком измотан, чтобы позволить себе потакать прошлой ночью.

— Ладно, дети. Хватит об этом, — отчитывает мама, ее голос внезапно становится совсем рядом. — Ему нужно многое вылечить. На… это не хватает энергии.

— Мама, — стону я, в то время как щеки Калли горят ярко-красным.

— Прости, Джанна, — бормочет она.

— Не обращай на нее внимания, она просто дергает тебя за цепь.

— Алекс, — говорю я, заставляя себя сесть. Мой взгляд падает на него, и еще одна из моих выбитых фигур встает на место, когда наши взгляды встречаются. — Черт. Я так—

— Заткнись нахуй, хорошо? — говорит он, его голос срывается с каждым словом, прежде чем он бросается на меня, отбрасывая меня обратно на кровать с криком боли. — И никогда, черт возьми, больше так с нами не поступай.