Глава 188. Учитель, я на самом деле очень люблю тебя 18+
Предупреждение: 18+ глава содержит детальное описание секса между мужчинами, в том числе при сомнительном согласии одного из партнеров.
Сердце Чу Ваньнина вдруг тревожно сжалось.
Что еще за «дождь слишком сильный»!? Для чего эти игры с «холодно-жарко»? Очевидно же, что они могут вернуться! Так нет, зачем-то нужно было придумывать такие несуразные причины, лишь бы затащить его в гостиницу.
Как бы туго Чу Ваньнин ни соображал, он прекрасно осознавал, к чему все идет.
Сейчас Мо Жань держал его за руку и мог узнать, о чем он думает по биению пульса.
Если, просто покачав головой, он выразит отказ, Мо Жань не станет его принуждать, но если ответит «да», значит согласится с ним…
С ним... что?
Чу Ваньнин не знал, а если и догадывался, то решительно не хотел думать об этом.
Он только чувствовал, как пылает его лицо, и этот жар не мог погасить даже самый сильный ливень.
Он сильно нервничал, не зная, что ответить, поэтому еще крепче вцепился в узкое горлышко винного кувшина и, запрокинув голову, попытался сделать глоток. К его разочарованию, внутри было почти пусто, и лишь несколько холодных капель «Белых цветов груши» смочили его пересохшее горло. Чу Ваньнин сглотнул и опустил голову. На контрасте с красной лентой на бутылочном горлышке его судорожно сжавшиеся пальцы казались еще более тонкими и белыми.
Он не произнес ни слова, но атмосфера почему-то стала еще более неловкой.
Мо Жань был не из тех людей, кто злоупотребляет алкоголем, но увидев, как Чу Ваньнин, запрокинув голову, жадно пьет вино, он внезапно спросил:
— Там есть еще?
— Больше нет.
— Ты такой нетерпеливый[188.1]. И пьешь так же быстро, — с этими словами Мо Жань склонил голову и нежно поцеловал его губы. — Тогда я... могу попробовать его только так.
У «Белых цветов груши» был сладкий вкус с легким ароматом цветов османтуса.
В прошлой жизни Чу Ваньнин умер, когда Мо Жаню исполнилось тридцать. Той ночью он пил вино на крыше до тех пор, пока от вкуса не осталось лишь чувство горечи.
В дальнейшем, после своего перерождения, Мо Жань не хотел лишний раз прикасаться к вину.
Слишком уж горько.
Он осторожно поцеловал Чу Ваньнина. Сначала просто на миг слегка коснулся его прохладных губ своими, прежде чем снова нежно и очень бережно приникнуть к нему.
Шум дождя и мир вокруг — все растаяло и исчезло.
Перед галереей никого не было, а дождевая завеса скрывала их от посторонних глаз надежнее самого плотного полога. Потеряв счет времени, они обнимали и целовали друг друга, сталкиваясь зубами и яростно сплетаясь влажными языками. За шумом крови в ушах и биением собственного сердца Чу Ваньнин давно уже не слышал грохота дождя, остервенело бьющегося о поперечную балку и каменную брусчатку мостовой.
В отличие от холодных капель, дыхание Мо Жаня на его коже обжигало. Не переставая осыпать поцелуями его лицо, он неспешно переместился от губ к переносице, после чего, уделив внимание глазам и бровям, скользнул губами по виску и добрался до уха. Когда наглый влажный язык лизнул ушную раковину, тело Чу Ваньнина напряглось. Его охватило такое сильное волнение, что только до боли сжав пальцы в кулак, ему удалось сдержать рвущиеся из горла стоны.
Он пытался не дать Мо Жаню окончательно переплестись с ним шеями[188.2], но тот уже прихватил губами мочку и начал вылизывать крошечную родинку за его ухом…
Чувствуя, как Чу Ваньнин слегка дрожит в его руках, Мо Жань обнял его еще крепче, вдавив в себя так, словно хотел втереть в собственное тело, навечно сделав частью своей плоти и крови.
Севшим голосом он хрипло прошептал на ухо Чу Ваньнину:
— Учитель…
Несмотря на почтительное обращение, мятежные руки Мо Жаня в этот момент продолжали настойчиво ласкать тело Чу Ваньнина. Казалось, его страсть, слишком долго бурлившая в наглухо закрытом котле, только и ждала, когда он приоткроет крышку. Огонь неудовлетворенного желания, бушующий внутри этого молодого тела, словно кипящая вода, стремился вырваться наружу облаком пара, однако в костер под его котлом летели все новые дрова, только распаляя его еще больше.
Это бесконечное томление стало настоящей мукой для них обоих.
— Пойдем со мной!..
Возможно, Чу Ваньнин был одержим внутренним демоном, но в какой-то момент он крепко сжал руку Мо Жаня и, забыв обо всем, безрассудно помчался с ним куда-то под дождем.
Льющийся с неба дождь был ледяным, но их сгорающим от жара телам он казался кипятком. У них не было зонтика, и никто даже не попытался создать защитный барьер. Словно в один миг утратив духовную силу, спасаясь от разгулявшейся стихии, как простые смертные, они вбежали на постоялый двор с трепетавшим на ветру красным бумажным фонарем на входе.
Служащий гостиницы лениво позевывал, понимая, что в такой сильный ливень вряд ли появится какой-нибудь постоялец, поэтому, увидев на пороге двух промокших до нитки мужчин, был, мягко говоря, удивлен.
Рука Мо Жаня, все еще крепко сжимающая запястье Чу Ваньнина, была такой горячей, что казалось, еще немного — и от нее пойдет пар.
Смахнув другой рукой ручьем стекающую с его красивого лица воду, он взволнованно объявил:
— Мы заселяемся.
— А, хорошо, хорошо. Вот ключи от двух комнат наверху, всего…
— Что? — услышав о двух комнатах, Мо Жань разволновался еще больше. Его кадык судорожно дернулся, а тонкие пальцы сжались и нервно забарабанили по столешнице. — Нет, нам нужна только одна комната.
Ошеломленный слуга в замешательстве уставился на Мо Жаня, после чего неуверенно взглянул на Чу Ваньнина.
Чу Ваньнин повернул к нему свое пылающее от смущения лицо и, выдернув руку из мертвой хватки Мо Жаня, заявил:
— Две комнаты.
Служащий обдумал что-то и, чуть поколебавшись, предложил:
— Если вам не хватает денег, то можете взять одну.
— Берем две, — решительно отрезал Чу Ваньнин, одарив служащего взглядом, который мог запросто проделать в нем две дыры. Недоумевая, чем он так разгневал этого заклинателя в белом, испуганный слуга поспешил вручить им два ключа, взяв в оплату один серебряный слиток.
Чу Ваньнин изо всех сил старался восстановить дыхание и выглядеть спокойным и невозмутимым. К сожалению, он промок насквозь, и вода с его бровей в итоге залила глаза, повиснув каплями на длинных ресницах. Несколько раз моргнув, он натянул на лицо самое серьезное выражение и распорядился:
— Я пойду вперед, а ты сходи за имбирным чаем и полотенцем и поднимайся следом.
Отдав приказ, он с самым чопорным лицом взял латунный ключ из руки Мо Жаня и с важным видом начал подниматься вверх по лестнице. Разумеется, все это представление было разыграно исключительно для одного слишком любознательного служащего гостиницы.
Кто-то из них ведь должен был хотя бы попытаться сохранить видимость приличий.
Оставшийся позади Мо Жань никак не прокомментировал это выступление, но в глубине души нашел его довольно забавным. В конце концов, Чу Ваньнин всегда был слишком стыдливым, и для него было очень важно в любой ситуации сохранить лицо.
Чу Ваньнин зашел в комнату, в которой находилась узкая кровать, явно рассчитанная только на одного человека.
Стоило ему взглянуть на нее, как в горле тут же пересохло, а лицо так сильно покраснело, что он больше не осмеливался смотреть в ту сторону, и просто стоял посреди комнаты, не зажигая света и не зная, что ему делать дальше.
Мысли были словно в тумане, а происходящее казалось каким-то абсурдом. Все это свалилось на него слишком быстро, будто снег на голову.
Как такое могло случиться?..
Почему я стою здесь? Я сам прибежал сюда под дождем, чтобы развратничать. Как до такого дошло?..
Прежде, чем он успел закончить эту мысль, дверь за его спиной скрипнула, и в комнату вошел Мо Жань.
Чу Ваньнин напрягся и резко выпрямился. Под прикрытием длинных рукавов он сжал пальцы в кулак, изо всех сил стараясь унять мелкую дрожь во всем теле, но тщетно.
Впервые в жизни он ощущал себя настолько растерянным и беспомощным перед другим человеком, что готов был полностью уступить ему инициативу.
Из-за дождя или от пробившего его холодного пота, ладони стали влажными.
С характерным щелчком дверь закрылась на засов, и Чу Ваньнин тут же ощутил запах железа, словно в этот миг у его шеи оказался топор палача. А может, это был запах крови из оскаленной пасти загнавшего его в угол дикого зверя.
Неожиданно он испытал такой острый приступ паники, что чуть было не пустился в бега.
К счастью, из-за темноты никто не видел выражение его лица в этот момент.
Наконец, Мо Жань решился заговорить с ним. Несмотря на всю нежность и сдержанность, его голос звучал хрипло и напряженно:
— Почему ты не зажег свечу?
— ...Забыл.
Мо Жань поставил на стол деревянный поднос и подал Чу Ваньнину маленькую пиалу с чаем:
— Ты просил имбирный чай. Пей, пока горячий.
С этими словами он подошел к подсвечнику около западного окна и наклонился, чтобы зажечь свечу.
Снаружи выл ветер и лил дождь. Ставни были распахнуты, и сквозь украшенную орнаментом в виде виноградной лозы деревянную решетку можно было рассмотреть размытый тусклый свет от соседних домов.
Мо Жань стоял у открытого окна рядом с изящным медным подсвечником в виде журавля, и белая завеса дождя красиво обрамляла его стройный высокий силуэт с безупречно очерченным профилем. Когда он попытался высечь огонь, используя кремень и кресало, россыпь искр выхватила из тьмы его длинные ресницы, похожие на дрожащие крылья черных бабочек.
Он был заклинателем, и зажечь свечу при помощи духовной силы было бы проще всего, но сейчас Мо Жань собирался сделать это обычным способом, совсем как простой смертный. Ему хотелось увидеть, как рассеяв тишину и темноту, выбитая из камня искра превратится в тонкую пламенную прядь, и восковая свеча, раскрывшись огненным цветком, прольет первые алые слезы.