Этот мир простых смертных был таким обыденным и заурядным, но полным жизни и радости.
До пятнадцати лет Мо Жань жил впроголодь и не мог позволить себе хорошее вино и вкусную еду.
Даже достигнув положения Наступающего на бессмертных Императора, возвышающегося над всеми этими людьми, он так и не смог почувствовать это умиротворение и безмятежность.
То, что он ощущал прямо сейчас.
Взметнулись языки пламени. Обнаженный по пояс повар бросил на раскаленную сковороду потроха и овощи. В причудливой игре света и тени его лоснящаяся от пота кожа, казалось, была покрыта золотым медом. Сильные руки с рельефными мышцами умело управлялись со сковородой, воздух над раскаленным металлом плавился и, закручиваясь, поднимался вверх. Кухонных дел мастер последовательно добавил масло, соль и уксус, ловко перемешал содержимое и, доведя до готовности, сбросил на тарелку так, что когда блюдо было подано на стол, масло еще шкворчало и пузырилось.
— Жареные потроха[187.6]! – громко объявил юный помощник повара.
В прошлой жизни Наступающего на бессмертных Императора не радовали даже самые изысканные деликатесы, но стоило ему услышать «Жареные потроха» и с его губ сорвался счастливый смех. Тонкие пальцы погладили гладкий подбородок, а затененные густыми ресницами блестящие глаза, казалось, вобрали в себя весь огонь мира, осветив мрак этой ночи.
Чу Ваньнин спросил:
— Почему ты смеешься?
— Не знаю, просто я очень счастлив.
Чу Ваньнин промолчал, но улыбка сидевшего напротив него красавца была такой очаровательной и заразительной, что его сердце затрепетало и забилось быстрее.
После еды удовлетворенный Мо Жань запрокинул голову к небесам и с удивлением осознал, что, кажется, скоро пойдет дождь, но похоже никто этого не замечал, и людской поток все так же тек по улицам, наполняя светом и звуком эту прекрасную ночь.
Когда они проходили мимо лавки, торгующей фонарями, Мо Жань внезапно остановился и замер, не сводя с них взгляд.
Проследив за его взглядом, Чу Ваньнин увидел старого мастера, который тщательно обклеивал бумагой светильник в виде пагоды. Рядом с ним стоял почти такой же полностью готовый фонарь, под которым была специальная подставка, позволяющая запустить его по течению реки[187.7].
— Дядюшка, пожалуйста, продайте мне этот фонарь-пагоду.
Чу Ваньнин вручил сидевшему на корточках старому мастеру золотой лист и без лишних слов передал покупку стоявшему позади него ученику.
— Возьми.
Пораженный, но счастливый Мо Жань, еще не до конца придя в себя, уточнил:
— Это мне?
Чу Ваньнин промолчал. Сжимая в руке прихваченный из закусочной недопитый кувшин с вином, он огляделся по сторонам и, обнаружив неподалеку небольшую речку, направился в ту сторону, откуда слышался плеск волн.
Огонь фонаря то ярко вспыхивал, то чуть затухал, отчего бумажная пагода выглядела еще реалистичнее и прекраснее.
Вцепившись обеими руками в речной фонарь, Мо Жань следовал за ним, бормоча себе под нос:
— Я с детства хотел запустить такой, но у меня каждый год не хватало денег.
— Ну конечно, — Чу Ваньнин скользнул по нему ничего не выражающим взглядом, — ты же у нас самый бедный.
Мо Жань лишь улыбнулся в ответ.
Река медленно и тихо несла свои воды куда-то вдаль. Чу Ваньнину не хотелось спускаться к воде по каменным ступеням, поэтому он просто лениво прислонился к перилам моста. Заклинатель в белом одеянии опирался спиной на почерневшую от времени опору и неспешно потягивал вино из перевязанного ярко-красной лентой глиняного кувшина. Запрокинув голову, он сделал глоток и, чуть повернув лицо, взглянул вниз. Свет удаляющегося фонаря осветил белоснежное, как нефрит, лицо, и, хотя на нем не отразилось никаких эмоций, взгляд темных глаз, провожающий счастливого мужчину, неуклюже спускающегося к реке с фонарем в руках, лучился теплом, которое было невозможно скрыть.
Вот дурак, с чего так радоваться?
Однако сам он, не моргая, наблюдал, как болтающий о чем-то с бумажной пагодой Мо Жань дошел до самой кромки воды, наклонился и очень осторожно опустил ее на воду. Слабое золотисто-алое свечение отразилось в водах неспешно текущей реки. Мо Жань дважды провел ладонью по воде, создавая волну, и отправил пагоду в дальний путь.
После этого Мо Жань еще долго стоял на погруженном во мрак берегу.
Сегодня был не праздничный день, поэтому никто, кроме него, не запускал фонари вниз по реке.
Лишь одинокий крохотный фонарик-пагода слабо, но упрямо светил во тьме, уплывая все дальше и дальше по холодной реке, пока не превратился в трепещущую искру, растворившуюся во мраке безбрежной ночи.
Мо Жань молча стоял на берегу, и никто не догадался бы, о чем он думал в этот момент.
На самом деле он видел конец пути.
На черной речной глади до самого горизонта больше не осталось света.
Накрапывал дождь, вот-вот должна была начаться гроза.
Дождевые капли быстро застучали по покрытой ряской воде, выбеленным стенам и черной черепице.
Люди вокруг них со смехом и криками начали разбегаться по домам. Редко когда по зиме вдруг прольется такой сильный ливень. Торговцы наперегонки бросились накрывать плотной промасленной холщевиной свой товар, кастрюли и сковороды и, толкая перед собой свои маленькие лотки на колесах, бежали кто куда, пытаясь найти укрытие от проливного дождя.
Чу Ваньнин тоже на миг почувствовал смутную тревогу. Конечно, весна уже близко, но и зима еще не кончилась, так откуда такой сильный дождь?
Он стоял под прикрытием моста, поэтому не промок, хотя задувающий ветер немного намочил подол его одежды. Зато бегущий под дождем Мо Жань вымок до нитки. На мокром лице, по которому стекали струйки воды, черные глаза сверкали как-то особенно ярко.
Окинув его нежным и немного смущенным взглядом, Чу Ваньнин с улыбкой сказал:
— Посмотри на себя. Используй заклинание и высушись.
— Угу.
Даже такой сильный ливень не мог помешать двум бессмертным господам, а уж тем более таким образцовым наставникам, как Мо Жань и Чу Ваньнин, сухими вернуться на Пик Сышэн, но никто из них даже не попытался поставить барьер. Вместо этого они просто стояли под опорой моста, ожидая, когда закончится дождь.
Однако ливень и не собирался утихать. Туманная дымка сшила небо и землю в единый холст, на котором цветная картина оживленного рынка расплылась, словно щедро смоченная водой акварель.
— Похоже, этот дождь и не думает заканчиваться, — наконец сказал Мо Жань.
— Льет как сумасшедший. Странный какой-то дождь, — прохладно отозвался Чу Ваньнин.
Мо Жань засмеялся и, повернув к нему голову, спросил:
— Что же делать? Мы не сможем вернуться.
— …
Чу Ваньнин понимал, что должен ответить что-то вроде: «Разве ты не совершенствующийся? Не можешь накрыть себя заклинанием?», ну или хотя бы: «Почему это мы не можем вернуться?»
Но он не проронил ни слова. Просто молча поднял голову, вглядываясь в пронизанную дождем ночь.
Его ладони вдруг стали очень горячими, а между сжатыми пальцами выступил пот.
Пока он лихорадочно думал, что ответить, Мо Жань схватил его за руку. Как только дрожащие, горячие и немного потные пальцы оказались в плену ладони Мо Жаня, все чувства Чу Ваньнина были тут же бесцеремонно обнажены и выставлены напоказ.
— Учитель, я... я хочу с тобой…
Слова вертелись на языке, но Мо Жань так и не смог произнести их вслух. Сердце подскочило в груди и комом встало в горле.
Чу Ваньнин видел, как глаза Мо Жаня вдруг стали очень глубокими и влажными. Безуспешно пытаясь скрыть под нежностью сжигающий его изнутри огонь желания и двусмысленность собственных слов, мужчина хрипло пробормотал:
— Я хочу сказать… дождь слишком сильный. Сегодня ночью лучше не возвращаться в орден. Идти далеко, можно и простудиться.
Чу Ваньнин так старательно пытался сделать вид, что ничего не понимает, что совершенно невпопад выпалил в ответ:
— Мне не холодно.
— Тогда, может, жарко?
— И не жарко…
Грудь Мо Жаня все быстрее поднималась и опускалась, дыхание участилось и стало почти обжигающим. Прежде, чем Чу Ваньнин договорил, он прижал его руку к своему бешено бьющемуся сердцу и прошептал:
— Мне жарко.
Капли дождя барабанили по воде и болотной ряске.
Чу Ваньнин смотрел в глаза мужчины перед собой и видел в них степной пожар и плавящий камень жар летнего полдня.
Этот молодой мужчина так сильно нервничал, что не мог не вызывать сочувствие напополам с умилением.
Осипшим от волнения голосом Мо Жань, наконец, нашел в себе силы спросить:
— Пойдем в ближайшую гостиницу, ладно? Давай, прямо сейчас?
Автору есть, что сказать:
Пес [смердячий]: перечитывая последнюю фразу, я почему-то чувствую себя как студент, который обманом заманил своего парня в гостиничный номер, чтобы, как последняя скотина, воспользоваться им…