Глава 138. Боюсь, Учитель хочет задразнить[138.1] меня до смерти
Чуть приподняв веки, Чу Ваньнин искоса глянул на Мо Жаня и бросил:
— Тебя ищут.
— ...А? Да кто может искать меня в такое время? — сейчас, когда голова Мо Жаня была занята только Чу Ваньнином, из нее напрочь вылетело все, что случилось днем в деревне. Как только он коснулся прекрасных пальцев на ногах Учителя, он тотчас позабыл, о чем там насчет него договорились местные селянки.
— Это ведь та, что пела днем, — как будто невзначай[138.2] заметил Чу Ваньнин, — самая красивая девушка в этой деревне.
— Да?.. По мне, так все девушки в этой деревне на одно лицо...
Услышав его ответ, Чу Ваньнин после небольшой заминки сказал:
— За те пять лет, что мы не виделись, когда ты успел ослепнуть?
— …
Хотя Чу Ваньнин говорил все тем же ровным бесцветным тоном, подняв взгляд, Мо Жань заметил в его глазах веселые искорки. Кажется, Учитель в отличном расположении духа, раз подшучивает над ним. Он невольно почувствовал себя польщенным, и на сердце тут же стало легче и светлее.
Девушка по имени Лин-эр держала в руке зеленый мешочек, расшитый белыми цветами и, стоя у входа в домик Мо Жаня, орала во все горло:
— Бессмертный господин Мо, бессмертный...
— Я здесь, — внезапно за ее спиной раздался низкий мужской голос. Лин-эр обернулась и увидела Мо Жаня, который, отдернув теплый занавес, стоял в дверях соседнего дома, привалившись спиной к косяку:
— Барышня, уже довольно поздно. Что-то случилось? — с улыбкой спросил он.
Лин-эр сначала испугалась, а затем обрадовалась и, сделав шаг навстречу, поприветствовала:
— К счастью, бессмертный господин еще не уснул. Вот, это вам. Помните, в полдень тетушка сказал мне отнести вам? Вы… вы можете воспользоваться этим, – с этими словами она протянула ему тканевый мешочек.
Мо Жань открыл его и увидел три маленьких глиняных горшочка.
— Что это?
— Целебная мазь на травах, – с энтузиазмом пояснила Лин-эр и, с улыбкой проведя по своей щечке, добавила, — в полдень на поле вы ведь сказали, что вас комар укусил…
— А? — Мо Жань только сейчас об этом вспомнил и немного смутился. Тогда он экспромтом придумал подходящую отговорку, а эта простодушная девушка в нее поверила и принесла ему мазь от укусов. В этой ситуации он невольно почувствовал себя виноватым[138.3].
Жители деревни Юйлян были слишком уж простодушными людьми…
— Но, похоже, укус не слишком серьезный, — Лин-эр внезапно встала на цыпочки, и, внимательно изучив загорелое лицо Мо Жаня, одарила его сияющей улыбкой. — Почему-то я не могу разглядеть комариного укуса.
Мо Жань, сухо откашлявшись, ответил:
— Все-таки заклинатели не обычные люди...
Лин-эр захлопала в ладоши и со смехом перебила его:
— Вы действительно удивительные и очень занимательные люди. Я хотела бы, чтобы и у меня были способности к совершенствованию. Жаль, не судьба.
Они перекинулись еще парой слов, после чего Мо Жань поблагодарил ее и, взяв целебную мазь, вернулся в комнату. Чу Ваньнин уже сменил место и теперь сидел за столом, неспешно листая страницы книги, которую принес с собой Мо Жань. Услышав шорох, он поднял глаза и посмотрел на него:
— Целебная мазь на травах, — смущенно пробормотал Мо Жань.
— Тебя правда комар укусил? Подойди, я посмотрю, — распорядился Чу Ваньнин.
В свете фонаря кожа лица Мо Жаня приобрела оттенок темного меда, отчего его черты выглядели более резкими, а выражение лица решительным и мужественным. Чу Ваньнин, бросив на него всего один взгляд, отвел глаза и спросил:
— ...Опухло? Где?
Мо Жань смущенно почесал затылок:
— У меня толстая кожа, все уже давно рассосалось, — с этими словами он поставил на стол перед Чу Ваньнином три горшочка с лекарствами, — так что мне они не нужны. Учитель, оставьте их себе, ваша кожа комарам больше по вкусу.
Чу Ваньнин, уклоняясь от прямого ответа, только сказал:
— Сначала лекарство от резаных ран, теперь мазь от комаров. Продолжишь в том же духе, и мне придется открыть аптеку.
Мо Жань потер нос и рассмеялся очень сдержанно и деликатно, но в то же время искренне. Чу Ваньнин протянул руку и ткнул его пальцем в лоб:
— Поздно уже. Возвращайся к себе и спи.
— Да, Учитель. Приятных снов.
— Приятных снов.
Но все же в тот вечер эти двое, лежа каждый в своей тростниковой хижине, разделенные лишь маленьким двором в десять шагов, так и не смогли воплотить в жизнь эти взаимные пожелания, так как сон все не желал приходить к ним. Ворочаясь с боку на бок, они никак не могли уснуть.
Чу Ваньнин не мог думать ни о чем, кроме ощущения мозолистых пальцев на своих ступнях. Ему казалось, что он все еще чувствует шершавые подушечки пальцев Мо Жаня, ласково растирающих его влажную кожу.
Проблема Мо Жаня была куда сложнее. Он крутился в кровати, прятал лицо в изгибе локтя, много раз менял положение на тонком матрасе, лежащем на скрипучем деревянном полу, снова и снова повторяя одну и ту же мантру: «Учитель — божество, спустившееся с небес на землю, практически святой, непорочный и нетронутый грехами этого мира[138.4]. Не важно, что происходило между нами в прошлой жизни, в этой я никогда не совершу прежних ошибок, никогда больше не оскорблю этого человека и совершенно точно не трахну[138.5] его…»
Кроме того, у него есть Ши Мэй.
Да, нужно больше думать о Ши Мэе… Ши Мэй…
Но внезапно он почувствовал на сердце еще большую тяжесть.
На самом деле, с тех пор, как он вернулся на Пик Сышэн и снова встретился с Ши Мэем, Мо Жань почувствовал, что от былой страсти не осталось и следа.
Любить Ши Мэя и, не задумываясь, вставать на его защиту уже давно вошло в привычку. Он всегда так поступал, но что дальше?
Пять лет назад он еще чувствовал сердечную привязанность к юному и милому Ши Мэю, но спустя пять лет, встретив этого элегантного, но все же немного чужого красавца, в сердце своем Мо Жань так и не смог принять его.
Это странное изменение в собственных чувствах сбило его с толку. Он и сам не мог понять, что с ним не так, и как поступить так, чтобы хорошо было всем.
На следующий день Чу Ваньнин встал с утра пораньше.
Когда он вышел из домика, по счастливому совпадению, Мо Жань тоже отодвинул теплый занавес на двери своей хижины, и эти двое оказались лицом к лицу.
— Доброе утро, Учитель!
— Доброе утро, — Чу Ваньнину хватило одного взгяда на него, — …плохо спал?
Мо Жань натянуто улыбнулся:
— Не привык к такой постели. Но ничего, отдохну немного в полдень.
Они вместе отправились на поле. Утренний воздух был напоен свежим запахом трав, со всех сторон их окружали безлюдные поля, слышалось кваканье лягушек и плач осенних цикад.
Чу Ваньнин сладко зевнул и тут краем глаза заметил кое-что, и не смог сдержать смех.
— Мо Жань.
— А?
Протянув руку, он легонько провел пальцами по виску Мо Жаня, вытащил из его волос рисовую соломинку и с легким смешком спросил:
— Ты что, всю ночь катался по кровати? Это с твоей головы.
Мо Жань хотел было приняться оправдываться, как вдруг заметил, что в волосах Чу Ваньнина тоже кое-что есть, и также невольно рассмеялся:
— Тогда и Учитель тоже катался.
С этими словами он помог Чу Ваньнину вытащить золотой стебель из спутавшихся волос.
В золотых лучах восходящего солнца учитель и ученик стояли рядом и смотрели друг на друга: один чуть опустив голову, второй немного подняв лицо.
Всего пять лет назад Чу Ваньнин был тем, кто при разговоре опускал голову, а Мо Жань тем, кто поднимал. Но прошли годы, Мо Вэйюй уже не ребенок, осадок, наконец-то, опустился, и пришло время принять то, что уже случилось. В ласковых лучах утреннего солнца Мо Жань вдруг не удержался от ребячества и спрыгнул с межи в поле. Раскинув руки, он повернулся к человеку, стоявшему на насыпи, и со смехом раскрыл ему объятия:
— Учитель, прыгайте, я подхвачу.
— … — с высокого гребня межи Чу Ваньнин пристально посмотрел на макушку человека внизу. — Ты что, с ума сошел?
— Ха-ха-ха.
Чу Ваньнин снял обувь и носки и сам грациозно спрыгнул на заливное рисовое поле, подняв волны в стоячей воде. Ступни сразу же немного замерзли. Взмахнув рукавом, он широким жестом отмерил себе больший кусок поля:
— Это все мое. Вчера я собрал риса меньше, чем ты, но сегодня тебе придется признать поражение.
Так и стоявший с вытянутыми руками Мо Жань почесал голову и опустил руки. Уголки рта его изогнулись в самой очаровательной улыбке, показав ямочки на щеках.
— Хорошо, если я проиграю, то сделаю для Учителя много песочного лотосового печенья и фаршированных крабовым мясом львиных голов.
— И засахаренный лотос с клейким рисом, — добавил Чу Ваньнин.
— Хорошо! А если Учитель проиграет? — в глазах Мо Жаня вспыхнули искры, похожие на отраженные от воды солнечные блики или россыпь звезд в ночном небе. — Что тогда?
Чу Ваньнин искоса взглянул на него и холодно спросил:
— А что ты хочешь?
Мо Жань, чуть прикусив губу, после долгого раздумья, сказал:
— Если Учитель проиграет, то он должен будет съесть много песочного лотосового печенья и фаршированных крабовым мясом львиных голов, приготовленных мной.
Немного помолчав, он добавил еще более ласковым тоном:
— И очень много засахаренного лотоса с клейким рисом.
И неважно, проигрыш это будет или победа, он будет осыпать его дарами и цветами.
Может, жать рис в первый раз было непривычно, но на второй Чу Ваньнин вполне освоился[138.6]. Он всегда был человеком, который не умел признавать поражение, и даже если вчера над ним смеялись, сегодня он был готов доказать всем, что не стоит его недооценивать и смотреть на него свысока. Сделав глубокий вдох, Чу Ваньнин стабилизировал свой разум, с головой погрузился в работу и уже к полудню сжал риса больше, чем Мо Жань.
Устроившись под тутовым деревом с миской риса в руках, Чу Ваньнин буквально лучился от гордости. Хотя он не сказал ни слова, и лицо его хранило то же равнодушное выражение, но в его глазах возвышавшийся среди рисовых полей огромный стог скошенного им риса был горой золота.