Глава 99. Третье оружие Учителя

В ту ночь Мо Жань заснул, прислонившись к яблоне.

На Пике Сышэн было очень много мест, несущих в себе отпечаток присутствия Чу Ваньнина. Чтобы оплакать Учителя, правильнее было пойти в Павильон Алого Лотоса, но, прислонившись к этой яблоне, вдыхая этот навевающий воспоминания аромат, он, наконец почувствовал, что боль в сердце немного утихла.

Когда-то Мо Жань искренне считал, что преклонить колени перед Чу Ваньнином и выбрать его своим учителем — было самым большим несчастьем в его жизни. Теперь же он осознал, что с самого начала это было самой большой его ошибкой.

Сегодня он, наконец, понял, что тем, кому это принесло несчастье, был не Мо Вэйюй, а Чу Ваньнин, который в тот судьбоносный момент, опустив голову, замер под цветущим деревом, погрузившись в глубокие раздумья.

— Господин бессмертный! Господин бессмертный, позаботьтесь обо мне.

Он смутно помнил свои первые слова, обращенные к Учителю. Может, он сказал это, а может, и что-то другое, но прошло слишком много времени, и он уже не помнил точно.

Однако Мо Жань отчетливо помнил то удивленное и потерянное выражение лица Чу Ваньнина, когда он поднял ресницы и взглянул на него.

Его лицо тогда было таким нежным и ласковым.

Теперь, годы спустя, Мо Жань лежал под этой же яблоней и думал, что если бы было можно повернуть время вспять и вернуться в тот день, он никогда не стал бы просить Чу Ваньнина принять его в ученики.

Потому что именно в тот миг, когда Учитель поднял взгляд и посмотрел на него, их жизни и судьбы бесповоротно и мучительно перепутались между собой.

Две жизни.

Он сам все разрушил, своими руками.

Две жизни…

Пытаясь сглотнуть вставший в горле комок, Мо Жань закрыл глаза. Казалось, его сердце терзали тысячи муравьев. Измученный совестью и виной, юноша провалился в тревожную дрему.

И там его настигло воспоминание, которое он с момента перерождения хотел запечатать в своей памяти. Стоило этому эпизоду из прошлого освободиться от сковывающих его кандалов, и он, словно острый нож, распорол грудь Мо Жаня, чтобы вырвать из нее пульсирующее от боли сердце.

В то время Тасянь-Цзюнь уже достиг вершины своего могущества. Чу Ваньнин давно лишился своего духовного ядра и был заключен под домашний арест во внутренних покоях дворца. Но посягательства на власть не прекращались, и император пережил несколько попыток покушения на свою жизнь. Последний раз убить его попытался Сюэ Мэн, вступивший в союз с Мэй Ханьсюэ. Хотя благодаря мощной духовной силе ему удалось выжить, Мо Жань все же оказался серьезно ранен и больше месяца был вынужден восстанавливать свои силы, скрываясь в императорских покоях.

На время его заточения проливные дожди накрыли земли Сычуань.

Набросив на плечи тяжелый парчовый халат[99.1], Мо Жань стоял в галерее у дверей тронного зала, вглядываясь в затянутое грозовыми тучами ночное небо. Белые пальцы судорожно сжимали полы одежды, на лице застыла почти безумная радость. Хотя он не проронил ни звука, в этот момент вся его сущность несла на себе отпечаток чего-то страшного, искаженного, чуждого всему человеческому. У него было несравненно красивое мужественное лицо, но выражение его глаз было мрачным и ожесточенным, без малейшего намека на доброту. Чем дольше он занимал эту недостижимую вершину, тем меньше человечности оставалось в нем.

За спиной послышался звук легких шагов. Не оборачиваясь, он бросил:

— Пришел?

— Ты собираешься уничтожить Куньлуньский Дворец Тасюэ? — тихий голос Чу Ваньнина отразился от стен безлюдного тронного зала.

— И что с того? — ответил Мо Жань.

— Ты... забыл, что ты обещал мне? Ты поклялся, что больше никогда не будешь угрожать жизни Сюэ Мэна.

— Раз уж Учитель снизошел до разговора со мной, не хочешь спросить о состоянии моей раны? Или ты пришел в это холодное, продуваемое всеми ветрами место лишь потому, что обеспокоен тем, кого я хочу убить, а кого помиловать? — голос Мо Жаня звучал спокойно, даже доброжелательно.

— Мо Вэйюй, я здесь, чтобы сказать: не делай того, о чем потом будешь сожалеть.

— Ха! Сожалеть? Человек, который сейчас должен сожалеть — это ты, Учитель. Помнится, когда я своими руками вырезал весь орден Жуфэн, ты сражался против меня не на жизнь, а на смерть, но в итоге сам лишился своего духовного ядра. Сейчас, не имея духовных сил и ничем не отличаясь от простого человека, как ты собираешься помешать мне растоптать и стереть с лица земли Дворец Тасюэ? Чтобы потом не сожалеть о последствиях, не стоит ли тебе перестать лезть в чужие дела? — Мо Жань наклонил голову набок и обернулся. Уголки его рта изогнулись в полной жестокости и насмешки ухмылке, в глазах вспыхнул зловещий огонек.

— Чу Ваньнин, что калека вроде тебя может сделать, чтобы остановить меня?

Возможно, из-за безжалостной правдивости этих слов Чу Ваньнин долго не мог подобрать нужных слов.

С грохотом небо расколола ослепительная молния, и дождь с новой силой обрушился на черепичную крышу.

Чу Ваньнин закрыл глаза. Лишь спустя какое-то время он открыл их снова и прошептал всего два слова:

— Не ходи.

Мо Жань резко обернулся, взметнулись черные одежды.

За его спиной было только свинцовое серое небо и стена дождя. Он в упор посмотрел на замершего внутри зала Чу Ваньнина и спросил:

— Почему я не должен идти? Я уже давал Сюэ Мэну шанс в тот год, когда ради него ты согласился лечь под меня[99.2]. Тогда я сдержал свое обещание: отпустил твоего человека и сохранил ему жизнь! Однако теперь он хочет убить меня. Так назови мне причину, почему я не должен идти?

— …

— Почему? Тебе нечего сказать? — Мо Жань холодно усмехнулся. — Давай, сделай мне выговор, обзови последними словами! Чу Ваньнин, ты же никогда не отличался долготерпением? Я знаю, Сюэ Мэн — плоть от плоти твоей, любимый ученик! Ведь его ты считаешь воплощением душевной чистоты и искренности, я же всего лишь кусок грязи на его подошве.

— Хватит! — лицо Чу Ваньнина стало серым. Он нахмурил брови, словно из последних сил пытаясь сохранить самообладание.

— Нет, не хватит! Как это хватит? — Мо Жань с высоты своего положения испытывал нарастающую жестокую радость в сердце от ощущения своего превосходства. Он одновременно злился и пребывал в бешеном восторге, ненавидел и дико ревновал. Как будто в угасающий огонь щедро плеснули масло, и вот уже давно терзавшие его сердце сильные чувства вспыхнули с новой силой.

Этот внутренний огонь рвался наружу из его глаз, когда он, не сводя взгляда с Чу Ваньнина, начал медленно прохаживаться взад и вперед.

— Не будет второго шанса, Чу Ваньнин. Я не дам ему возможности сделать вторую попытку. Я собираюсь убить его, живьем содрать с него кожу, растоптать его тело и пить вино из его черепа! Я хочу вырезать его печень и внутренности, разрубить его на куски и потушить с овощами и рисом! И ты не сможешь остановить меня!.. Чу Ваньнин, ты не можешь остановить меня!

Глаза Мо Жаня покраснели. Чем больше он говорил, тем более безумно счастливым становился. К концу своей речи он практически утратил человеческий облик.

Вдруг тонкая рука крепко ухватила его за ворот халата, а другая отвесила звонкую пощечину:

— Может хватит сходить с ума?!

Лицо Чу Ваньнина было так близко, что Мо Жань мог видеть, как дрожат его ресницы, и блестят от слез глаза:

— Мо Жань… очнись! Да проснись ты уже!..

— Я проснулся! — щека горела и пульсировала, но от жгучей боли Мо Жань обезумел еще больше. Стоило его взгляду упасть на лицо Чу Ваньнина, как яростный огонь захлестнул его целиком:

— Я-то давно проснулся! Это ты бредишь! Ты что, ослеп?!

Оттолкнув Чу Ваньнина в сторону, он разорвал на груди свою одежду, открыв взгляду окровавленные бинты.

— Это ты слепец, Чу Ваньнин! — взревев, он ткнул себя в грудь. Но его больная душа требовала большего, и Мо Вэйюй безжалостно схватился за засохшие бинты и одним рывком сорвал их с ран вместе с кусками плоти…

— Кто это сделал? Твой замечательный ученик! Сюэ Мэн! Если бы его Лончэн проник чуть глубже, я бы умер! Назови мне причину, почему я должен пощадить его! В твоих глазах только его жизнь имеет значение, а моя ничего не стоит, так?! — переполненный ненавистью, Мо Жань схватил руку Чу Ваньнина и приложил ее к своей кровоточащей ране. — Ты же хотел остановить меня? Отлично, я дам тебе шанс сделать это: вырви мое сердце!.. Чу Ваньнин, ты же, блять, у нас такой крутой, так давай, забери мое сердце! Ну же, вытащи его!

— … — холодные как лед пальцы Чу Ваньнина на его груди тряслись.

Разъяренный, переполненный ненавистью Мо Жань яростно уставился на него. Вздувшиеся синие вены на его шее были как готовые лопнуть натянутые струны.

Осипшим голосом он повторил:

— Вырви его!

Снаружи обрушившийся на крышу ливень бешено выстукивал по черепице тан-тан— тэ-тэ, это бе-зу-мие-бе-зу-мие.

Во дворце стояла мертвая тишина.

Ни звука. Ни движения.

Простояв так довольно долго, Мо Жань, наконец, ослабил хватку на руке Чу Ваньнина. Полным злости срывающимся низким голосом он сказал:

— Судьба Сюэ Цзымина и Мэй Ханьсюэ теперь в моих руках.

— …

— Ты ненавидишь меня, Учитель, — констатировал Мо Жань, — все равно, так или иначе, в этой жизни я стал тем человеком, которого ты ненавидишь, и между нами все сложилось именно так. Мы уже не можем вернуться назад, нам остается только вместе продолжать идти вперед в этой непроглядной тьме. Но по дороге на тот свет я все же утащу за собой нескольких старых друзей, чтобы они составили мне компанию в Аду.

В тот день Чу Ваньнин пристально посмотрел на удаляющуюся спину человека в черных одеждах и, в конце концов, сказал:

— Мо Жань, если ты разрушишь дворец Тасюэ и убьешь Сюэ Мэна, я также умру перед тобой. Может, мне больше и нечего предложить тебе для обмена, но, по крайней мере, я все еще могу выбрать смерть.

Услышав это, Мо Жань остановился на мгновение, затем повернулся к Чу Ваньнину в профиль. На фоне тумана и дождя видимая часть его красивого лица осветилась еле заметной насмешливой улыбкой: