Sic transit всевозможные утверждения о том, что богатство Запада основано на обезлюживании Востока или Юга. Богатые страны богаты в основном за счет того, что они делают и делали у себя дома, а не за счет нынешней или прошлой внешней торговли, иностранных инвестиций, иностранных империй или чего-либо еще, кроме иностранных идей, таких как изобретения, заимствованные из Китая, и сельскохозяйственные культуры, заимствованные из Нового Света. Предположим, что третий мир завтра будет перенесен с помощью волшебства на другую планету, подобно двухпланетной системе в романе Урсулы Ле Гуин "Одержимые: Неоднозначная утопия" (1974). В долгосрочной перспективе экономика стран первого мира практически не заметит этого. В краткосрочной перспективе они, конечно, столкнутся с серьезными нарушениями. Однако экономика Запада приспособится, как приспособилась она к нефти по 150 долл. за баррель в 2008 г., к отмене рабства в Британской империи в 1833-1840 гг. или к папскому решению 1537 г. о том, что с коренными американцами следует обращаться так, как будто у них есть душа. Единственное исключение из послевоенной утраты буквальной империи, поддерживаемой пушками и танками, - это Россия. Формальные или неформальные империи (возьмите, пожалуйста, американскую...) в целом не привели к обогащению державы. Доход на душу населения в России рос медленнее, чем если бы она каким-то счастливым чудом в 1945 г. приняла западное буржуазное достоинство и свободу, будучи прикованной к своим восточноевропейским колониям. Посмотрите на Восточную Германию в сравнении с Западной, где фактически был опробован контролируемый эксперимент. Производительность труда на заводах Осси в 1991 г. оказалась на треть ниже, чем на заводах Уэсси, причем русские хозяева Восточной Германии от этого не выиграли6.
То есть мы не можем объяснить богатство богатых стран эксплуатацией бедных. Это, повторяем, не означает, что эксплуатации не было, что британский, бельгийский, французский, испанский, португальский, американский или российский империализм был благом для империализированных народов. Это отдельный вопрос, ответ на который зачастую достаточно очевиден. Например, да, бельгийский империализм в Конго был ужасающим событием для конголезцев. Роджер Кейсмент записал в 1903 году, что говорили жители о концессионерах Леопольда: "Из нашей страны каждая деревня должна была вывозить 20 грузов каучука. . . . Мы не получаем никакой платы. Мы ничего не получаем... . . Раньше на 20 корзин каучука уходило 10 дней [в месяц] - мы все время были в лесу, подрезали каучуковые лианы, ходили без еды. ... ...потом мы голодали. Дикие звери - леопарды - убили некоторых из нас, пока мы работали в лесу, другие заблудились и умерли от облучения или голода, и мы умоляли белых людей оставить нас в покое. ...Но белые люди и их [черные] солдаты сказали: Идите. Вы сами звери".
Вспомним, однако, ограбление магазина. То, что жестокий империализм или другие формы эксплуатации, подкрепленные кратковременным западным превосходством в технологии производства оружия и специфически западной одержимостью масштабными зарубежными приключениями, часто были плохи для неевропейских жертв, вовсе не означает по логике - или по большинству фактов с 1492 по 1960 год - что средний гражданин европейских стран-нарушителей от этого обогащался.
Рассмотрим, например, печальную историю южноафриканского расизма. То, что в XX веке черные оставались необразованными и безземельными, а цветные не имели права заниматься определенными видами деятельности, не принесло белым южноафриканцам в целом никакой пользы, не больше, чем консервативным мусульманам приносит польза, если их женщины остаются неграмотными и не разрешают им водить машину. Писатель Алан Патон писал в 1948 г. в защиту прогрессивных белых, как раз в тот момент, когда апартеид достиг кульминации: "На земле достаточно щедрот для всех, и ... больше для одного не значит меньше для другого". Ответ на такой либерализм со стороны консерваторов всегда касается политической системы в целом и положения гегемонистской группы в ней: "Это опасно, так как более высокооплачиваемая рабочая сила будет ... больше читать, больше думать, больше спрашивать и не будет довольствоваться тем, что она вечно безголосая и неполноценная". Но мы обсуждаем здесь экономику, а не удовольствия или тревоги гегемонии, выступающей за бесправие.
С 1917 г., т.е. примерно с того момента, когда в ЮАР всерьез заговорили о травле чернокожих и цветных, по 1994 г., когда была установлена демократия, реальные доходы на голову белых южноафриканцев росли примерно на 2% в год.9 Два процента в год - это достойный, но не необычайно высокий темп роста. При таких темпах реальный доход удваивается каждые тридцать пять лет - событие отрадное, примерно то, что происходило в США с XVIII века. Однако это не шведское, не ямайское и не корейское чудо, и уж точно очень далеко от недавних китайских и индийских чудес, когда реальный рост на душу населения составлял 7-10% в год. На первый взгляд, эти 2% не оправдывают представления о том, что белые сильно обогатились, отбирая добычу или труд у людей с неевропейскими предками.
Рассмотрим близко сопоставимые примеры. Темпы роста реальных доходов белых в ЮАР в 1917-1994 гг. были несколько выше, чем в Австралии. У австралийцев отсутствовал многочисленный внутренний угнетенный класс. На ничтожное число аборигенов, выживших после евразийских болезней, в 1930-е годы все еще охотились ради спорта, как утверждают, пьяные западные австралийцы европейского происхождения. Однако никто не станет утверждать, что подобные занятия были основой австралийской экономики. В Австралии все работали, причем довольно усердно. Щелкайте ножницами, парни, щелкайте, щелкайте, щелкайте. Большинство австралийцев европейского происхождения не сидели на лошадях и не приказывали неграм, чтобы те умирали. Темпы роста реальных доходов белых южноафриканцев также были несколько выше, чем у всех жителей Новой Зеландии, где у европейцев, правда, был большой класс аборигенов маори, над которыми они властвовали, но не такой большой, как в белой ЮАР. А вот в Канаде или Ирландии доходы белых росли примерно теми же темпами, что и в ЮАР, где не было такого класса эксплуатируемых. А в других странах, где практически нет отдельной расовой группы, которую можно было бы эксплуатировать за артистически низкую зарплату в горнодобывающей промышленности или в домашнем хозяйстве, таких как Италия, Греция, Финляндия и Южная Корея, темпы роста доходов были выше, чем у привилегированных белых ЮАР, которых они добились за счет якобы имеющихся у них привилегий. Угнетать людей - это плохо. Однако обычно, если не всегда, угнетение помогает лишь нескольким богатым и влиятельным людям, нанося ущерб или не принося пользы простым людям, которые, как утверждается в расистской риторике, живут хорошо.
Конечно, угнетение может сделать некоторых угнетателей лучше - повторяю, богатых, влиятельных и редких. Это - исключительно благоразумное объяснение того, почему они участвуют в угнетении, и часто оно что-то объясняет. Однако такие выгодоприобретатели в игре с нулевой или отрицательной суммой - это обязательно ничтожные меньшинства, необычайно обеспеченные или необычайно жестокие люди, такие как несколько профсоюзных деятелей-африканеров в ЮАР, дом Сауда в Саудовской Аравии, члены коммунистической партии в Китае и на Кубе. Правда, южноафриканские белые долгое время считали, что их процветание зависит от угнетения неевропейцев. Это риторическое, нерассуждающее объяснение апартеида. Вера в фей, однако, не означает, что они существуют. (В 1830-х годах кто-то спросил ирландскую женщину, верит ли она в фей: "Нет, - сказала она. Но они все равно там были".)10 То, что люди считают, что им стало лучше от того, что они ассоциируются с империей или апартеидом, или рабством, или сегрегацией, или дискриминацией, или патриархатом, не означает, что так оно и есть на самом деле. Благодаря улучшенным сортам хлопка американское рабство было выгодным до самого конца для южан, владевших рабами (это небольшая группа - совсем не то, что в Капской колонии в XVIII в., где почти каждая белая семья имела раба). Однако рабство не принесло бедным белым Конфедерации ничего хорошего, кроме ощущения превосходства хоть над кем-то. Увы, подобно империалистам из рабочего класса в Великобритании, они считали, что эксплуатация негров богатыми людьми выгодна им как бедным белым, и поэтому в 1861 г. под командованием владельцев плантаций они встали в строй. Так же и в 1914 г. коки и сельскохозяйственные рабочие перешли под знамена палов Британской империи.
Бригады или территориальные полки под командованием пехотинцев из среднего класса (чьи двоюродные братья были полицейскими в Бирме).
В Южной Африке с 1936 по 1960 гг. расистская политика, разработанная в основном в 1920-е годы, позволила поднять африканеров - неквалифицированных рабочих и английских профсоюзных деятелей - над неграми-мигрантами и над цветными (т.е. людьми индийского или смешанного европейско-африканского происхождения). Доходы африканеров из низших слоев населения действительно росли, поскольку они устраивались на работу на железные дороги, а их сыновья поступали в инженерные вузы. Однако с 1975 по 1994 г., в самый расцвет системы, призванной их обогащать, реальные доходы белых африканеров и англичан выросли незначительно (при таких расчетах необходимо делать поправку на девальвацию цен с учетом повышения качества товаров). И действительно, у всех жителей ЮАР - и черных, и белых, и цветных - реальные доходы в то время стагнировали или фактически падали. Более того, темпы роста были ниже, чем даже во многих других африканских странах. И, что неудивительно, ни в один из периодов с момента основания системы она не добилась поразительного успеха для черных и белых, рассматриваемых вместе. Неудивительно, воскликнет материалист, что после 1986 г., довольно быстро, как коммунизм после 1989 г., от пропускных законов и прочего отказались. Но тогда он должен был бы объяснить с помощью той же материалистической гипотезы, почему они были приняты в первую очередь.