*****

Анна находится в просторном кабинете начальника следственного изолятора. Бокасса откровенно издевается над писательницей, всем своим видом показывая превосходство и силу.

– Синьора Венгер, вид у вас какой-то уставший, плохо спалось этой ночью? – притворно тянет слова тюремщик.

– Переведите меня в одиночную камеру, – женщина с трудом сдерживает себя, чтобы не расплакаться от обиды и унижения. Анна с трудом выдавила из себя последнее слово, – пожалуйста.

– Одиночная камера? Как странно, обычно заключённых угнетает одиночество. Вы не любите простое человеческое общение? – Бокасса поднялся с кресла и, обогнув стол, медленно приблизился к писательнице. – А может быть, вы расистка, синьора Венгер, и не любите людей с чёрным цветом кожи?

Анна молчит, разглядывая рисунок наборного паркета, и моля Бога, чтобы весь этот дурацкий спектакль поскорее закончился.

– Отвечайте! – рявкнул тюремщик, – и в глаза смотреть, когда с вами разговаривает начальник следственного изолятора.

– Люблю, – писательница испуганно посмотрела вверх: чудовище в человеческом обличии грузно нависает над женщиной, маленькие, злые глазки сверкнули холодным блеском.

– Так, так, так, и кого же вы любите? – голос Бокассы слегка потеплел.

– Людей с чёрным цветом кожи, – Анна с трудом, тихо выжимает из себя каждое слово.

– Ну, что ж, хорошо. Вот это мы, синьора Венгер, сейчас и проверим, – людоед оскалился голливудской улыбкой. – Полезайте-ка под стол. Да и одиночную камеру нужно ещё заслужить.

Анна медленно, словно поднимаясь на голгофу, подошла к столу со стороны отодвинутого кресла. Она опустилась на карачки и, выполнив приказание, стала ожидать неминуемого. Стол выглядит огромным, он явно старинный, потому женщина расположилась без особых затруднений. Тюремщик, предвкушая «сладенькое», расстегнул молнию форменных брюк, чуть приспустил штаны, и поудобнее устраиваясь в кресле, слегка пододвинулся к столу.

– Можешь начинать, белая шлюха, покажи, как ты любишь свободный народ Демократической Республики Гвинея. – Начальник изолятора в ожидании удовольствия с наслаждением продолжает унижать женщину.

Анна тяжело вздохнула и запустила руку в трусы. Женщина извлекла на свет толстую чёрную колбасу. Она обнажила головку, и массивная иссини-сиреневая залупа устрашающе выглянула наружу. Дама обхватила нежными губами немаленький орган и приступила к минету, слегка помогая себе пальчиками.

– Руки в сторону, синьора Венгер, работает только ротик, – строго одёрнул тюремщик, – подрочить я и сам могу.

Писательница упирается руками в могучие колени мужчины. Такой размер для дамы в диковинку, и Анна с трудом приспосабливается, чувствуя, как оживает во рту дремавший чёрный змий, наливаясь горячей кровью. Женщина тщательно посасывает внушительный инструмент. Дама надеется побыстрее покончить с этой унизительной процедурой, а посему усердно старается, используя все свои познания в интимном ремесле. Член быстро затвердел, и заглотить его целиком дама не решается, потому она плотно обхватив влажными губами головку, смачно посасывает, как рождественский леденец. Прилежно выводит вокруг мясистой залупы вычурные пируэты, усердно вылизывая и щекоча кончиком язычка уздечку.

Кто-то позвонил Бокасса, и он минут десять что-то эмоционально обсуждал по телефону. Всё это время, дама, не прерываясь, ублажает представителя свободной Африки. Писательница начала уставать. Спина затекла и ноет, коленки болят, а язык с трудом ворочается в оккупированном рту.

Однофамилец людоеда, чувствуя приближение кульминации, решил взять инициативу на себя. Он крепко обхватил голову Анны ручищами и нанизывает на вздыбленный орган, как помидор на шампур, стараясь проскользнуть головкой как можно глубже.

Женщина пытается приноровиться к жёстким проникновениям, и как может расслабляет мышцы гортани. Лицо сделалось пунцовым, слезинки навернулись в уголках глаз – потекли, смешиваясь с капельками пота. Анна чувствует, как головка с каждым разом проскальзывает всё глубже, сильнее, дыхание прерывается. В глазах темнеет, голова кружится, воздуха не хватает.

Начальник следственного изолятора последовательно и не торопясь пропихивает внушительный уд в самую глотку, наслаждаясь, как плотно мышцы обхватывают залупу. Гвала Бокасса размашисто трахает голову и вот, наконец, лицо уткнулось в волосатый пах; чёрный фаллос полностью вошёл и застрял глубоко в гортани.

Дама утробно замычала, протестующе шлёпая кулачками по толстым ляжкам ненавистного ниггера. Тюремщик не спеша снял голову новой наложницы с члена, писательница жадно хватает воздух, как рыба выброшенная волной на берег. Но пауза чертовски коротка. Африканец после успешного опыта теперь уже вовсю пользует Анну, не обращая внимания на жалобное сопение и жалкие удары по коленям. Бокасса с упоением дрючит женщину, и настолько эти проникновения кажутся божественными, такими сладострастными, словно миллионы фонтанчиков поднимаются откуда то из глубин сокровенного и, смешавшись в один пьянящий оргазм, слепят холодным бесовским блеском.

Анна плотным кольцом натруженных губ обхватывает раскалённую плоть готовую вот-вот оросить обжигающим семенем.

– Смотри на меня! Смотри!… – грозно рявкнул ниггер, сжимая в руках натраханную голову.

Гвала Бокасса зарычал как смертельно раненный бизон, тот самый которого он так долго выслеживал на охоте. Тот самый, который теперь стережёт охотника долгими бессонными ночами полной луны. Тот самый, одинокий и непреклонный, который возвращается в кошмарных снах снова и снова. И этот багряный испепеляющий взгляд навсегда лишил опрометчивого стрелка душевного покоя и похитил самое дорогое, для Гвала Бокасса – охотничий фарт.

Кровь мутной багровой пеленой заволокла взор тюремщика; первые, горячие потоки спермы ритмично выплёскиваются в услужливо подставленный чувственный рот.

Кровь бешено пульсирует в висках, Анна как заворожённая смотрит в лицо, перекошенное гримасой оргазма. Ошалевшая писательница наблюдает, как лик Гвала Бокасса принимает то дьявольские, то черты какого-то животного, а густое, мутное семя всё не кончается, изливаясь, заставляет женщину судорожно сглатывать, освобождая место для новых порций.

– Глотай всё до капельки, – опустошённый ниггер постепенно приходит в себя.

Женщина с трудом возвращается к реальности. С изумлением разглядывает обмякший, но всё ещё сохраняющий внушительные размеры орган и не понимает, как смогла принять такое, проявленные способности удивляют Анну. Горьковатая тягучая сперма полностью затопила рот. В сознании ритмично барабанят слова: «глотай, всё глотай, сука…». Анна послушно сглатывает, ощущая, как медленно стекает в пищевод тёплое семя. Женщина вспомнила, что со вчерашнего дня ничего не ела. Специфический, насыщенный вкус малафьи, с голодухи Анну начинает мутить. Дурнота не проходит. Сдерживая позывы тошноты, писательница мучительно вязнет, липкая, как дёготь, усталость овладевает, тело затекло, плохо слушается.

– Открой рот! Покажи язык! – Тюремщик пришёл в себя и, раскурив кубинскую сигару, блаженно затянулся.

Улыбнувшись, щедро обкуривает вонючим облаком ошалелую даму. Анна с трудом подавляет новую волну, рвотные спазмы не отпускают. Механически исполняет приказание. Довольный африканец добродушно потрепал по щеке свою новую белую рабыню.

– Эх, жалко будет расставаться с такой послушной и старательной синьорой. Послезавтра суд, тебя могут перевести в другую тюрьму. Ну да ничего, старый, мудрый Гвала Бокасса обязательно что-нибудь придумает. – Вслух рассуждает начальник следственного изолятора.

Тюремщик вызвал охрану. Сделав необходимые распоряжения, он подождал, пока конвоир поможет женщине выбраться из-под стола. Анна покинула кабинет, африканец остался один. Гвала Бокасса то ли размышляет, то ли находится в приятном оцепенении после минета. Незапно встрепенувшись, тюремщик набрал номер мобильного телефона...

*****

Ночь Анна провела в одиночестве. Утром даму навестил Себастьян с пакетом еды и водой. Женщина бросилась ему на шею.

– Себастьян, завтра суд, прошу, забери меня отсюда, – сбивчиво затараторила журналистка, – я лучше подпишу этот дурацкий договор, чем пойду в тюрьму.

– Не волнуйся Анна, я свяжусь с адвокатом, и мы тебя обязательно вытащим.

Голос Перейры остаётся спокоен, и это холодная сдержанность отчасти успокаивает женщину.

После обеда журналистку отвели в комнату свиданий, где она в присутствии Джозефа Бикилу не глядя подписала обязательные документы. А ещё через пару часов дама уже сидит на заднем сидении «роллс-ройса» в компании адвоката. Машина важно, с достоинством аристократа голубых кровей, неотвратимо приближает женщину к новым, пока ещё неведомым приключениям. Но, кажется, данное обстоятельство мало тревожит даму, главное – покинуть застенки, и Анна сделала это.

*****

Уже стемнело, когда дорога привела автомобиль к высоким воротам. Из домика охраны появился ленивый африканец в камуфляже и с «калашниковым» наперевес. Он неторопливо подошёл и заглянул в предусмотрительно открытое Бикилу окно. Видимо, адвокат бывал здесь не раз, потому что охранник заулыбался и отдал распоряжение по рации пропустить гостей на закрытую территорию.

Машина остановилась у входа в роскошный двухэтажный особняк в колониальном стиле. Джозеф Бикилу простился с Анной в салоне, а на улице её встретил чернокожий лакей в красно-синей ливрее. Он извлёк из багажника сумку дамы (журналистке вернули все вещи, отобранные при аресте) и проводил в комнату для гостей на втором этаже. Слуга извинился, что господин Милла не смог самолично встретить синьору Венгер и проинформировал, что свежее бельё и одежда находятся в шкафу, а ужин подадут через час. Ещё он попросил подготовить к завтрашнему утру список вопросов для интервью, а задать их журналистка сможет на встрече, ближе к вечеру. Прощаясь, лакей уведомил: «Если синьоре Венгер что-либо понадобится, она может вызвать прислугу, воспользовавшись колокольчиком». Слуга низко поклонился и вышел, плотно притворив за собой дверь.