ГЛАВА 5

ЭЛИАС

Элиас Лоч произнёс бесчисленное количество молитв за последние десять лет.

С того момента, как он перешагнул порог церкви, где жрица Кендра основала свою школу, и сделал первый вдох пыльного, разгорячённого воздуха, он понял одно: ему суждено служить своей богине любым доступным ему способом. Даже когда его глаза горели и слезились, полуослеплённые калейдоскопом цветов из витражей, возвышавшихся над ним, он с дрожью от осознания своей правоты понял, что находится именно там, где ему и место.

Его первая настоящая молитва, которая была полностью его собственной, а не цитатой из маленькой священной книги, была простой, он шептал её себе под нос, когда у него сбивались колени, и сводило живот.

"Пожалуйста, не дай мне наблевать на Жрицу".

Он догадывался, что Богиня Смерти нечасто слышала такую просьбу.

Рука матери на его спине и рука отца на плече — вот всё, что поддерживало его в тот первый день. И эта первая молитва привела к тысячи других — ни одна из них не была такой отчаянной, как эта, повторяемая в его голове, пока он бежал через замерзшую долину. Ни одна из них не была такой пылкой, как та, что вырывалась в рыданиях между судорожными вдохами: "Не она. Не она. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, только не она".

Боги, как он позволил этому случиться?

"Я дам тебе что-то ещё. Что-нибудь ещё. Ты получишь всё, что попросишь у меня. Но не её".

Его ноги едва касались земли, когда он мчался через окруженную горами долину, и это всё равно было недостаточно быстро для него. Для неё. Небо стремительно меняло цвет с оранжевого на серый и чёрный, ночь скрывала свидетельства кровопролития, которое они учинили сегодня, и это должно было быть утешением. В конце концов, Никс был королевством ночи. Это был их дом.

Но на этот раз это только подстегнуло его бежать быстрее, паника накатывала вместе с пульсом, рука пульсировала от боли. Она снова была слабой, онемевшей и покалывающей, как на следующий день после того, как он был ранен. Вероятно, ничего хорошего это ни сулило, но у него не было времени беспокоиться об этом. Наступала ночь, и если он заблудится в темноте, то никогда не найдёт палатку. Сорен ускользнёт от потери крови, шока или гипотермии — в зависимости от того, что похитит её раньше.

Дышать. Дышать. Дышать. Это был не столько приказ самому себе, сколько мольба, прошептанная боевой подруге, которую он оставил позади, пропитанную собственной кровью, с неподвижным смеющимся ртом, бледным от холода.

Следующий вдох, который он сделал, превратился в рваный всхлип, звук, приглушённый стуком крови в голове и хрустом снега под ним.

— Ты будешь жить, — молился он между вздохами.

Молился ей, своей Сорен, а не своей богине, возможно, первый еретический поступок, который он когда-либо совершил. Первый из многих, на которые он, возможно, был бы готов пойти, если бы это удержало её здесь.

— Ты будешь жить.

Не вопрос, не мольба. Приказ.

— Послушай меня хоть раз: ты будешь жить, или, помоги мне, я убью тебя сам.

Боги, он бежал недостаточно быстро. Его легкие горели, каждый вдох был хриплым, в то время как он торопил, торопил себя...

Вон он. Свет фонаря мерцал вдалеке, разрезая кромешную никсианскую ночь. Он бросился к палаткам, крича о помощи. Все прекратили свои дела и уставились на него, как на какое-то привидение. Только когда он опустил на себя взгляд, он понял, что был весь в крови, и выглядел так, будто сам умирает.

— Кто-нибудь, помогите, — выдавил он, согнувшись пополам, положив руки на колени, пытаясь набрать достаточно воздуха, чтобы объясниться. — Это... принцесса... Сорен...

Два врача в одно мгновение вскочили на ноги. Старший, мрачный и бледный, выпалил:

— Веди нас к ней.

Если путь до палатки занял столетие, то обратный путь был вечностью. Врачи обогнали его, когда его силы ослабли, но всё было в порядке. Лишь бы они добрались до неё, лишь бы спасли её...

Они перестали бежать.

Элиас резко остановился между ними, отчаянно пытаясь втянуть воздух в свои опалённые лёгкие.

— Что вы делаете? Мы почти...

То немногое дыхание, которое ему удалось собрать, улетучилось, когда он увидел представшую перед ними картину.

Окровавленная трава и талый снег. Залитый кровью валун зловеще озарён светом фонаря. Пустые, выброшенные доспехи.

Она исчезла. Не умерла — исчезла.

Мир ушёл из-под ног Элиаса, ужас впился острыми когтями в каждую его кость. Нет. Нет. Нет, нет, нет, нет, нет...

— Может быть, её нашел кто-то другой, — услышал он свой голос. — Может быть, кто-то нашёл её и отнёс в палатки...

"Или она умерла, — пробормотали его мысли. — Она умерла, и они утащили её вместе с остальными телами. Может быть, она уже горит".

Мир накренился на бок, ещё больше, сильнее...

Элиас рухнул на колени.