ГЛАВА 50

ЭЛИАС

Храм Атласа пах мякотью календулы и сладкими сиропами, и Элиас ненавидел это.

Он бы всё отдал за привычный уют благовоний и розы, чёток, сжатых в его руке, и заученных молитв на устах. Вместо этого у него была белокаменная башня, которая вытягивала свою бледную шею к небу, алтарь из чистого золота и компания тёмноволосого принца-консорта, стоящего на коленях у его ступеней, с букетом свежесрезанных цветов, зажатым в его гигантских руках.

Он не хотел приходить сюда. Но из-за тайны бродячего некроманта, его неуклонно растущей тоски по дому и того факта, что этим утром он едва мог поднять свою кружку чая, он нуждался в утешении, которое принёс ему алтарь. И его не очень заботило, кому он принадлежал. Мортем всё равно почтит молитвы — или, по крайней мере, он надеялся, что она это сделает. Может быть, вместо этого она сочтёт это ересью.

Нищим выбирать не приходится. Ему придётся воспользоваться этим шансом.

Элиас медленно вышел вперёд и опустился на колени рядом с Воном.

— О чём ты молишься?

Вон не отрывал опущенных глаз от букета, дрожащие руки были подняты вверх в мольбе, его рот был изборождён усталыми морщинами.

— Исцеление. А ты?

В плече Элиаса запульсировал жар, его пальцы слабо дёрнулись в ответ, и ему вдруг очень захотелось вздремнуть. Он стряхнул это желание, стараясь не дрожать. Позывы становились всё более частыми, всё сильнее и сильнее — команда его тела лечь и умереть начинала заглушать всё остальное.

И это пугало его.

— То же самое, — прохрипел он. — Может быть, не совсем то же, но...

— Исцеление приходит в сотнях форм, и Анима является хозяйкой каждой из них, — мягкий голос Вона ничуть не ослабил страсти в его словах, его любви к своей богине, и это только заставило Элиаса ещё больше затосковать по безопасности своего собственного храма. — Ты в нужном месте.

Он прикусил язык.

— Надеюсь, я не мешаю.

— Вовсе нет. Я рад, что у меня есть компания, — Вон сумел выдавить улыбку. — Ты будешь удивлён, насколько редко в последнее время можно найти кого-то, кто не вертелся бы вокруг меня. Думаю, моя жена была стервятником в другой жизни. Кажется, она не может перестать ждать, когда я умру.

— Я знаю, каково это, — сказал Элиас, а затем молча проклял себя за то, что был таким глупым.

Вон искоса взглянул на него, но спрашивать не стал — возможно, он понял, что Элиас не хотел об этом говорить.

Он давным-давно смирился с тем, что его жизнь обречена на скорый конец. Конечно, первую неделю или около того он разделял пыл Сорен, оба склонялись над запрещёнными библиотечными книгами, пока у них не затекали ноги, а спины не округлялись из-за сутулости, но после этого он попытался изменить свои виды на будущее. Принять то, что надвигалось, подготовиться к этому. Подготовить Сорен к этому.

Он знал её как свои пять пальцев, как знал каждую бороздку и каждую трещинку на своих чётках, как знал, как произносить своё имя. До настоящего времени, до Атласа, не было ни одной её частички, которая была бы ему незнакома.

Сорен не очень хорошо справлялась со смертью или чем-то ещё постоянного характера. Ей нравились перемены; ей нравилось иметь возможность взять бразды правления в свои руки и изменить курс к лучшему, если жизнь складывалась не так, как ей хотелось. Вот почему её не интересовала религия, концепция богов или судеб... ей не нравилась идея неизбежности, что кто-то другой распоряжается её судьбой, а её выбор был просто иллюзией контроля.

Так что ей было нелегко смириться с его надвигающейся смертью. И он пытался уважать это; преисподняя, если бы это была она, он бы не справился лучше, верил он в Мортем или нет. Но он начинал чувствовать, что даже его смерть была не его собственной, что она выбирала его смертное ложе своим собственным упрямством и страхом.

Он не хотел умирать на земле Атласа. Он хотел вернуться домой, снова поиграть со своими братьями и сёстрами, попрощаться со своими друзьями, матерью и стайкой двоюродных братьев и сестёр, засыпать каждую ночь в своей постели — или в постели Сорен — пока однажды утром он просто не открыл бы глаза снова.

Мир. Это было всё, о чём он просил; он хотел встретить Мортем с миром.

— Эли, — внезапно сказал Вон, — могу я дать тебе совет, который хотел бы, чтобы мне дали намного, намного раньше?

Элиас нахмурился.

— Конечно, Ваше высочество.

Вон усмехнулся.

— Пожалуйста, я просто принц-консорт... Точнее уже даже не принц, теперь, когда Солейл снова Наследница. Я просто Вон.

Но улыбка длилась недолго, и когда он положил руку на больное плечо Элиаса, это было так нежно, что даже не причинило боли.

Взгляд Элиаса остановился на запястье Вона; хотя и широкое, оно было костлявым и наполовину истощённым, казалось, что оно может сломаться, если он сожмёт его между пальцами. Наполовину сформировавшаяся мысль защекотала задворки его разума... не совсем подозрение, но близко. Воспоминание о чём он предупреждал Каллиаса и Симуса, чтобы они остерегались в их охоте по городу. Но он быстро отбросил эту мысль — слово против шурина Каллиаса купит ему только постоянное место жительства в знаменитых подземельях Атласа, и, кроме того, он вряд ли был подходящим человеком, чтобы бросать обвинения, основанные исключительно на его болезни.

— Люди, которые любят нас, имеют право сражаться за нас, — наконец сказал Вон, возвращаясь мыслями к храму. — Но иногда лучшее, что мы можем для них сделать, это отпустить. Прежде чем они уничтожат себя, пытаясь спасти то, что уже безнадёжно.

У Элиаса перехватило горло, и он склонил голову — не для молитвы, а чтобы скрыть слёзы, навернувшиеся на глаза.

— Я не знаю как, чтобы не разбить ей сердце, — признался он шепотом.

Вон сказал так же хрипло:

— Я тоже.

После этого двое умирающих сидели вместе в тишине, их молитвы оставались при них, даже ушам алтаря не позволялось слышать их мольбы. И хотя это был храм Анимы, казалось, Мортем сочла нужным устроить здесь свой трон, тень смерти низко нависла над двумя мужчинами, которых любили так сильно, что сама Смерть не хотела бросать этому вызов.