— Темпеста здесь боятся не просто так. Он разрушитель кораблей... безжалостный, скучающий, жестокий. И лёд? Ты знаешь, куда пойдут мысли людей.

К Никсу. К безжалостному королевству ночи и снега, которое поклонялось Мортем в первую очередь, а Темпесту — во вторую.

— Как мне заставить это исчезнуть?

— Каллиас, это магия. Такое бесследно не проходит. Меня больше беспокоит тот факт, что это проявляется только сейчас, ты слишком взрослый...

— Пожалуйста, перестань говорить "проявляется", — простонал он. — И ты старше меня, помнишь?

— Моя магия проснулась в шесть лет. У большинства благословенных богом есть свои магические проя... э-э-э, появляющиеся где-то с пяти до шестнадцати лет. Взрослый мужчина, лишённый сил, внезапно просыпается, выплевывая лёд из рук, это... неслыханно. Такое не должно быть возможным.

Никакой власти.

— Верно, — пробормотал он, смех вырвался из него лающим звуком, похожим на кашель при крупе. — Ну, ты эксперт в том, что тебе даруют власть, которой у тебя не должно быть, не так ли?

Слова лениво слетали с его подвыпившего языка, бездумные и горькие, и руки Джерихо замерли на его руках.

Когда он поднял глаза, её взгляд был прикован к нему, как якорь, утопленный в песке. Её челюсть была сжата, взгляд сверкающий.

— Что это должно означать?

Он отвёл руки назад, скрестив их на груди, пряча их под бицепсами.

— Ничего. Забудь об этом.

— Нет, нет, ты не можешь швырять в меня чем-то подобным, а потом притворяться, что этого не было. Что ты имеешь в виду под этим?

Каждый косой взгляд, каждая брошенная реплика, каждая невысказанная жалоба непроизвольно срывались с губ Каллиаса, выносимые из его нутра бурлящим пойлом вина и усталостью. Это был тугой поводок с тремя узлами, на котором он держал себя. Он чувствовал, как он изнашивается, когда его дёргали слишком много раз.

И ему было всё равно.

— Я просто имею в виду, что, возможно, если бы ты тратила меньше времени на то, чтобы играть в няню, и больше времени на то, чтобы действительно заниматься своей работой, Атлас сейчас был бы в лучшем положении.

— Ты так думаешь? Играю? Каллиас, мой муж умирает! Ты ожидаешь, что я просто проигнорирую...

— Я не ожидаю, что ты проигнорируешь это, но, боги, Джерихо, я ожидал, что ты отнесёшься к этому с умом! Выбирая Солейл, из всех проклятых богами...

— О.

Он ненавидел то, как её голос обвивает это "о", понимание и жалость, вытекающие из него, как из перерезанной артерии.

— Понимаю. Ты злишься, потому что это был не ты.

У него пересохло в горле, и он потянулся за оставленной бутылкой на столе. Может быть, там осталось несколько капель.

— Я не...

Джерихо хлопнула ладонью поверх его, прижимая её, останавливая кончики пальцев в нескольких сантиметрах от бутылки.

— Ну, мистер самоуверенный, ты хочешь знать, почему ты никогда не сможешь быть королём? Почему я не могла отказаться от этого, когда были только ты и Финн? Я скажу тебе почему.

Она отпустила его руку, схватила пустую бутылку из-под вина и стала размахивать ею перед его лицом, её хмурый взгляд был искажён щитом из округлого стекла.

— Вот почему. Потому что, когда всё становится невыносимым, вы с Финном не можете с этим смириться. Ты бежишь за бутылкой, а Финн бежит ночью куда глаза глядят, и ни у кого из вас нет ни сил, ни стремления сделать то, что вам нужно, чтобы всё стало лучше. Ты никогда не сможешь стать королём, пока не сможешь смотреть на мир без похмелья, Кэл. И я сомневаюсь, что это произойдёт в ближайшее время. Ты можешь?

— Я....

— Возможно, я была рассеянна последние несколько лет, — закипела Джерихо, на глазах у неё выступили слёзы, — и да, возможно, я слишком сильно полагалась на тебя, и я сожалею об этом. Но я думала, что мы дали друг другу обещание. Перед всеми нами. До политики и войн, до корон и тронов мы изначально были верны друг другу. Я не понимала, что твоя любовь зависит от того, что я могу тебе дать.

Даже опьянение не могло спасти его от этого удара, удара в живот, который отозвался во всём его теле, как дрожащий гонг.

— Нет, Джер, я... это не то, что я имел в виду, прости, я сейчас не в духе...

— Убирайся.

— Что?

— Я сказала, убирайся, — прорычала Джерихо, поднимаясь на ноги. — И не возвращайся, пока не протрезвеешь настолько, чтобы держать свои проклятые богами глаза открытыми.

Он не мог понять, что она пыталась сказать.

— Это мой кабинет.

— Больше нет. Пока ты не отрезвишь свою голову. Атлас не может позволить себе, чтобы ты сейчас за что-то отвечал.

— Джер...

Её глаза горели бескомпромиссным огнём.

— Сейчас же, Каллиас.

Он выпрямился в кресле, заставляя себя сидеть прямо, вцепившись в подлокотники так крепко, как только мог.

— Ты больше не Наследница. Ты не можешь указывать мне, что делать или куда идти.

— Нет, ты прав. Я не Наследница. Но я твоя старшая сестра. И я говорю тебе, что тебе нужно пойти куда-нибудь в тихое место и протрезветь, иначе я собираюсь надрать твою пьяную задницу по первое число.

Он по-прежнему не двигался с места.

— Или я могу пойти за мамой, — сказала Джерихо легко, как будто это не было худшим предательством из всех. — Уверена, она была бы рада увидеть тебя таким.

С его языка сорвалось проклятие, и он вскочил со стула.

— Не могу поверить.

Она стояла с прямой спиной, стиснув челюсти и сжав руки в кулаки.

— Поговорим позже. Когда ты снова станешь самим собой. Я не могу иметь с тобой дело, когда ты в таком состоянии.

Каллиас что-то проворчал себе под нос, но сделал, как она сказала, и, спотыкаясь, вернулся в холл. Каким-то образом он сумел найти дорогу обратно в свою комнату.

Спать. Сон поможет. Так всегда было.

Но даже когда он уткнулся лицом в подушку и погрузился в беспокойный сон, ему показалось, что не прошло и минуты, как паж разбудил его стуком в дверь, сообщив, что его вызвали родители.

Боги, этот день станет для него погибелью.