К вечеру они встретили нарту Алитета. Она была так нагружена железом, что Алитет, помогая собакам, сам тянул ее за баран. Поравнявшись, нарты остановились. Алитет растерянно, упавшим голосом, тихо спросил:

- Кузаков, ты куда?

- В ревком поехал, - с чувством жалости к Алитету ответил Кузаков.

- Трогай, Ваамчо, - сказал Осипов.

Алитет долго смотрел вслед Ваамчо, на свою нарту, груженную железом, и вдруг ни с того ни с сего ударил ногой собаку-вожака.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Утопая в снегу, низко опустив морды, собаки медленно тянули нарту. Встречный пронизывающий северозападный ветер нес острые, колючие снежинки и больно хлестал лицо Алитета. Но он сидел на нарте неподвижно, подставив щеку под ветер, и даже не кричал на собак. Пурга кружила всюду, звезды исчезли, и, кроме мелькающих хвостов задней пары собак, ничего не было видно. Стояла глубокая полночь.

Щека служила Алитету компасом, и он ехал, определяясь по направлению ветра. Он не обращал внимания на свистящую пургу и думал только о Кузакове:

"Зачем его увезли? Наверное, этот новый русский - тоже начальник? Но какой совсем дрянной человек стал Ваамчо! Это он привез его сюда".

- Меркичкин! - громко выругался Алитет. - Пусть. Теперь я и без Кузакова сам наделаю топориков. Я возьму молотобойцем Омрытагена. Он сильный, а держать и поворачивать горячее железо буду сам!

И, обрадовавшись предстоящей работе, он соскочил с нарты, крикнул на собак и, борясь с пургой, стал помогать упряжке, вцепившись в баран нарты.

На щеке образовалась наледь. Алитет смахнул ее, сел на нарту и, взяв горсть снега, стал растирать щеку. От боли он усмехнулся и подумал: "Что случилось? Никогда не обмораживал. Перестал быть мужчиной".

Растерев щеку, он опять вскочил и, покрикивая на собак, побежал рядом с нартой в беспросветную тьму.

В стойбище, где стояла кузница, все спали. Люди не ожидали приезжих, и Алитета никто не встретил. Он подъехал прямо к палатке, остановил собак и торопливо вбежал в нее. Чиркнув толстой американской спичкой, он осветил палатку и сразу увидел, что наковальни и горна нет. Алитет застонал. В темноте он присел на корточки, низко опустив голову, и долго сидел молча, пока не онемели ноги. Палатка гудела, шум полотнищ леденил душу.

Алитет зажег спичку, взял дощечку и, нащепав лучинок, развел костер. Положив в него несколько угольков, он стал раздувать их. Языки пламени осветили всю палатку. Алитет увидел в углу маленький молоток и пристально уставился на него.

На улице завыла собака, поднялся лай. В палатку вошел человек из соседней яранги.

- Чарли, зачем ты здесь сидишь? Пойдем в мой полог. Там чай есть, и Гой-Гой спит у меня, - сказал он.

Алитет поднял глаза и молча смотрел на него.

- Пойдем, Чарли. Здесь холодно.

- Кто увез отсюда все это? - показав на чурбак, где стояла наковальня, спросил Алитет.

- Русские увезли. Они сначала ругались, потом Ваамчо стал грузить все в нарту. Их не поймешь, этих русских. Новый русский сердитый. Ваамчо привез его. Ваамчо тоже начальником стал. Он сам сказал мне об этом.

- Я догоню их, отобью Ваамчо, заарканю, как дикого оленя, и привезу его сюда, в эту палатку. Я сниму с него штаны и посажу на холодное железо, и ты посмотришь тогда, какой он начальник... Куда он повез Кузакова?

- К бородатому повез.

- О чем они говорили здесь?

- Разве можно понять птиц, о чем они разговаривают?

- А что говорил Ваамчо, этот безумец, достойный презрения?

- Он сказал, что один человек из нашего стойбища должен поехать на большой праздник к бородатому начальнику. Омрытаген вызвался ехать.

- Омрытаген? Я с нам хотел делать топорики.

- Только они оставили ему связку пуговиц. Он их по одной снимает каждое утро. Кончится вся связка, тогда он поедет на праздник говоренья.

- Не рассказывай! - раздраженно закричал Алитет. - Не надо. Лучше пойдем чай пить.

Гой-Гой сидел на оленьей шкурке и на листке бумаги что-то писал маленьким карандашиком. Алитет вырвал у него и бумагу и карандаш. Он разорвал листок в мелкие клочья и с остервенением изгрыз карандаш. Мальчик удивленно посмотрел на отца и тихо сказал:

- Отец, ты сам велел мне учиться.

- Не надо. Пойди запряги свою упряжку, я скоро поеду на ней. Отдохнут мои собаки - вернешься на них домой.

- Чарли, может быть, один он не найдет дорогу? - спросил хозяин яранги, называя Алитета новым именем.

- Жить захочет - найдет, - пробурчал Чарли-Алитет. - Давай скорее чай.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

Напившись чаю, Алитет забежал еще раз в кузницу. Все, что осталось от нее, - это забытый молоток. Алитет стоял и долго смотрел на него. Алитет поднял молоток и постучал им о деревянный чурбак. Разобрав палатку, он положил ее в нарту и помчался в Энмакай.

На третий день ночью Алитет вернулся домой. Он разбудил Тыгрену и велел засветить жирник.

Укрыв Айвама пыжиковым одеялом, Тыгрена подожгла смоченный тюленьим жиром мох. Язычок пламени осветил полог. Горящей лучинкой она сделала еще язычок и, быстро соединяя их, зажгла широкую ленту пламени.

В полог вошла Наргинаут.

Алитет сердито взглянул на нее и проговорил:

- Зачем пришла? Ты, глупая! Займись-ка лучше собаками. Распряги их и накорми. Только не сразу. Подольше надо их выдержать. Они бежали быстро и разгорячились. Ступай!

Наргинаут молча удалилась.

Тыгрена сняла с потолочной балки оленью шкуру, развернула ее и положила рядом с Алитетом. Он перекатился на мех, растянулся и, глядя в потолок, спросил:

- Сколько в стойбище русских?

- Один. Только один учитель, - ответила Тыгрена.

- А другие где?

- Двое утром уехали.

- И Ваамчо уехал с ними?

- Нет. Он здесь.

Алитет быстро повернулся к Тыгрене и шепотом спросил:

- Здесь?!

Поднялась меховая занавеска, и в пологе показалась голова шамана Корауге с пожелтевшим лицом.

- Ты приехал, Чарли? - послышался его дребезжащий голос.

Алитет сказал:

- Ступай к себе спать! Все равно помощь не приходит от тебя. Ступай!

Корауге растерянно взялся дрожащей рукой за свою бороденку и, уставившись на сына, сказал:

- Ты непочтительным становишься, Чарли.

- Я устал. Я очень устал. - Алитет махнул рукой. - Иди спи.

Корауге с шипеньем скрылся из полога.

- Чарли, - сказала Тыгрена. - Скажи ему, чтобы он никогда не заходил в мой полог. Плохо будет, Чарли, если он станет ходить ко мне.

Алитет промолчал - это означало, что он согласен с Тыгреной.

Она подвесила чайник над жирником и принялась дробить мерзлое оленье мясо.

- Много дум скопилось в голове, - сказал Алитет. - Разных дум... Убери мясо. Я не хочу есть...

Тыгрена насторожилась, и вдруг тревога охватила ее.

Сверкая глазами, Алитет приблизился к ней и тихо, злобно прошептал:

- Я пойду к нему и убью его.

- Ты хочешь убить Ваамчо? - спросила Тыгрена.

- Очень сильно хочу. Мешает он мне, этот безумец.

С невозмутимым спокойствием, стойко скрывая свое волнение, Тыгрена спросила:

- Ты чем хочешь убить его? Ножом или ружьем?

- Я задушу его руками.

Тыгрена молча достала кирпичный чай и, отковыривая ножом кусочки, стала бросать их в чайник. С тем же спокойствием она сказала:

- Чарли, если ты задушишь Ваамчо, тебя убьет учитель. Он в большой дружбе с ним. Учитель - сильный человек... И кто тогда соберет твоих оленей во многих стадах чаучу?

Алитет набил трубку, закурил.

- Ты думаешь, не надо убивать Ваамчо? - глотнув дым, спросил он.

- Не надо. Русские начнут охотиться за тобой, если ты даже нынче ночью убежишь в горы. Их много появилось на побережье, этих русских. Ваамчо - их большой приятель. И сам он стал другим, перестал быть робким.

- Откуда взялась у него сила? - спросил Алитет.

- Не знаю. Пожалуй, от русских. Они пригнали ему вельбот для охоты на моржей. Научили его злить железный мотор. Каждый день около школы Ваамчо дергает мотор за ремешок. Мотор выпускает дым, злится, фырчит и шумит. А в середине у него огонь. Мотор будет возить вельбот во время охоты. Этот мотор пригнал вельбот сюда от самого мыса Чукотского Носа.