– Вы совершенно напрасно так нервничаете, – сказал Наринский, намазывая масло на кусок белого хлеба, – наши люди уже оповещены о том, что на пароме ничего нет, и предприняты все меры, чтобы кокаин не попал в Россию. А кроме того – вы себе представляете, что это такое – четыреста тонн груза? Их, знаете ли, в прямой кишке через границу не протащить.

– Чушь! – ответил Знахарь, наливая себе в чашку крепкий чай. – Четыреста тонн – объем серьезный, согласен, но вы должны представлять себе протяженность российских границ. Вы что, хотите расставить на границах и таможнях своих Игроков? Смешно! Я еще со школы помню – двадцать тысяч суша, сорок тысяч море. Шестьдесят тысяч километров! А человеческий фактор?

– Что вы имеете в виду? – спросил Наринский, сосредоточенно намазывая на бутерброд черную икру.

– Что имею, то и введу, – Знахарь начал терять терпение. – Там, где, как вы считаете, надежно закрыто, можно попросту купить людей. Есть суммы, которые валят с ног любого, самого свирепого, сторожа. А уж о чиновниках и говорить нечего. У них хватательный и брательный рефлексы в крови.

– Ну, определенный риск, конечно, имеется, – рассудительно согласился Наринский и откусил от бутерброда с икрой большой кусок.

– Слушайте, вы, академик хренов, – Знахарь подался вперед, – вы играете в ваших заоблачных высях, и для вас народы и судьбы не более, чем фишки и ходы. А я человек простой, приземленный, и я знаю, чем это оборачивается для людей, живущих внизу, на земле. Огромная партия отравы, двигающаяся из пункта А в пункт Б, для вас просто пешка, ну – фигура. А я точно знаю, что ее можно сравнить с атомной бомбой. Только бабахнет она не в каком-то определенном месте, а на всей территории большой страны, без всякого дыма и огня. Но жертв будет не меньше, чем в Хиросиме. Вам не приходит в вашу ученую голову, что это разновидность войны? Что

Гарсиа и Альвец были не просто спекулянтами высокого полета, а генералами какой-то неизвестной армии, и цель у них была – не деньги, а трупы?

Наринский перестал жевать и посмотрел на Знахаря.

– Интересная мысль, – сказал он, подняв брови, – но не оригинальная. То, что вы додумались до этого, делает вам честь, но… Вы действительно считаете нас этакой самозваной элитой, оторвавшейся от реалий жизни? Если так, то вы сильно ошибаетесь.

Он посмотрел на Риту, потом снова на Знахаря и, положив недоеденный бутерброд на тарелку, сказал:

– Мне сорок четыре года. Моему сыну сейчас было бы двадцать два. Три года назад он погиб в Чечне. Сначала его взяли в плен, а потом, через полтора месяца издевательств, убили. Вот и думайте – оторван я от низкой и грязной жизни или нет.

Знахарь молчал, а Рита, посмотрев на него, вздохнула и сказала:

– Костя, ты не думай, что мы плохо знаем жизнь. Мы как раз очень хорошо ее знаем. Просто мы знаем больше, чем ты, и эти знания не для слабонервных.

– Слабонервный – это я, что ли? – Знахарь усмехнулся.

Наринский взглянул на него и, долив себе чаю, сказал:

– В определенном смысле – да. Вот я вам сейчас нарисую картинку.

Он отхлебнул чаю, потом поставил стакан на стол и полез в карман.

Маргарита кашлянула, и Наринский сконфуженно пробормотал:

– Да, действительно… Здесь ведь нельзя курить. Покрутив головой, он снова взялся за подстаканник и сказал:

– Картинку… Ладно, вот вам картинка. Полководец отправляет в бой три тысячи солдат. Он точно знает, что половина из них останется лежать мертвыми. Полторы тысячи вселенных обратятся в ничто. Но город, в котором живут сто тысяч, будет спасен. Он может не жертвовать этими солдатами, но тогда погибнут сто тысяч. Вот такая арифметика. И мы, Игроки, постоянно сталкиваемся с такими ситуациями. Но та ситуация, которую я вам только что описал, – слишком проста. А бывают и посложнее. Например, имеется некая злая сила, которая готовит, э-э-э… Ну, скажем, очередную злодейскую акцию. Просто остановить их, то есть – схватить или даже убить – мало. Потому что уцелевшие продолжат свое дело при попустительстве общества. Поэтому нужно вынудить общество принять законодательные меры и приложить государственную мощь, чтобы лишить эту злую силу возможности существовать и действовать в дальнейшем. И мы, зная, что готовящаяся акция чревата жертвами, не противимся этому и даже в некоторых случаях способствуем тому, чтобы она прошла успешно и как можно более драматично. И тогда потрясенное общество не сможет не принять меры к предупреждению множества таких же акций в будущем. Что вы смотрите на меня, как на вурдалака? Вы кино помните – «Место встречи изменить нельзя»? Жеглов кладет кошелек в карман Кирпича, а дурачок Шарапов начинает распускать слюни насчет чистых рук. Помните? Очень хорошо. Так вот – у нас грязные руки, будьте уверены. Они в крови и в дерьме. У хирургов руки тоже в крови и дерьме пациентов. Понимаете?

Знахарь молчал.

– Злодея нужно брать с поличным, – продолжил Наринский, – и мы заботимся о том, чтобы это самое поличное было при нем, и даже помогаем ему. Иногда – ценой человеческих жизней. Вы думаете – это легко?

Он посмотрел на Знахаря.

– Конечно, вы так не думаете. Но вам не дает покоя мысль – как можно, зная, что человека ждет смерть, не воспрепятствовать этому? Отвечу – можно. Это чудовищно трудно, но если ты точно знаешь, что такова цена жизни двух десятков других людей – можно. Вы никогда не строили модели ситуаций, от которых наше сознание обычно бежит, как черт от ладана?

– Не приходилось, – буркнул Знахарь.

– А зря. Ну, скажем… – он посмотрел на Риту и усмехнулся, – Маргарита Левина сидит связанная, у нее на коленях бомба, а перед вами – кнопка. А где-то в сторонке под дулами автоматов пятнадцать человек. Некие вооруженные люди говорят вам – нажми кнопочку, и мы отпустим их. А не нажмешь – всех постреляем. Что вы будете делать?

Знахарь посмотрел на Риту и увидел, что она еле заметно улыбается.

– Что за чушь! – возмутился он. – И думать даже не хочу.

– Вот! – Наринский поднял палец. – Вот именно! Вы не хотите даже думать о таком. Вы изо всех сил сопротивляетесь, лишь бы не оказаться перед таким выбором, вам страшно даже помыслить об этом. А мы постоянно сталкиваемся с подобными ситуациями.