Иван прикурил, взял в руки палку и, прихрамывая, пошел к остановке. Ярко светило солнце, чирикали воробьи в кустах акации… Ивану представилась самодельная автоматическая кормушка для птиц, сконструированная Славкой Мордвиновым. Сейчас она стоит на балконе пустой квартиры - пыльная и пустая. И квартира пыльная и пустая. Тускло светятся корешки книг на русском и английском, стоит недопитая Светланой чашка кофе. Светлана никогда не войдет к себе домой, не крикнет с порога: Ванька, я вернулась! НИ-КОГ-ДА.

А Лидер жив… и Председатель жив… и стрелок, который нажал на спуск винтовки, убившей Светлану, тоже жив… и продажный ментовский генерал жив… пока. Все они живы пока.

Иван резко ускорил шаг. Краб, наблюдая, как шагает Таранов, сказал:

- Ого! Этот "хромой" чешет, как хороший десятиборец.

Председатель ничего не сказал.

Неожиданно Таранов остановился… В глазах было темно, и кололо в подреберье, как будто после долгого бега. Но остановился он по другой причине: он ощутил чей-то взгляд. Чей-то внимательный, пристальный взгляд.

- Возможно, - сказал полковник Кондратьев Крабу, - меня сейчас убьют. - Краб вскинул на него непонимающие глаза. - Возможно, Борис, меня сейчас застрелят, но ты не должен ни во что вмешиваться.

- Не понял, Евгений Дмитрич, - озадаченно произнес Краб.

- Это приказ, Краб, - сказал Кондратьев.

- Я не понял, Евгений Дмитрич.

- Если бы мне было столько лет, сколько тебе, то я бы, наверно, тоже не понял, - ответил Кондратьев и широко улыбнулся. Краб напрягся. Осознал, что полковник говорит совершенно серьезно и происходит нечто странное.

- Да в чем дело, Евгений Дмитрич? - очень серьезно спросил Краб. Председатель вылез из машины, снял пиджак и бросил его на переднее сиденье. Потом нагнулся и сказал:

- Дело в том, что нужно отвечать за ошибки… всегда приходится отвечать за ошибки, Боря.

Кондратьев повернулся и пошел к Таранову. На ходу он расслабил узел галстука и подкатал рукава сорочки. Он шел легко и свободно… легко… и свободно.

Ощущение чужого взгляда было очень сильным. Обычно это ощущение предупреждало об опасности. Но сейчас опасности не было - Таранов понимал это шестым чувством. Иван оглянулся. И увидел Председателя. Председатель шел не спеша - руки в карманах. На лице - улыбка, но в глазах… в глазах нечто, что трудно объяснить. Рука Ивана сжала палку. Палка была грубоватой, увесистой, с массивной изогнутой рукоятью. Ударом такой "биты" можно без труда проломить череп.

Не дойдя метров пять, Председатель остановился, вытащил руки из карманов. Показал Ивану - пустые… Глаза смотрели в глаза… рука Таранова сжимала палку.

По газону бежала собачка. Она остановилась вдруг, оскалилась и зарычала на Таранова.

- Ну здравствуй, Иван Сергеич, - произнес Председатель. Несколько секунд каратель молчал, потом разлепил губы:

- Здравствуй… выследили все-таки?

- Я пришел один. Нужно поговорить, Иван.

- Пойдем, - сказал Таранов и указал на дверь подъезда.

Они сидели напротив друг друга в кухне бабы Вериной хрущобы. Разговор не клеился… разговор был почти невозможен! Кондратьев задал пару формальных вопросов, Иван дал пару формальных ответов… Председатель собрался еще что-то сказать, но каратель опередил:

- Зачем убили Светлану?

Председатель вскинул глаза - темные, глубокие.

- Ты что? - сказал он. - Ты что?

Таранов опустил руку в карман сорочки и вытащил пулю, поставил ее на стол. Очень высокая остроконечная пуля спецпатрона СП-5 стояла на грязноватой клеенке как монумент… как маленький памятник… пакостный, сволочной памятник убийству.

Полковник Кондратьев смотрел молча, долго, не мигая. Таранов сосредоточенно курил, сквозняк нес дым над клеенкой и над пулей, пробившей горло Светланы.

- Я не знал, - сказал Кондратьев.

- Да… ты не знал. Конечно, ты ничего не знал.

- Ты веришь мне, Иван?

- А что это меняет?

- Собственно… собственно, ничего.

- Вот видишь… Зачем ты искал меня, Председатель?

- Я хотел поговорить. Но теперь, пожалуй, не о чем, - сказал Председатель и замолчал. Через несколько секунд он спросил: - Где она похоронена?

Таранов затушил сигарету и посмотрел в глаза Председателю:

- Скорее всего, она до сих пор в морге.

- А что же ты… - вскинулся полковник, но осекся, сообразил, что спорол ерунду, что - попытайся Иван заняться похоронами Светланы - он тут же был бы арестован.

- Извини, - сказал полковник, - извини… хочешь, я займусь похоронами?

Прошло четыре дня… Председатель вернулся из Санкт-Петербурга и положил перед Иваном Свидетельство о смерти с отметкой о захоронении.

- Спасибо, - сказал Таранов.

- Брось, - ответил Кондратьев. - На кладбище тебе, Иван, нельзя сейчас, засада там…

- Я знаю.

Иван открыл дверцу холодильника, вытащил бутылку водки.

- Давай помянем, Председатель. Выпили, помолчали.

- Что собираешься делать, Иван Сергеич? - спросил Кондратьев.

- Ты разговаривал с Лидером?

- Да.

- И что?

- Ты был прав. Он темнит, но я приватно потолковал с людьми. В день убийства Светланы Лидер в Питере отсутствовал… и Ирина тоже.

- Амазонка? - удивился Таранов.

- Она самая, - кивнул Кондратьев.

- Это невозможно, - сказал Иван. Кондратьев пожал плечами, налил водки.

- Что ты собираешься делать дальше, Иван Сергеич?

- А ты не догадываешься, Евгений Дмитрич?

- Догадываюсь.

Бывший контрразведчик и бывший диверсант выпили.

- Может, передумаешь? - спросил Кондратьев. Таранов усмехнулся. Кондратьев повертел в руках стопку, сказал: - Ну что ж, уговаривать не буду. Поступай, как знаешь. Тем более что Лидер уже давно сошел с резьбы.

- В каком смысле? - спросил Иван.

- Ты Федора помнишь?

- Конечно… почему он застрелился?

- Он не застрелился, Иван Сергеич. Его ликвидировал Лидер.

- Почему?

- Долго рассказывать… в двух словах если, то так: Лидер заподозрил его в измене. И принял решение о ликвидации.

- А ты? - прищурился Таранов. - Ты что же?

- Я? Я ничего не знал, но… как ты сказал давеча: а что это меняет? Ты только не подумай, что я пытаюсь оправдаться: того не знал, этого не знал… Я не оправдываюсь. На пару с Игорем Палычем мы эту кашу заварили. С самыми благими намерениями, кстати, но… не нами придумано: благими намерениями вымощена дорога в ад! Я не пытаюсь оправдаться, Иван Сергеич. Я не ищу сочувствия… какое, к черту, у тебя ко мне может быть сочувствие? Я даже не пытаюсь попросить у тебя прощения. Я в равной степени с Лидером несу ответственность за все, что произошло… за гибель Федора, за смерть Светланы…