В конце концов, мы переходим к педикюрным креслам, что является новым видом пытки, но мои страдания, к счастью, вознаграждаются позже, когда мы обе расплачиваемся на стойке регистрации. Заботливая улыбка озаряет лицо Синтии, когда она берет свой чек.

— Знаешь что, Нерия, я думаю, тебе понравится моя женская группа.

Наконец-то, блять.

— Да? Для чего нужна эта группа?

— По сути, это сообщество женщин-единомышленниц, которые поощряют и дают возможность друг другу жить по нашим истинам через здоровье, благополучие и осознанность, — говорит Синтия, будто рекламирует корпоративную пропаганду.

— Знаешь, думаю, это как раз то, что мне нужно. А если ты захочешь, я буду рада провести занятие по йоге для начинающих. Просто чтобы… и тебе чем-то помочь.

Синтия сияет, когда мы направляемся к дверям.

— Это было бы замечательно. Сейчас дам тебе свой номер телефона, — говорит она, я открываю свои контакты на одноразовом телефоне, уже загруженном поддельными номерами на всякий случай, и передаю его Синтии. — Обычно мы встречаемся в шесть каждую вторую субботу, и место часто меняется. Я пришлю тебе смс-ку с подробностями, — говорит Синтия, набирая свой номер.

— Потрясающе, большое спасибо. Если не будет занятий, я приду. А еще пришлю тебе несколько советов, что надеть, и одолжу коврик, — отвечаю я, отправляя ей сообщение с фальшивой фамилией, чтобы завершить обмен. Когда она позже нароет на меня информацию, то найдет все, что нужно, дополнит портрет Нерии Кэмерон, унылой богачки и потенциальной новенькой.

Мы прощаемся, телохранитель Синтии бросает на меня быстрый пренебрежительный взгляд, а затем она уходит, торопясь на свою трехчасовую встречу с дистрибьютором пищевых добавок. Я наблюдаю за машиной, помахав на прощание рукой, прежде чем направиться в свою квартиру с торжествующей улыбкой. Быстро переодевшись, я иду пешком в кампус, чтобы забрать свою машину, а затем направляюсь прямо в «Сидар-Ридж», где нахожу читающего Самуэля в общей комнате.

— Бриа.

— Дядя.

— Как прошла вечеринка? — спрашивает он, когда я целую его в щеки.

— Прелестно. Эдвард оценил твой жест. Но не нужно было так переусердствовать.

— Пф, — говорит он, махнув рукой. — Эдвард — единственный, кто проносит «Пон-Неф», когда приходит сюда, в отличие от некоторых.

Я улыбаюсь, и его глаза блестят под пленкой возраста.

— Тебе нельзя пить вино.

— Я старик. Могу делать все, что мне заблагорассудится.

— Ты всегда так делал.

— Действительно, — говорит Самуэль, жестом предлагая мне пододвинуть его инвалидное кресло поближе. — Как поход в маникюрный салон?

— Очень продуктивно, спасибо. У меня даже появилась подружка. Пригласила меня в женскую группу, которая поможет мне «жить своей правдой», — говорю я, имитируя кавычки, Самуэль закатывает глаза и фыркает. — Это был хороший день.

Выражение лица Самуэля становится дьявольским.

— Скоро станет лучше.

— Серьезно?

— Да. Устроим бой подушками.

Я смеюсь, беря Самуэля за локоть и усаживая его в инвалидное кресло. Убийственный блеск отражается в его дымчатых глазах, когда я одариваю его мрачной ухмылкой.

— Драка подушками. Действительно.

— У нас давно не было такой игры, — отвечает он, пока я качу его по полированному полу пустого коридора, ведущего в его комнату.

Я наклоняюсь через плечо Самуэля, чтобы прошептать ему на ухо.

— Это потому, что твоя маленькая игра может привести нас обоих в тюрьму.

— Чепуха, — ворчит Самуэль, махая рукой, прогоняя меня. Я замечаю малейшую дрожь в его пальцах. Он устал. Его старость незаметно дает о себе знать. Я знаю, что бессильна остановить время, но ненавижу эту неотвратимую власть.

Мы сворачиваем в комнату Самуэля, и я подталкиваю его к письменному столу, зная, что именно туда он хочет.

— Кто? — спросила я.

— Ричард Пистон.

Я издаю лающий смешок.

— Этот придурок? Ты серьезно? Он уже натерпелся от жизни из-за своей фамилии. Что он сделал?

— Он украл мои ботинки.

— Разве это не происходит ежедневно в подобных местах? Ты убиваешь всех, кто крадет твои вещи?

— Да.

— Справедливое замечание.

— Он сказал, что мне не следует играть в компьютер. Это для детей. Старый пердун.

— Да, это немного грубо, — я сажусь на край кровати и наблюдаю, как Самуэль заходит в свой ноутбук и начинает печатать, его пальцы двигаются с точностью музыканта. Нет необходимости спрашивать, что он делает, я и так знаю, и мы не тратим слов попусту. Он завладел камерами слежения и, вероятно, включил фальшивую запись в компьютерах на стойке регистрации, чтобы занять персонал.

— Комната восемнадцать. Он всегда дремлет в это время. Сейчас он спит, — Самуэль закрывает экран ноутбука и выдвигает ящик своего стола, протягивая руку, чтобы открыть потайное отделение. Берет две пары кожаных перчаток и предварительно наполненный САКСом шприц, засовывая иглу с колпачком себе под ногу. Кладет свой телефон на колени, камеры выводятся на экран, затем жестом приглашает меня подойти, пока он надевает одну пару перчаток. — Я сделаю укол, а ты заставь его замолчать. Доза парализует, но он останется в сознании. Я хочу, чтобы он услышал меня. Тогда ты закончишь.

Я испускаю глубокий вздох, скрещиваю руки на груди, и мы пристально смотрим друг на друга.

— Это кажется безрассудным. Что случилось с «устрани любой риск, который убьет тебя первым»?

— Риски были снижены, — отвечает он, размахивая телефоном в воздухе, как будто это достаточное объяснение. Мои брови поднимаются, и он сверлит меня жестким взглядом. — Я могу включить любую сигнализацию, любое важное оборудование, чтобы отвлечь персонал. Кроме того, они будут заняты приготовлениями к ужину и вечерней раздаче лекарств.

— Возможно, пребывание в Сидар-Ридже, не пошло тебе на пользу, Самуэль. Словно ты внезапно узнал о фаст-фуде и пристрастился к нему. Знаешь, мы точно не будем есть чизбургеры, — взгляд Самуэля становится зверски холодным. Напоминание о том, кто мы оба такие, и о ролях, которые мы исполняем. Два хищника на одной территории. Мы всегда соблюдали тщательный баланс. Я могу надавить, но лишь насколько он мне позволит. Мои руки опускаются по бокам, и я качаю головой. — Отлично. Но если меня поймают и отправят в тюрьму, я заберу тебя с собой.

— Тс-с-с, — шипит он. Его взгляд смягчается до своего обычного уровня режущей интенсивности. — Не вини старика за то, что он хочет приятно провести время со своей любимой племянницей.

— Я твоя единственная племянница. И технически это не так.

— Неуместная чепуха, — ворчит он. — А теперь давай шевели булками. Я не хочу быть последним в очереди за лазаньей.

Я улыбаюсь, прежде чем нырнуть ему за спину и взяться за ручки инвалидного кресла. Дрожь возбуждения пробегает по моей коже, когда мы выходим из его палаты и направляемся по коридору к восемнадцатой. Это не тот вихревой порыв, который я испытываю, когда захлопываю тщательно расставленную ловушку вокруг своей жертвы. Там по-другому. Как будто я бутылка, наполненная молнией, скоро разобьюсь вдребезги, и сила взорвется вокруг, поглощая все подряд.

Нет, сейчас не так.

Но все равно ощущения довольно приятные.

Мы молча бредем по коридору, Самуэль смотрит на свой телефон, где сможет засечь любое движение на взломанных камерах слежения. Ничего не происходит. Мы останавливаемся перед закрытой дверью восемнадцатой комнаты, и Самуэль проверяет скрытую внутри камеру, одним решительным кивком подтверждая, что Придурок Пистон спит.

Я натягиваю перчатки и поворачиваю ручку, бесшумно открывая дверь в комнату.

Старик спит на спине, разинув рот, из его горла доносится негромкий храп. Он высокий и худощавый. Выглядит сильным для своего преклонного возраста. Я бросаю взгляд на Самуэля, когда останавливаю его инвалидное кресло у изголовья кровати. Кажется, его не волнует, что соперник может быть способен к самообороне. Его внимание поглощено добычей.

Самуэль просовывает руку себе под ногу и достает шприц, открывая его, когда я подхожу к другой стороне кровати и готовлюсь прижать Ричарда к себе. Встречаюсь взглядом с Самуэлем и бросаю взгляд на телефон. Он в последний раз проверяет камеры и кивает.

Затем вводит иглу в яремную вену Ричарда и нажимает.

Пистон не двигается. Ритм его храпа остается непрерывным. Он даже не дергается.

Я смотрю на Самуэля, а он на меня. Он пожимает плечами.

— Что за…

Я не успеваю закончить.

Ричард вскакивает с кровати с правым хуком, пока я отвлекаюсь на Самуэля. Я уворачиваюсь, но он все равно наносит удар, задевая мою скулу. Старый ублюдок силен. Это все равно что получить удар кирпичом. Моя щека горит. Удар переносит меня сквозь время в воспоминания. В красный туман. Навстречу неумолимому солнцу пустыни.

Я отступаю назад, затем бросаюсь вперед с приливом ярости. Запрыгиваю на матрас, обхватываю руками его горло и сжимаю. Чувствую пульс в своих ладонях. Мой или его, не знаю. Он колотит по моей коже. Я сжимаю крепче, старик задыхается и бьется с быстро убывающей силой, пока лекарство начинает действовать.

— Бриа, нет, — шипит Самуэль с ноткой отчаяния. — Ты сломаешь ее.

Подъязычная кость.

Я сломаю хрупкую кость в его горле. А это явный признак убийства.

С усилием разжимаю пальцы. Старик тяжело вздыхает, и я зажимаю ему рот рукой, прежде чем он успевает закричать. Мои зубы стиснуты так крепко, что могут сломаться. Я смотрю ему в глаза, готовая зажать ему нос, когда его слабеющие удары обрушиваются на мои плечи. Моя щека пульсирует в ровном ритме.

— Ты, — рычит Самуэль прямо в лицо Ричарду. Глаза старика широко распахиваются, когда они встречаются со взглядом дяди. Его тело слабеет, САКС проникает в кровоток. Его руки дрожат и опускаются по бокам, мышцы вздрагивают. — Сначала ты крадешь мои вещи. Оскорбляешь меня. А теперь, — говорит он, зажимая Ричарду нос, из уголков глаз старика текут слезы, — посмел ударить мою Сомбрию? Надо было ввести меньше сукцинилхолина. Тогда я бы не торопился. Я бы заставил тебя страдать.