Глава 20

ИЛАЙ

Когда я открываю глаза, в комнате все еще темно, но первые лучи рассвета просачиваются сквозь щели между занавесками. В воздухе витает аромат секса и соленой карамели.

Мои первые мысли — воспоминания, как нам вообще удалось заснуть. Мы оба были слишком упрямы, чтобы положить этому конец. Бриа не использовала стоп-слово, и не думаю, что она когда-нибудь это сделает, учитывая, как сильно я давил на нее прошлой ночью. Я развязал ее только для того, чтобы заковать в цепи и трахнуть. Потом я снова связал ее. Потом развязал во второй раз, и может быть, заснул, все еще находясь внутри нее? Господи, я даже не помню. В какой-то момент я просто лишился рассудка. Время и реальность стали тривиальными заботами для остального мира.

Единственное — мне не нравится, что после этого я не позаботился о Брие должным образом. Эта мысль обжигает мою кожу, как раскаленный уголек. Когда я рассматриваю ее, то понимаю, что в какой-то момент она, должно быть, встала, чтобы сделать это сама, потому что на ней больше нет нижнего белья.

Бриа лежит ко мне спиной. Ее ребра поднимаются и опускаются. Одеяло укрывает ее от груди и ниже, оставляя плечи обнаженными. Мой член дергается, вспоминая ее слова: «Бери, что хочешь, когда хочешь этого, ведь я тоже хочу этого». Я начинаю придвигаться ближе, случайно сдергивая одеяло, и замечаю кое-что, чего раньше не видел.

Длинный прямой шрам, кожа сморщена и слегка топорщится. Далее начинается другой шрам, идущий вниз, скрытый одеялом.

Кристаллики льда танцуют под моей кожей. Сердце бешено колотится. У меня перехватывает дыхание.

Я медленно стягиваю одеяло, обнажая шрам за шрамом, пересекающие ее кожу крест-накрест до середины спины. Вперемежку с длинными косыми чертами появляются круги или небольшие зазубренные метки. Следы от кнута. Порезы и ожоги.

«Никаких игр с ударами, пока я так не скажу», — сказала она вчера вечером. Я не придал этому особого значения. Я просто предположил, что ей такое не нравится.

Закрываю глаза и делаю долгий, прерывистый вдох. Бриа теперь доверяет мне, раз позволяет увидеть. Она не просто принимает самые темные стороны моей натуры, она принимает их с распростертыми объятиями. И теперь дает шанс сделать то же самое для нее.

Я теперь хочу не только защитить ее от прошлого, но и содрать гребаную плоть с того, кто это сделал, голыми руками.

Ярость подступает к горлу. Мой палец дрожит, когда я касаюсь одной из линий. Я никогда не испытывал такой смеси гнева и печали, как сейчас, прикасаясь к этому шраму и представляя мириады ужасов, которые причинили этой девушке. Мои мысли разлетаются, как комья грязи, слетающие с вращающегося колеса. Почему? Когда? Чем? Больше суток? Много дней? Много лет? Сколько времени они заживали? Кто, черт возьми, мог это сделать? Где они? Я убью их. Я найду их, свяжу и убью за то, что они сделали.

Я шепчу проклятие, проводя еще одну линию, мои глаза щиплет, когда они останавливаются на самой широкой отметке. Бриа шевелится, и ее тело напрягается. Она приподнимает одеяло и поворачивается ко мне лицом.

— Привет, — шепчет она.

Я сглатываю, пытаясь сдержать пламя в горле, чтобы оно не заглушило мое единственное слово.

— Привет.

— Ты так мирно спал. Не хотела тебя будить. Надо было сказать. Еще вчера вечером, чтобы это не стало шоком, — говорит она ровным голосом, несмотря на всю мою ярость, как будто это всего лишь поверхностные отметины и их история больше не причиняет боли. Я не знаю, как это возможно. И сомневаюсь, что это так.

— Ты не обязана мне ничего объяснять, Бриа.

— Ты можешь спросить.

Я пытаюсь умерить ярость, которая сжигает мои внутренности и разжигает огонь в крови. Я хочу знать, правда. Но что еще более важно, она дает мне разрешение спросить.

— Когда это случилось?

— В детстве.

— Это Самуэль сделал?

— Боже, нет, — решительно говорит она, и я чувствую некоторое облегчение от того, что мне не нужно отправляться в Сидар-Ридж и убивать старика, хотя желание убить того, кто нанес эти шрамы, все еще скручивает мои органы в болезненные узлы. — Это было задолго до него, в моей первой семье. Просто им не нравился чрезмерно любознательный ребенок. Непослушный еще меньше. Но им нравилось наказывать меня за это.

Я ничего не говорю. Просто убираю волосы с ее лица нежными движениями и жду. Я знаю, что она снова предугадает мои вопросы, как всегда, пророчески, и будет отвечать на них только так, как сама захочет.

— Самуэль нашел меня, когда мне было четырнадцать, после того, как я разорвала последние связи с моей семьей, — говорит Бриа, опуская глаза. Мне кажется, я чувствую малейшую вспышку улыбки под кончиками пальцев, когда провожу по коже ее щеки, но когда ее взгляд снова встречается с моим, в воспоминаниях нет мягкости. — Самуэль никогда не причинял мне боли. Ни разу. Он заботится обо мне. Он…

Я снова жду, что Бриа продолжит, но она как будто застряла в неосвещенной комнате и не может найти выход. Ее глаза отрываются от моих, и она смотрит куда-то мимо меня, ища и спотыкаясь в темноте.

Я глажу Брию по волосам, возвращая ее к себе.

— Он любит тебя?

— Я… я не знаю, — она замолкает на долгое мгновение, ее глаза блестят, когда она переводит взгляд на мое лицо.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я.

Бриа приподнимает свое непокрытое плечо, пожимая плечами.

— Не знаю, — говорит она. — Зависит от того, как ты определяешь любовь. Как думаешь?

Моя ласка резко обрывается на широкой линии ее подбородка. Прямота и искренность ее вопроса сокрушают меня, добавляя еще один всплеск пламени к ярости, все еще кипящей в моих венах.

— Ты спрашиваешь, потому что не знаешь?

— Я спрашиваю, потому что хочу знать, что это значит для тебя.

Я делаю глубокий вдох. Как мне описать что-то настолько обширное? Одно чувство, у которого так много граней, которое наполнило мою жизнь как смыслом, так и болью, как мне выразить это в нескольких словах, которые хотя бы близко передадут это?

Как мне описать Брие, что она уже значит для меня?

Мое сердце отскакивает рикошетом от костей. Блять. Блять. Это правда. Я влюбляюсь в нее. В мире нет никого лучше Брии Брукс, и каждое мгновение, которое я провожу с ней, просто кристаллизует это знание глубже в моем мозгу, проникая в каждую клеточку. Я влюбляюсь в нее и не могу остановиться. Да я и не хочу останавливаться.

Я прочищаю горло и пытаюсь успокоить свой пульс, возобновляя ласки пальцами по ее коже.

— Как чувство, для меня это похоже на тепло, даже на ожог в груди, что-то настолько яркое, что кажется, будто этот свет способен на уничтожение, и я буду этому рад. Иногда возникает отчаянная потребность быть рядом с этим человеком, или заботиться о нем, или проводить с ним время. Какая-то любовь спокойна и утешительна. Или она может быть как бушующее море, в которое я просто хочу прыгнуть. Но еще она хрупкая. Переплетается со страхом. Это чувство, которое я боюсь потерять, потому что такое тепло подобно топливу. Как будто я буду жить лишь благодаря ему.

— Не знаю, испытывал ли Самуэль что-либо из этого, — прямо говорит Бриа.

— Ну, я не думаю, что это просто чувство или совокупность эмоций. Любовь — это действие. Любовь может проявляться в мельчайших деталях, например, в попытке рассмешить кого-то или утешить, когда человек страдает. Это значит прилагать усилия, чтобы все исправить, когда что-то идет наперекосяк. Любовь — это принятие мер, направленных на то, чтобы сделать жизнь другого человека счастливее или радостнее от души, не единожды, а постоянно. В мелочах. По-крупному. Любовь дает кому-то силы, ставит на первое место его благополучие. И иногда нужно набраться храбрости, чтобы отпустить человека, когда знаешь, что не можешь сделать ничего подобного. Это не значит сдаваться, когда дела идут немного туго. Это значит стараться быть лучшим человеком, лучшим партнером. Я думаю, любовь — это желание обогатить чью-то жизнь, и в процессе этого ты обогащаешь свою собственную.

Бриа долго молчит. У меня уже вертится на языке сказать ей, что я к ней чувствую. Это признание, от которого я горю желанием избавиться. Я отчаянно этого хочу. Но боюсь, что это ее отпугнет. Раз уж эта мысль появилась в моей голове, я знаю, что она никогда не уйдет. Может быть, ей никогда не говорили ничего подобного.

— Самуэль научил меня плавать, — говорит она в темноту, отрывая меня от мыслей своим резким заявлением. — Я быстро освоилась. Я хотела участвовать в соревнованиях по плаванию, но Самуэль сказал «нет» из-за шрамов.

Я сглатываю внезапную сухость в горле, пытаясь не отставать от нее, когда меня все еще захватывают мысли о признаниях и любви.

— Он беспокоился о том, что над тобой будут издеваться?

Бриа фыркает от смеха.

— Что-то вроде этого, наверное, — говорит она, ее щека двигается под моими пальцами, когда она улыбается. Спустя долгое мгновение ее улыбка исчезает. — Самуэль установил в доме тренажер для плавания, чтобы я могла тренироваться плыть против течения. Раз в месяц он арендовал общественный бассейн или летом брал меня с собой в свой домик, где устанавливал на озере дистанционные буйки и засекал время. Он научил меня более эффективно нырять в бассейне, как выполнять упражнения, как улучшить свои гребки. К концу второго курса я показывала лучшие результаты в штате для девочек моего возраста. Я могла бы принять участие в чемпионате любого штата и победить.

— У тебя не было желания бросить ему вызов и попытаться? Пойти к тренеру и показать, на что ты способна?

— Нет. Я очень быстро усвоила логику философии Самуэля о жизни и предназначении. Он научил меня уравновешивать то, что пойдет на пользу моему прогрессу, и что лишь будет утешать мое эго. Я поняла, что похвала других людей не ускорит мой прогресс в достижении целей. Самые важные достижения должны принадлежать мне одной. Так что я плавала только для него и для себя, — кончики пальцев Брии скользят по моей груди, не подозревая об огне, который она разжигает своим прикосновением. Ее глаза следят за движением, когда она погружается в далекие воспоминания. — В первый раз, когда я побила рекорд чемпионата, Самуэль сжал кулак и сказал: «Да, Бриа». В тот вечер он повел меня в мой любимый ресторан. Мы ходили в кино. Я чувствовала, что заставила его гордиться мной. Какая разница, если кто-то еще узнает?