…КОРОЧЕ, ВСЕ УМЕРЛИ Лето 2002 года, Душанбе

Керим довез нас до Куляба в трясучем уазике и высадил на небольшой круглой площади, по которой бродили несколько кур и грустный ишак.

Когда он, лихо развернувшись и подняв при этом тучу пыли, скрылся в одной из тенистых улочек, мы огляделись и увидели автобусную остановку. Рядом с ней под железобетонным навесом имелась покосившаяся скамья, на которой сидела древняя старуха с темно-коричневым сморщенным лицом. Кроме того, вокруг площади располагались автозаправка, состоящая из одной ржавой колонки и низенького сарайчика с окошком, продуктовая лавка и отделение связи. Над ним торчал большой плакат с портретом какого-то важного чурки. Под портретом была непонятная надпись, заканчивавшаяся обычным восклицательным знаком.

Так, подумал я, привезли и бросили. А что дальше?

А дальше, видимо, на автобусе.

Я пересек пыльную площадь, отпихнув при этом ишака, который решил, что у меня есть чем поживиться, и подошел к старой обезьяне, сидевшей на остановке.

- Добрый день, уважаемая, - очень вежливо сказал я ей.

Уважаемая медленно подняла на меня свои коричневые щелочки и ничего не ответила.

- Здравствуйте, бабушка, - повторил я, - а скоро ли автобус на Душанбе?

Вдруг сзади меня раздался голос:

- Она глухая, ничего не слышит.

Я оглянулся и увидел классического декханина в полосатом халате, в чалме и с палкой через плечо, на которой висел небольшой узелок. Его хитрая морда вдруг напомнила мне знаменитого Ходжу Насреддина. Так, думаю, надо быть повнимательнее.

- Здрасьте, - сказал я ему, - так автобус на Душанбе скоро?

- В половине второго, - ответил Ходжа, откинул грязный рукав халата и посмотрел на часы, - через полтора часа.

А часики у него, на всякий случай, "Ролекс".

- Спасибо, - говорю, поворачиваюсь и канаю к Наталье.

А сам думаю - откуда у такого дремучего чурбана "Ролекс"? И по-русски он чешет почти без акцента… Хотя, как говорится, Восток - дело тонкое. Черт с ним.

Подхожу к Наталье и говорю:

- Ну что, мы имеем полтора часа. Потом прибудет колымага на Душанбе, а до этого времени - курим бамбук.

Наталья кивнула и сказала:

- Интересно, где у них тут сортир? Может, у них и принято по кустам бегать, но я - свободная белая женщина и предпочитаю некоторые удобства.

Я оглянулся и говорю:

- А вон отделение связи - видишь?

- С чего ты взял, что это почта? Надписи-то не по-нашему.

- А с того, что у дверей почтовый ящик приколочен. Тоже мне шпионка! Учись, пока я жив.

Она фыркнула и пошла к почте.

А я, держа в руке чемоданчик, направился в магазин, чтобы купить там минералки и чего-нибудь на кишку.

Расплачиваясь с кассиршей, я посмотрел в сторону почты и вдруг увидел там кое-что интересное. Дверь была распахнута настежь, и было видно, как внутри Наталья беседует о чем-то с почтальоншей.

Кивнув, она дала ей что-то и направилась к телефонной кабинке.

Ага, думаю, это мы так по туалетам ходим.

А ведь я знаю, куда ты звонишь, голубушка. Это ты сейчас будешь своему "папочке" Арцыбашеву доносить, что мы едем в Душанбе с красивым чемоданчиком. Сука драная. Ладно, хрен с тобой. У тебя своя работа, у меня - своя. Я посмотрел на чемоданчик. Он, конечно, был совсем не красивый, но чем-то мне нравился.

Держа в одной руке чемодан, а в другой - пластиковый мешок с покупками, я пересек площадь и уселся на скамейку рядом со старухой.

Открыв бутылку боржоми, я стал наблюдать за входом в отделение связи. Минут через пять оттуда вышла Наталья, поправляющая на себе джинсы. Плюхнувшись на скамью рядом со мной, она вытерла тыльной стороной ладони лоб и сказала:

- Ну и жарища! Дай водички.

Я протянул ей пластиковую бутылку, а сам думаю - хрена я тебе скажу, что видел, чем ты занималась на почте. Пусть это будет моим маленьким секретом. Думай себе, что я ничего не знаю, так оно лучше будет. Один мудрый человек сказал: "Предупрежден, значит - вооружен". Вот это и будет в случае чего моим оружием против тебя и Арцыбашева.

Чемоданчик в это время стоял на асфальте рядом с моей правой ногой. Я лениво поднял его, положил на колени и взялся за замки.

- Что-то мне хочется еще раз посмотреть на шелабушки, - говорю, - уж больно мне их вид сердце греет.

А Наталья вдруг бутылку выронила и по рукам мне как даст! И, главное, больно!

- Ты что, - говорит, - вовсе спятил, что ли? Совсем мозги от жары работать перестали?

Я ничего не понимаю и говорю ей:

- Ты за базаром-то своим следи, курица! А то ведь и без зубов можно остаться!

- Лучше без зубов, чем без головы, - отвечает, - ты уверен, что там то, что ты видел час назад?

- А что там еще может быть?

- Ладно, объясню я тебе, бестолковому. Ты ведь только драться можешь да убивать. А в остальном - пень пнем. А я, между прочим, как ты изволил выразиться, шпионка. И шпионка профессиональная. Так вот чтоб ты знал - такие чемоданчики вскрывают только специалисты. Ты что, фильмов не смотришь? А представь себе, что подменил Тохтамбашев чемоданчик этот! На хрен мы ему нужны? И вот такой лох, как ты, радостно его открывает и превращается в фарш. А потом его соскребают со стен и собирают в трехлитровую банку. Себя не жалко, меня не жалко, так хоть старушку пожалей.

Я машинально оглянулся на каргу, что рядом с нами сидела, а той все - бара-бир. Знай, зенки свои щурит куда-то в пространство и губами шевелит.

- Ладно, - говорю, - уговорила ты меня. Не будем в чемоданчик лазить.

И снова ставлю его к правой ноге.

А она встала, бутылку подобрала, горлышко платочком обтерла и снова пьет. Да, жарища была за тридцать.

Вокруг нас постепенно собиралась небольшая толпа аборигенов.

Все они были прожаренные на солнце, у всех были морщинистые коричневые лица. Кто был в халате, кто в яловых сапогах и черном пиджаке, но интереснее всех смотрелся Ходжа, который стоял в сторонке и курил папироску. По тому, как он ее курил, я понял, что сейчас он словит кайф и ехать ему будет совсем не скучно. Среди толпы было и несколько лиц славянской национальности. Наконец подошел автобус.

Аборигены с шумом и гвалтом полезли внутрь, издавая гортанные выкрики: "Гыр-дым-быр! Быр-гыр-дым!" Я заранее просек, сколько их было, и, убедившись, что места в автобусе хватит всем, придержал Наталью, которая по бабской привычке ломанулась туда вместе со всеми.