А Тохтамбашева так голыми руками взять не просто.

- А ты, самозванец, заткнись лучше, думаешь, я не знаю, кто из вас настоящий сын?

Я глядел на него, а он глядел на меня. И я не знал, кто выиграет в этой игре-гляделке. Кто первый сморгнет - тому щелбан! Тохтамбашев щелкнул пальцами, и в проеме поднятого полога появился тот нукер, что вчера приносил мне вино.

- Принеси! - скомандовал ему по-русски Тохтамбашев.

Мы сидели и молчали.

- Чарры Каримович! - первым нарушил я молчание, - дайте мне папино кольцо на память, оно ведь вам уже ни к чему!

И тут чудо свершилось. Тохтамбашев усмехнулся и принялся покручивать прикипевшее к коже золото. Сняв кольцо, он протянул его мне.

Да, сегодня явно мой день! Я убил Студня, и я завладел вторым кольцом. Но и это не все. В проеме уже стоял нукер, держа в руках маленький чемоданчик. Не пресловутый дипломат из этих глупых американских кино, а простой фанерный чемоданчик, оклеенный дерматином. Про такой еще в старой одесской песне пелось:

- Вот и наследство твое, - сказал Тохтамбашев, кивая нукеру.

Нукер раскрыл чемоданчик, и моему взору предстали уложенные ряды пачек американской валюты.

- Это теперь твое, племянничек, - сказал Тохтамбашев. - Так что, забирай свою Наташку да дуй в свой Саратов.

Но во мне свербило неудовлетворенное любопытство.

- Чарры Каримович, а сколько папа… И тут Тохтамбашева, видать, прорвало:

- Да какой он тебе, на хрен, папа! Тоже мне сынок Студеному нашелся! Просто Студень, которого ты замочил, таким подонком вырос, что был бы его отец жив, он бы мне спасибо сказал, что я его на тот свет к Аллаху отправил!

Тохтамбашев изменился в лице, и теперь передо мной был не восточный сепаратист и боевик-мусульманин, а, скорее, советский офицер, правильный советский человек со своей советской справедливостью.

- Мне перед своей совестью и перед Аллахом не стыдно, что я тебе, а не подонку этому деньги отдаю. И потом это совсем уже не те деньги, что его отец мне на хранение отдал. Впрочем, тебе этого знать и не надо, парень. Не знаю, кто ты такой и откуда, но уходи теперь и деньги эти возьми, как гонорар за бой, которым меня порадовал и воинов моих. Бери - заработал. Тут в чемодане немного - четыреста тысяч баксов. А ты, наверное, на Лешкины миллионы рассчитывал, которые он с Арцыбашевым, особистом нашим, тогда у Кемаля хапнул? А?

И Тохтамбашев хитро поглядел на меня, и теперь передо мной снова сидел уже не советский офицер, а хитрый героиновый король из Горного Бадахшана курбаши Тохтамбаш.

- Ты думаешь, я ничего не знаю и я такой дурак, к которому можно любого гэбиста заслать из Москвы, а я уши развешу и все миллионы отдам? Нет, дорогой. У меня таких гэбистов засланных - ой, много было, и все они с горлом перерезанным потом на дно самого глубокого ущелья на корм орлам и шакалам уходили. Понял?

Мне оставалось только согласно кивать.

- Так что уходи, пока я добрый, и чемоданчик этот передай корешку твоему Арцыбашеву, пускай вспомнит майора Тохтамбашева из службы тыла шестнадцатой армии. Хотел твой хозяин меня тогда на контрабанде поймать да завербовать. Два раза подкатывался ко мне, мол, или под трибунал за контрабанду дефицитом, или будешь агентом моим. А хера ему в задницу! По-моему вышло. Жаль только Леху Студеного. Классный парень был!

Тохтамбашев преобразился от нахлынувших на него воспоминаний, глаза его заблестели, разгорелись мальчишеским огоньком.

- Все. Забирай свои деньги, забирай свою Наташку-черепашку и уезжай. Керим тебя до Куляба на машине отвезет. А там до Душанбе уже сами на автобусе. Так что, прощай, не знаю, как тебя, и передай своему Арцыбашеву, что слабо ему против меня. Так и передай.

На пальце у меня было два кольца, а в Душанбе ждало третье.

Но до него еще надо было добраться.