Позади раздался тихий голос этого несносного человека:
— А-Сюй! За всё время, что мы знакомы, я ни разу не видел, чтобы ты спал после полуночи. Значит ли это, что…
Зрачки Чжоу Цзышу расширились. Он нисколько не изменился в лице, но слегка споткнулся и замедлил шаг.
— … ты ворочаешься, не в силах заснуть, потому что пустая постель слишком холодна и одинока?
Чжоу Цзышу снова пошёл быстрее. Как будто слова Вэнь Кэсина отдавали неприятным душком, от которого следовало убежать не оглядываясь.
Вэнь Кэсин улыбнулся и больше ничего не прибавил. Оставшись во дворе, он принялся украдкой наблюдать за Чжан Чэнлином. За последние несколько недель мальчик исхудал и подрос. Его лицо было мертвенно-бледным, губы сжались в тонкую линию, а в глазах появился мрачный блеск. Подросток выглядел одновременно подавленным и упрямым. Казалось, огонь испепелил маленького робкого кролика и превратил в молодого волка. Теперь можно было поверить в то, что этот ребёнок — сын клана Чжанов.
Вэнь Кэсин улыбнулся про себя и почти беззвучно пробормотал:
— Тебе стóит оставаться начеку, малыш.
- - - - -
На следующее утро «благодетель» Вэнь обнаружил, что «добродетельный» господин Чжоу, спрятавшийся в своих покоях при появлении Чжан Чэнлина, бесследно исчез. Комната была настолько чистой и опрятной, словно там никто и не жил.
Чжоу Цзышу даже самому себе не смог ответить на вопрос, почему проснулся в предрассветный час и последовал за молодым господином Чжаном на собрание героев. Всегда ожидая худшего, Чжоу Цзышу заранее смастерил новую маску и надел её вторым слоем поверх старой. По пути через город он мелькал перед глазами людей мимолётно, как дуновение ветра, и сразу ими забывался. На собрании во внутреннем дворе храма скопилось столько народу, что никто не обращал внимания на невзрачного незнакомца в простой одежде.
Чжоу Цзышу наблюдал за Чжан Чэнлином с приличного расстояния. Пока прославленные мастера боевых искусств выражали праведное негодование по поводу распоясавшихся призраков, ребёнок, имевший право первым выступить с обвинениями, сидел в стороне. В честных глазах на открытом лице мальчика отражались чужие яростно перекошенные лица, сменяясь одно за другим.
Почему-то в этот момент Чжоу Цзышу подумал об иллюзии мрачной пещеры-ловушки и о юноше под сливовым деревом.
О Лян Цзюсяо.
Следом нахлынули детские воспоминания. Этот мальчишка Цзюсяо звал Чжоу Цзышу старшим братом и цеплялся к нему как репейник. С утра до ночи он трещал без умолку, доводя «старшего брата» до головной боли. Такой же тугодум, как Чжан Чэнлин, Лян Цзюсяо ничего не понимал с первого раза. Со второго раза тоже мало что понимал.
В юности Чжоу Цзышу был нетерпелив и страшно негодовал, когда шифу повесил ему на шею этого болвана. Чжоу Цзышу никогда не проявлял к шиди доброту или ласку. Как шисюн, он не имел права открыто ругать младшего ученика, поэтому не уставал подкалывать его едкими фразами. Но Лян Цзюсяо будто ничего не замечал. Его невозможно было прогнать, сколько бы Чжоу Цзышу ни пытался. Младший не отставал от него ни на минуту, словно других учеников не существовало.
Чтобы что-то понять и усвоить, Лян Цзюсяо требовалось прикладывать гораздо больше усилий, чем остальным. Он задавал кучу вопросов, когда сталкивался с чем-то непонятным, что случалось, по правде говоря, слишком часто. Если Чжоу Цзышу терял терпение и приходил в ярость, шиди смиренно выслушивал все нелестные реплики, ждал, пока гнев шисюна остынет, и спрашивал снова.
Лян Цзюсяо и Чжан Чэнлин были чем-то похожи. Оба — липкие пластыри, которые не отодрать, стоит им попасть на кожу. Но… кто знал, что в один день пластырь может отпасть сам по себе?
Кто знал, что блистательный глава поместья «Времена года», командир Тяньчуана, однажды будет отрешённо стоять в толпе и, глядя на растерянного подростка, мучительно сокрушаться и скорбеть о прошлом?
Примечание к части
∾ 吃醋 — дословно «есть уксус» в значении «ревновать». На русский обычно переводится как «пить уксус».
Том 1. Глава 20. Человек в багряном
Небеса не благоволили собранию героев в Дунтине. Тёмные свинцовые тучи набухли ливнем, грозившим обрушиться в любой момент. Холодный влажный ветер безжалостно срывал последние листья и кружил их в дикой воздушной пляске.
Атмосфера как нельзя лучше соответствовала настроению одинокого скитальца, оплакивающего родной дом. Минувшие тридцать лет казались этому человеку покрытыми иллюзорным маревом долгого сна.
Когда Гао Чун пригласил настоятеля Ци Му занять почётное место и сел рядом, юноша из толпы со вздохом прошептал совсем рядом с Чжоу Цзышу:
— Однажды я стану таким, как он!
Сян Юй,[131] будущий Верховный правитель Западного Чу, увидев процессию императора Цинь Шихуана[132] на переправе во время инспекционной поездки, воскликнул: «Я готов заменить его!».
Лю Сю,[133] будущий император Гуанъу, в молодости говорил: «Если я должен стать кем-то, то только генералом. Если я возьму кого-то в жёны, это будет Инь Лихуа».[134]
Есть ли в бескрайнем мире хоть один человек, кто не мечтал бы сделаться легендарным героем и оставить славный след в истории? Кто в благословенные годы юности не взглянул на чужой величественный силуэт и не воскликнул, стиснув зубы и сжав кулаки: «Однажды я буду таким же!»?
Повелевать миром, владычествовать над людскими судьбами…
Но что будет после достижения славы? Что потом?
Шифу Чжоу Цзышу встретил раннюю кончину, оставив поместье «Времена года» без главы. Бремя ответственности за школу легло на плечи Чжоу Цзышу, поскольку он был старшим учеником. Но насколько взрослым был старший ученик? В тот год ему исполнилось пятнадцать.
Нынешний император в пятнадцать лет ещё прятался в тени и выжидал. Князь Наньнина в свои пятнадцать предавался удовольствиям, распивал вино и притворялся равнодушным к дворцовым интригам повесой. Даже Великий Шаман Наньцзяна, живая легенда улиня, в этом возрасте оставался всего лишь заложником в чужой стране, с сердцем, исполненным обиды.
В юности Лян Цзюсяо был единственным утешением Чжоу Цзышу, поскольку их жизни зависели друг от друга. Но когда в их отношениях появился раскол?
Это произошло, когда Лян Цзюсяо приехал в столицу и стал свидетелем грязной борьбы за власть, подлых интриг и преступлений. И за всем этим стоял человек, которого Лян Цзюсяо боготворил. Его шисюн подставлял других, фабриковал ложные улики, своими руками убивал даже тех, кто был верен, но стал неугоден…
Гао Чун, стоя на возвышении, громовым голосом обличал перед героями цзянху многочисленные грехи Долины призраков. Но Чжоу Цзышу не слушал яростную речь, он словно спал наяву, прикрыв веки и застыв в мертвенной неподвижности. За минувшие годы из его памяти не стерлась ни одна фраза, сказанная тогда Лян Цзюсяо:
«Чего вы все на самом деле добиваетесь? Власти? Трона? Славы и богатства?».
«Если ты будешь продолжать в том же духе, добром это не кончится. Пожалуйста, опомнись!».
«За совершенные убийства ты расплатишься своей жизнью. Око за око, шисюн…».
Око за око? Равноценная плата? Так ли это было на самом деле? В мире хватало способов сделать жизнь хуже смерти! Чжоу Цзышу горько улыбнулся: «Цзюсяо, в итоге мы оба ошиблись».
В этот момент кто-то неподалёку громко хмыкнул. Отрывистый смешок прервал речь Гао Чуна и выдернул Чжоу Цзышу из размышлений. Голос был по-детски высоким, но необычно скрипучим и хриплым. Гао Чун усиливал громкость своего выступления посредством ци. Перекричать его мог только незаурядный мастер.
— Герой Гао! Позвольте уточнить! Почему вы утверждаете причастность Долины призраков ко всем преступлениям, имея в качестве доказательств лишь пару слов? Не слишком ли притянуто за уши такое обвинение?
Все взоры обратились к говорившему. Это был карлик ростом меньше трех чи.[135] Он восседал на плечах поистине огромного человека, который нависал над окружающими как утёс. Довольно высокому Чжоу Цзышу пришлось задрать голову, чтобы рассмотреть лицо гиганта, обрамлённое растрёпанными волосами и всклокоченной бородой. Горящие медными всполохами глаза только усиливали грозное впечатление, которое он производил. Несмотря на варварский вид, великан бережно придерживал ноги коротышки своими исполинскими лапами, чтобы тот случайно не сверзился вниз. Должно быть, это были Фэн Сяофэн, он же Дух Земли,[136] и его молчаливый друг Гаошань-ну,[137] он же Гора. Эту парочку из-за их необычной комплекции узнавали с первого взгляда.
В глазах Чжоу Цзышу блеснул огонёк интереса. Если верить молве, Фэн Сяофэн был противоречивой фигурой. Человек серой морали, он часто шёл на поводу у эмоций, опираясь на собственные симпатии и антипатии без оглядки на установленные правила. Возможно, из-за особенностей телосложения, он также слыл вспыльчивым забиякой, склонным к непредсказуемым поступкам. Дух Земли и Гора были неразлучны. Фэн Сяофэна волновало лишь мнение преданного друга, остальных он не слушал. Иными словами, Дух Земли был настоящей занозой в заднице.
Его скрипучий высокий голос снова резанул по ушам:
— Герой Гао! Ваши речи о злодеяниях Долины призраков лишены смысла. Само собой разумеется, что призраки с хребта Цинчжу сплошь злодеи! Добропорядочным людям незачем прятаться на проклятой горе. Кто ж захочет стать призраком, имея возможность остаться человеком? Вот только гора Фэнъя не первый десяток лет закрыта от мира. Прошу простить мне очевидные слова, но обитателям Долины запрещено выходить на свет и чинить неприятности в цзянху. С какого перепугу призраки именно сейчас нарушили собственные правила?
Гао Чун сжал губы. Без улыбки его обычно приветливое лицо потеряло схожесть с просветлённым Буддой, а в суровом взгляде сверкнула угроза. Он долго смотрел на Фэн Сяофэна, а затем медленно спросил: