Глава 13

В шесть вечера в субботу стою в холле дома Мак-Куэйдов. На мне черные брюки с пиджаком и серой рубашкой. Челси еще наверху, наряжается. Я пропустил свой выпускной вечер, но, если бы пошел, состояние, скорее всего, было бы таким же. Нетерпеливое ожидание. Волнение от перспектив. Новые, незнакомые чувства – мне нравятся.

Раздается звонок в дверь; открываю, а там стоит заклинатель детей. Которого, к счастью, не смутило обращение в последний момент.

– Привет, мам.

Мама у меня женщина миниатюрная: полтора метра с мелочью, сорок пять килограммов, экзотичные серо–голубые глаза, которые насквозь видят любой собачий бред, и неподвластное времени красивое лицо. Недостаток роста с лихвой компенсирует невероятно сильная личность. Мама тут же бросается ко мне и обнимает за шею.

– Мой сахарный медвежонок! Я так по тебе соскучилась!

Краем глаза замечаю Рори и Рэймонда, две стороны одной хихикающей медали. Очкарик тычет брата локтем в бок.

– Сахарный медвежонок?

Внутренне вздыхаю. Это может плохо кончиться.

Из-за маминой спины появляется Оуэн, ее бойфренд на протяжении уже многих лет, нагруженный многочисленными пакетами. В свои пятьдесят он щеголяет хорошим таким пивным пузом и стоит на пороге полного облысения. Со стороны довольно странная парочка, про таких говорят: «Неужели она на самом деле с ним встречается?» Но Оуэн – замечательный человек: терпеливый, добрый, трудолюбивый и с первого дня знакомства готов целовать землю под мамиными ногами.

Опустив на пол пакеты, пожимает мне руку.

– Рад тебя видеть, Джейк.

– О! – восклицает мама с так и не утраченным алабамским акцентом. – Надо забрать в машине еще два пакета, без них никак нельзя.

Оуэн отмахивается.

– Всё у меня, Джи. Не переживай.

Дети, за исключением Ронана, выстраиваются в шеренгу у двери в кабинет. Риган восседает на руках у Райли.

– Это они? – спрашивает мама, кивая.

– Они самые.

Медленно подходит к детям, внимательно рассматривая каждого по очереди.

– Привет, ребятки. Я мамочка Джейка и ваша няня на сегодня. Можете звать меня Джиджи, – потом указывает большим пальцем себе за плечо: – А это Оуэн.

– Что у вас в сумках? – интересуется Розалин.

– Ну разве ты не чудо на ножках! – мама приседает и заглядывает ей в глаза. – В пакетах то, чем мы займемся сегодня вечером. Ингредиенты для всех видов печенья. С шоколадной крошкой, сахаром, арахисовым маслом – настоящее блаженство! – и то, что еще не придумали.

Двое из пяти облизываются.

Мама выпрямляется и поворачивается к Райли.

– Ты Райли?

– Ага.

– У кого-нибудь есть аллергия, о которой мне стоит знать?

– Нет, Джиджи, аллергии ни у кого нет.

– Чудесно! – проходит вдоль шеренги и останавливается перед Рори. Его губы сжаты, глаза оценивающе прищурены. – А ты у нас Рори?

– Да.

– Мне сказали, ты крутой.

– Правильно сказали.

Мама скрещивает руки на груди:

– Слышал когда-нибудь об отравлении сальмонеллой, Рори?

Нахалюга на секунду задумывается.

– Вроде бывает от сырых яиц?

– Верно. А знаешь, что есть в тесте для печенья?

– Яйца? – даже одним словом умудряется дать понять, что ему палец в рот не клади.

– Ага. Может быть, раз ты так крут, сыграешь в русскую рулетку с сальмонеллой и продегустируешь сырое тесто? Что скажешь?

Усмехается.

– Запросто!

– Тогда все в порядке! Берите по пакету и показывайте, где кухня.

Дети следуют команде и тянутся за моей матерью, как за гамельнским крысоловом. Все, кроме Розалин, которая остается со мной. Подхожу к лестнице и облокачиваюсь на дубовые перила. Жду.

На лестничной площадке показывается Челси. И тут… бум… всё как в замедленной съемке. Как в отстойных подростковых фильмах восьмидесятых, которые я никогда не смотрел. Пока она спускается, ярко–синее платье колышется и дразнит взор приоткрывающимся кусочком кремового бедра. Мягкая ткань натягивается на талии, и глубокий V–образный вырез манит намеком на идеальную ложбинку. Завитые блестящие локоны подпрыгивают при каждом шаге… как и грудь.

Розалин вертит маленькой светловолосой головкой, переводя взгляд с меня на тетю и обратно. Любопытствует:

– Будешь ее целовать?

Мои глаза продолжают свое путешествие. И я выдыхаю:

– О да.

Розалин морщит носик, будто кролик, съевший квелую морковку:

– Джейк, это отвратительно.

Напомнив детям вести себя с моей мамой хорошо, везу Челси в «Прайм Риб»  , лучший дорогущий ресторан в самом сердце Вашингтона. Место консервативное и стильное: на столах свечи, стены обшиты темными панелями, превосходное красное вино, отдельный зал для танцев под старые песни в стиле блюз, которые тихонько наигрывает пианист. Преграждаю путь метрдотелю и сам выдвигаю для Челси стул. Оттарабанив блюда от шефа, официант отправляется за заказанной мной бутылкой каберне–совиньон, пока мы изучаем меню.

Неожиданно в голову приходит ужасная мысль.

– Надеюсь, ты не вегетарианка?

– Нет, – усмехается в ответ Челси, с нетерпением возвращаясь к меню. – Никогда не откажусь от куска сочного мяса.

– Отрадно слышать.

Она улавливает завуалированный намек и, игриво смеясь, встречается со мной глазами над раскрытой папкой.

Сделав заказ, потягиваем вино. Не могу отвести взор. Челси чудо как прелестна. Делает глоток, и на верхней губе сверкает темно–красная капля. Челси тут же слизывает ее, а я бы продал душу, лишь бы самому это сделать. Приникнуть к алым губам. Испить вина из ямки между ключицами.

Поправляю под столом отвердевший член и делаю глоток. Боже, ночь предстоит долгая. Что бы она ни сказала, что бы ни сделала, сразу же начинаю думать о неторопливом, потном, страстном сексе.

– Я думала, твоя мама выглядит совсем иначе.

Хотя, пожалуй, не после этих слов.

– А какой ты ее представляла?

– Ну… более крупной, наверное. Как она только умудрилась тебя родить? Ведь ты, скорее всего, был просто гигантским младенцем. И смотрится так молодо. – Челси тыкает в меня пальцем. – А это значит, кому–то достались хорошие гены. Тебе следует благодарить маму.

– Отец был здоровяком. Я пошел в него. А мама кажется молодой, потому что на самом деле молода. Она родила меня в шестнадцать.

– В шестнадцать? – переспрашивает Челси, вероятно, подсчитав, что Райли шестнадцать исполнится уже через два года. Чертовски рано.

Киваю, потягивая вино.

– Значит, твои родители в разводе? – голос робкий – опасается ступить на неприятную для меня территорию.

– Да, – пожимаю плечами. – Он нас бросил, когда мне было восемь.

На лице Челси сочувствие.

– Печально.

– Вовсе нет, – ни капли не кривлю душой. – Это самое лучшее, что папаша для меня сделал.

Приносят наш заказ. Округлившимися глазами Челси смотрит на свой гигантский стейк , который даже превышает по размеру ее голову.

– Вау, ничего себе шматок мяса.

Так невинно произносит, что не могу упустить возможность:

– У меня больше.

Челси наклоняет голову и фыркает. Правда, с легким неудовольствием.

– Что я такого сказал? – тоже смеюсь, показывая на свою тарелку. – Он просто гигантский. Если только ты не подумала, будто я подразумеваю что-то другое?

В ответ ее щеки заливает прелестный румянец.

– Какие пошлые мыслишки.

Челси берет приборы и приступает к еде. Мне доставляет извращенное удовольствие наблюдать за вилкой, скользящей меж ее губ. За тем, как Челси закрывает глаза и постанывает от удовольствия, отправляя в рот очередной сочный кусочек. Она и четверти стейка не одолела, а мне снова приходится поправлять член, пытаясь устроить его в становящихся всё более тесными брюках.

– Ты родом из Вашингтона? – спрашивает Челси и отправляет в рот следующий ломтик.

Подливаю ей вина.

– Мы много переезжали, пока я был маленьким. Когда отец свалил, у мамы не было особого выбора. В двадцать четыре года осталась с ребенком на руках, не получив даже среднего образования. Так что пошла служить в армию.

– Ничего себе! Не представляю ее там.

Качаю головой, разрезая мясо.

– Поверь мне, мама выносливее, чем кажется. Получила аттестат о среднем образовании и стала военным механиком. За мое детство мы жили на нескольких базах. Ее ни разу не отправляли в места активных боевых действий, но перебрасывали куда угодно, где требовались дополнительные руки.

– Значит, ты армейский ребенок?

– Типа того.

Считается, что дети, живущие на военной базе, дисциплинированные и послушные, но встречаются исключения. Я вечно был новеньким в местах, где превыше всего ценилась сила. Так что мой принцип в те времена – «убей или умри». Быстрее всего доказать свою значимость оказывалось возможным, только подчинив себе всех вокруг.

– После выхода мамы в запас мы осели в Балтиморе.

Челси кивает, делая еще один глоток.

– Там твоя мама встретила Оуэна?

– Да. Он тоже механик, ведет свой бизнес. Оуэн с мамой им управляют вместе. – Улыбаюсь. – А познакомились, когда я сцепился с несколькими мальчишками рядом с его домом. Оуэн растащил нас, позвонил маме, то, сё, и с тех пор они вместе. Оуэн – хороший человек.

Челси сосредотачивается на одной фразе.

– Ты дрался с несколькими мальчиками одновременно?

– Я рос крепким пацаном. Один на один со мной – дохлый номер.

Усмехается.

– Похоже, ты был сорванцом, совсем как Рори.

– Значительно хуже. На моем фоне Рори – просто небесный ангел.

– Бекер?

Поворачиваюсь на звук своего имени и вижу улыбающегося Тома Колдуэлла. Светлоглазый шатен, Колдуэлл – молодой и ретивый прокурор. Дотошный высокоморальный примерный мальчик. Помимо прочего, будет представлять сторону обвинения на суде о насилии в семье сенатора Холтена.

– Колдуэлл, – киваю и пожимаю протянутую руку.

– Сразу подумал, что это ты. Как дела?

Взаимоотношения между прокурорами и адвокатами довольно причудливы. В зале суда мы делаем все возможное, чтобы выпотрошить друг друга. А вне его – дружеские рукопожатия и совместные игры в софтбол по выходным. Ничего не принимаем на свой счет, так как в суде действительно нет ничего личного. Просто работа. Часть игры, так сказать.