— Двадцать лет эту шахту долбил. Сначала просто так, потому что золото, оно и есть золото. Потом Ваньке копил. Все ему хотел оставить. И вторая штольня, тоже из-под золота, я ее под ледник сделал. Жильное здесь золото, самородное… А теперь идите, они скоро уже подойдут. Возьмите карабин Ванькин, тут еще на полке патроны есть.

Голос старика ослабел, он уже и дышал с трудом. Андрей, словно очнувшись от сна, обернулся к нам:

— Павел, выносил рюкзаки. Юр, поищи патроны… А я в ледник.

Павел быстро вытащил поклажу. Подсвечивая свечкой, я нашел среди ружейных патронов штук пять для нашего карабина. При этом мне пришлось выставить на пол бутыли с самогоном. После этого я подошел к старику. Он немного отдохнул и поднял на меня измученные болью глаза.

— Как же мы вас оставим? — виновато спросил я.

— Обо мне не думай. Помирать пора. Сына вон уже пережил, скоро авось свидимся. Ты вот что. Возьми тот чай, что Ванька принес, и туесок с медом. Самое лучшее для дальней дороги… И еще. Вот, — он пошарил у себя на поясе и отцепил ножны. — Возьми, пригодится в дороге. У Андрея Ванькин нож, а у тебя мой будет.

Я собрал все, про что он говорил, прицепил на пояс тяжелый дедов тесак, хотел уже уходить, но тут старик снова окликнул меня:

— Сынок, заряди-ка мне оба ствола да положи ружье рядом.

— Чем? — спросил я, стоя в раздумье около коробки с патронами.

— Картечью.

— А какая она? — растерялся я.

— Тащи все сюда.

Я поднес ему коробку, он сам выбрал два патрона, и я не очень умело, но зарядил его двухстволку. Он положил ружье рядом с собой и, облегченно вздохнув, сказал:

— Как до скита доберетесь скажите Пелагее, чтобы помолилась за меня и за Ваньку.

Про что он говорил, я не понял. Какой скит? Какая Пелагея? Но раздумывать было некогда. С улицы вбежал встревоженный Андрей.

— Ну ты что возишься? Они уже с сопки спустились. У нас минут десять, чтобы уйти.

— Идите с Богом, — подал голос дед Игнат. — До семидесяти лет ни в черта, ни в Бога не верил, а недавно вот уразумел.

Старик замолк. Тень скрывала его лицо, мы остановились на пороге, и Андрей сказал:

— Спасибо тебе, дедушка, спасибо за все!

ЛАВИНА

Выскочив из дома, мы завернули за угол, где нас ждал обеспокоенный Павел.

— Что так долго? — спросил он, но мы промолчали. Я быстро сунул последние дары старого отшельника в рюкзак, закинул его за спину, и Андрей скомандовал:

— А теперь бегом!

Они поднимались вверх по склону осторожно, место было открытое, и четверка во главе с Куцым боялась попасть под прицельный огонь. Сам Куцый был вооружен только пистолетом. Автомат подчиненные ему не доверили: хоть он и числился командиром, но стрелял плохо, в чем они давно уже убедились. Подойдя вплотную, они окружили дом. Илюшка с озабоченным лицом обошел его вокруг и вернулся, сокрушенно качая головой:

— Ушли, однако. Три следа вверх идут.

Куцый разочарованно сплюнул. Он так рассчитывал настигнуть неуловимую троицу именно здесь, тем более что его обнадежил все тот же Илюшка, долго разбиравшийся в следах около убитого медведя.

— Ну пошли тогда в дом, передохнуть надо.

Дед Игнат думал только об одном: не потерять бы сознание. Ружье он положил поперек тела и, повернув голову к порогу, ждал непрошеных гостей. Наконец на крыльце послышались тяжелые шаги сразу нескольких людей, заскрипела дверь, и появилась фигура человека. Стоя на пороге, незванный гость присматривался, есть ли кто в доме. Тучи, набежавшие на солнце, совсем сгустили сумрак внутри заимки, а свеча, стоявшая на полу, освещала только небольшой кусочек пространства. Дед Игнат напряженно всматривался в сторону вошедшего, он не мог понять, тот ли это человек, которого он ждал. А вошедший заговорил:

— Эй, дед Игнат, ты здесь, что ли? Принимай, однако, гостей.

Голос этот, чуть ломающий русскую речь старик узнал сразу, и нахлынувшая последняя радость заставила его улыбнуться. Именно Илюшку он хотел увидеть перед смертью. Приподняв ружье, он поймал на мушку силуэт человека с копной непокрытых волос и одновременно нажал на оба курка.

Грохот дуплета в маленькой комнате прозвучал хлеще взрыва. Картечь, пролетев всего три метра, почти не разлетелась и, ударив в грудь Ильи, уже мертвого вышвырнула его за порог. Все остальные ошалело кинулись из сеней на улицу.

Куцый зверем оглянулся по сторонам, крикнул одному из своих:

— Подсади! — и вырвав у него автомат, передернул затвор.

Он выбил прикладом стекло и начал поливать свинцом все, что находилось внутри дома. Первой же очередью он разнес все бутыли с самогоном, а ружье, выпавшее из уже мертвых рук старика, опрокинуло свечу. Двойной перегонки первач вспыхнул не хуже бензина. Сразу занялась и лежанка старика, обильно политая самогоном.

— Воды! — крикнул Куцый. Но когда притащили первое ведро с водой и он плеснул его внутрь дома, там как раз рванула коробка с порохом. Взрывом выбило окна, рамы, приподняло и покорежило крышу. Самого Куцего этим же взрывом выбросило из дома, и второе ведро пришлось выливать на орущего от боли бригадира убийц, чтобы загасить его тлеющие волосы и одежду.

Хотя мы уже не видели заимки деда Игната, но эхо далеко разносило по тайге звуки выстрелов и взрыва, а столб дыма от горящего зимовья мы видели до самого вечера.

Мы карабкались все выше в горы. Сбиться с пути мы уже не могли — вот они, перед нами сияют белоснежными гольцами. Легко узнали мы Совиную голову, округлую вершину, действительно чем-то напоминающую голову ночного хищника. Мы бы оторвались от преследования, затерялись бы в этих скалах. Но мужиков снова подвел я. Еще с вечера я почувствовал какой-то озноб и ломоту во всем теле. Утром же я еле поднялся. Меня то бросало в жар, то обдавало холодом. Андрей, приложив ладонь к моему лбу, присвистнул и обескураженным тоном объявил Павлу:

— Температура и высокая.

Первым делом у меня забрали поклажу, разложив имущество в рюкзаки мужиков. И все равно я сильно задерживал своих спутников. Мир словно плавал передо мной, иногда земной шар пытался сбросить меня со своей округлой поверхности. Не помогал и посох, вырубленный Павлом из небольшой березки. Кое-как я дотянул до вечера, а утром не смог встать. Нахлынувшая слабость беспощадно подкашивала ноги. Меня вели, поддерживая с обеих сторон. Я плохо понимал, где я сейчас нахожусь: время, пространство — все смешалось в какой-то мешанине. Придя в себя, я с удивлением понял, что уже вечер и я сижу около горящего костра.

— На, пей. Пей, Юрка. Тебе надо выздороветь, — с этими словами Андрей сунул мне в руки кружку с остро пахнущим горячим чаем с медом. Напиток казался приторным от меда, но я заставлял себя пить его, хотя хотелось мне только одного — лечь и чтобы все оставили меня в покое.

К утру у меня открылся дичайший кашель. Приступы были столь затяжными, что у меня разболелась грудь. А уже пошло высокогорье, здесь лежал снег. Был он еще неглубоким, но на нем так четко отпечатывались наши следы. К этому времени мы уже ползли как черепахи. А тут еще начались невысокие, изрядно разрушенные временем скалы, и Андрею с Павлом приходилось кроме груза втаскивать наверх и меня. Обычно Андрей поднимался на пару шагов вперед, оборачивался и подтаскивал меня словно на буксире. Ну, а сзади меня толкал Павел. Слава Богу, в этот день я хотя по-прежнему чувствовал чудовищную слабость, но по крайней мере не терял сознания. Мы карабкались среди очередных живописных скал, Андрей, как обычно, взобрался повыше, протянул уже мне руку, но глянул вниз, сразу переменился в лице и толкнул меня назад, а затем и сам буквально скатился вниз, прижимая нас с Павлом к земле. В ту же секунду снизу застучал автомат, а над нашими головами со свистом пронеслись пули.

Когда первая очередь замолкла, Андрей проскочил к ближайшему громадному камню и под его прикрытием содрал с плеча карабин и начал стрелять вниз, где уже мелькали три черные фигурки, упорно карабкающиеся вверх. Те сразу залегли.