Часть вторая. Поселенцы

Глава 1

— Пап, я убью этого Пятого! Он меня совсем не слушается! — говоря это Второй просто кипел от злости. Его возмущение можно было понять. Пятый был на десять лет моложе его, но на две головы выше, и как минимум в три раза массивней. Внешне он не походил ни на кого из своих братьев и сестер, тем более на худощавого, русоволосого Второго. Курчавые черные волосы, широко посаженые круглые черные же глаза, и выражение вечного удивление на лице. Стоя за спиной брата он сердито сопел, и ковырялся в носу толстым, как рука Второго пальцем. Сам Ник Холт по сравнению с Пятым смотрелся подростком, но он единственный мог с ним справиться.

— В чем дело, Пятый? — сурово спросил он сына. Тот в ответ глуповато улыбнулся, и хихикнув, ответил.

— Я просто хотел с ним поиграть.

— Ага, и поэтому он кинул меня на дерево! — возмущенно вскрикнул побелевший от злости Второй.

«Пятого можно понять, ему всего три года, он еще совсем ребенок, — подумал Ник, еще раз окидывая взглядом юного гиганта, — Похоже мы в этот раз с Евой перестарались. Нельзя давать кормить дрейфус детей до такого возраста. Хотя что с этим делать? Все равно они уединять с ней где-нибудь в джунглях и он насосется ее молока до отвала. Да и плоды синего дерева ему давать было рано. Но кто же знал».

— Идите лучше к маме, — сказал он, — помогите ей с заготовкой морской травы.

Холт, глядя в след детям озабочено покачал головой. С Пятым давно надо было что-то делать, и он знал что, просто все время отвлекали насущие дела. Самого Холта было трудно узнать. Пятнадцать лет жизни на этой благодатной планете изменила его до неузнаваемости. От загара Ник стал смуглым. В свое время он высадился на плане без единого волоска на голове. Для того, чтобы растительность сильно не досаждала землян, с детства применялся специальный крем. Намажешь им голову один раз, и на две недели можешь забыть про растительность. Со временем же, к тридцати годам, волосы совсем переставали расти. Но толи у Ника еще не выработался этот механизм, толи планета и его оделила своим щедрым плодородием, и сейчас длинные до плеч волосы и окладистая борода украшали бывшего офицера земного флота. На его теле вместо давно истлевшего комбинезона было нечто, вроде хламиды серо-зеленого цвета. Эту ткань Ева научилась ткать из тонкой, но удивительно прочной морской травы, выбрасываемой на берег после очередного урагана. Эти ураганы — хайты, так называли их пересмешники, налетали регулярно, раз в месяц, и как раз вчера прошел очередной. Затем природа как-то стихала, и жизнь текла в этом зеленом море тихо и буднично. Обилие бодрящего кислорода, легко добываемой еды, воды, — именно за это Ник и Ева потихоньку начали называть эту планету Раем. Здесь было действительно легко жить, природа словно сама покровительствовала землянам. На планете не водились крупные хищники, морской змей встречался очень редко, а на земле единственную опасность представляли из себя змеи.

Ник начал спускаться вниз, к морю. Ноги его путались в кучах камыша, начисто срезанных ураганом. Это странное растение росло необычно быстро, уже через неделю оно будет в рост человека, а еще через две безропотно погибнет под ударами очередного тайфуна. На берегу Холт увидел почти всех своих детей, не было только Третьего, малышки Четвертой, родившейся только три недели назад, да Третья, как всегда, пропадала где-то в дальних джунглях. Среди детей Ник больше всего был рад увидеть Первую, она не выходила на берег с прошлого урагана. Холту снова бросилась в глаза кожа Первой, она была какая-то не такая, как у всех них. Цвет, загар, все было так же, но она была странно матовой, и ни он, ни Ева не могли понять почему. Родилась Первая такой же как все, и как все в море, под присмотром пересмешников. Едва научившись ходить она незаметно исчезала из лагеря Холтов, и родители неизменно находили ее на берегу океана. К изумлению матери Первая сама научилась плавать, для Евы это так и осталось чем-то недостижимым. Со временем Первая все больше стала пропадать в море, выходя на сушу только перед ураганом. Киты и пересмешники стали ее семьей, вот и сейчас три огромный черных кита медленно курсировали недалеко от берега, в то время как штук двадцать пересмешников резвились на мелководье, передразнивая на все голоса игравших с ними детей Холтов. Вот и кожа Первой стала какой-то другой, ее не разъедала соль, и она по месяцу могла не выходить из воды. Увидев Ника Первая радостно вскочила на ноги и с визгом бросилась на шею отцу.

— Папа!

Тот обнял дочь, ей было всего тринадцать лет, а ростом она уже давно перегнала его, поцеловал, и строго спросил:

— Ты почему не вышла на берег перед этим ураганом? Мы с мамой же волновались.

— Стая заплыла слишком далеко, и они решили отвезти меня на остров, — она кивнула головой куда-то в сторону открытого моря. — Они там всегда пережидают ураган.

Затем она похвалилась: — А мы три дня назад убили еще одного змея.

— Скоро вы так их совсем истребите.

Первая отрицательно мотнула головой.

— Нет, их еще много.

Как понял Ник из рассказов дочери странный симбиоз китов и пересмешников был и создан для борьбы со змеями, существами сильными, мощными, и практически безмозглыми. Это была более древняя ветвь эволюции, и друзья Первой по сравнению с ними были существами мыслящими и коллективными. Со змеями они боролись именно так, как и видел это Ник в первый день своего пребывания в Раю: просто киты хватали змея за хвост и голову и утаскивали на дно, где тот захлебывался водой, так как мог прожить без воздуха не больше десяти минут.

— Ты спрашивала своих друзей, о чем я их просил?

Первая сразу сделала серьезное лицо, кивнула головой.

— Да, они согласны. Нужен только большой канат.

— Мы уже начали его делать.

К ним подошла Ева, с довольным лицом заметила: — В этот раз ураган выбросил так много травы. Здесь хватит на то, чтобы одеть и всех вас, и на канат.

За эти пятнадцать лет Ева изменилась только в лучшую сторону. Она стала такой же смуглой, как и Ник, длинные, черные волосы были заплетены в косу. Рождение десяти детей сказалось на ее фигуре, она потеряла девичью хрупкость и груди стали гораздо больше. Тут к ним подошел Первый, рослый, широкоплечий парень, на полголовы выше отца, с красивыми, тонкими чертами лица. Выглядел он всегда серьезный. Это серьезность исходила от осознания того, что именно он — первый! Как и все мальчишки он унаследовал отцовские черты лица, но глаза у него и у Пятого были материнские, темно-карие. У девчонок все было наоборот. Они все лицом и фигурой пошли в мать, но Первая и Четвертая унаследовали голубые глаза отца.

— Пам, — так Первый обращался к ним когда родители были вместе, — скоро зайдет солнце, надо торопиться.

— Да, Первый, ты, как всегда, прав. Зови остальных.

После длительных понуканий дети нехотя начали выходить на берег. Они были такие разные, но никто на земле не дал бы им своего возраста. И двенадцатилетняя Вторая, и восьмилетний Четвертый казались рослыми взрослыми людьми. Только полуторагодовалый Шестой на их фоне казался подростком, но и он уже был по плечо Нику. Исключение составлял Второй, ниже отца, худощавый.

Все дело было в чудесном грудном молоке черной обезьяны. Ник в шутку назвал ее еще дрейфус, уж очень она походила лицом на его первого и единственного командира. После того, как дрейфус отдала Первого Еве, оказалось, что после всего пережитого у той пропало молоко. Первый начал капризничать, хныкать, а Черная так жалобно поскуливала, и просяще смотрела на землян, что Ева сама протянула ей ребенка. Вскоре они начали замечать, что их сын растет непропорционально быстро своему возрасту. Через две недели он начал ходить, через два месяца ростом был с трехлетнего, а через год смотрелся на все десять. Еще через год у них родилась Первая, затем Второй. И тут произошло несчастье. Их черную кормилицу укусила громадная, трехметровая змея, мамба, самая большая и самая ядовитая в этих местах. Обычно с ними справлялись клоуны, но в этот раз они оба увязались за Ником, отправившимся к морю, за ракушками морского гребешка. Ева возилась с красными плодами, очищая их от жесткой кожи, когда сзади раздался ужасный крик. Обернувшись, Ева увидела, как дрейфус схватила руками мамбу, уже изготовившемуся к прыжку на спящего Второго. Та, конечно же, укусила их добровольную няньку, и после долгих, трехсуточных мучений она умерла, оплакиваемая всеми землянами. Эта смерть сказалась сразу на двух их детях. Второй не получил должного питания и рос почти нормальным человеком, может чуть-чуть опережающим детей своего возраста. Но Ева к этому времени была уже снова беременна, и то, что Третий остался вечным младенцем, она относила именно к этому потрясению. В свои двенадцать лет он смотрелся месяца на три, мирно лежал в гамаке все из той же морской травы, и блаженно разглядывал пробегающие в вышине облака.