Глава 5

До моего Дня Рождения оставалось еще сорок дней, но этот поцелуй не выходил у меня из головы. Вспоминая его губы, у меня перехватывало дыхание. Я жаждала ещё одного, а после ещё и ещё, но Алекс был упрям и твёрдо решил заставить меня ждать.

В чём были плюсы всех его поддразниваний? Решение «избегать меня» было в прошлом, и теперь Алекс всегда держал меня в поле зрения.

Я не знала, что было хуже: то, что мой парень игнорировал меня или делал что-то, чтобы меня завести, но никогда не доводил дело до конца. Все было невинно: слегка коснулся меня здесь, прошептал мне на ушко там. Но самым жестоким был день, когда он загнал меня в угол на кухне и поцеловал в ключицу.

Алекс нарушал правила, но говорил, что это не считается, потому что мы договорились не целоваться только в губы.

На что я ответила:

— Какие именно?

Он застонал, закатив глаза, и я усмехнулась, когда ему пришлось поправлять себя, но в любви как на войне все средства хороши. Мы узнавали друг друга лучше, чем знали сами себя. Поэтому он прекрасно понимал, что не прикасаться ко мне — лучшая месть. Весь день он только улыбался и старался держаться на расстоянии. Я корила себя за эти слова. В следующий раз я буду держать свой чертов рот на замке, и позволю этому красивому ублюдку поцеловать меня туда, куда ему только заблагорассудится.

Через два дня, за тридцать восемь дней до моего Дня Рождения, Алекс обучил меня азам угона автомобилей. У него был любимый трюк, который он использовал для проверки машины на наличие сигнализации. Он небрежно проходил мимо и толкал её бедром. Если ничего не происходило, он или его друг возвращались позже, чтобы угнать её.

— Из-за сильного рвения тебя поймают.

Он вынудил меня повторить эту фразу три или четыре раза, как мантру. Также он рассказал мне, что можно разнюхивать про машины у дорогих отелей и ресторанов, прикидываясь парковщиком, но даже это стало для него слишком опасно. Большинство заведений в наши дни усиливали охрану. Ему нравилось придерживаться старого верного проверенного способа угона автомобилей со стоянки.

— Это лёгкая кража, — сказал он.

Весь урок длился всего двадцать минут. В тот день мы сидели рядом на диване и соприкасались плечами, но никаких поцелуев в ключицу или куда-либо ещё. Я медленно сходила с ума.

На десятый день, за тридцать дней до моего Дня Рождения, он снова отвёз меня на стрельбище. Стоял сзади, прижимаясь ко мне, и обучал «правильной» стрельбе. Его дыхание овевало мою шею, губы едва касались кожи, а его длинные пальцы были обернуты вокруг моих. И снова никаких поцелуев, но я и не возражала. Чувствовать его было вполне достаточно. И когда я ощутила его, прямо в полном смысле этого слова, он закончил урок и сбежал в машину. Эту проблему я могла бы решить, если бы он просто позволил мне сесть на неё, но об этом не могло быть и речи.

Почему он мучает нас из-за глупой формальности? Я никогда не узнаю.

На девятнадцатый день, за двадцать один день до моего Дня Рождения, Алекс уехал из города вместе с Леном и Сойером. Он не стал делиться со мной подробностями этой маленькой поездки, но сказал, что в Мексике у него назначена встреча со связным, и она продлится шесть дней. Я хотела поехать с ним, но это было слишком опасно.

Вместо этого он вручил мне свой драгоценный Colt и сказал пристрелить любого, кто сюда войдёт. В качестве дополнительной меры предосторожности, так как он был очень обеспокоенным, когда дело касалось меня, он подослал Никс. Она обманывала своей женственностью, но была хладнокровным убийцей с дробовиком.

Алекс стоял в дверях с сумками в руках и колебался. Словно у магнитов между нами возникло непреодолимое притяжение, и расставание обещало быть болезненным. Вот как это было для меня. Шесть долгих ночей и шесть долгих дней без его красивой, обезоруживающей улыбки были бы адом, но я собиралась быть храброй и пройти через это.

— Дерьмо, — Алекс бросил свои сумки и обнял меня. Он поразил меня жаром своего тела, запахом одеколона и щекотал мою шею своей трехдневной щетиной. — Всё будет хорошо. Не беспокойся. — Оглядываясь назад, я думаю, что он говорил это больше себе, а не мне. До этого момента одной из самых сложных вещей в моей жизни было позволить Алексу выйти за эту дверь. Он был не только моей семьей, но и всем моим миром. Всё вращалось вокруг него, и если по какой-то причине Алекс перестанет существовать — всё будет кончено.

На двадцать второй день, за восемнадцать дней до моего Дня Рождения, я спала в его кровати, засунув Colt под подушку и положив палец на спусковой крючок. Мои сны были о более счастливых временах с моей мамой, до Терри, когда мы были семьей. Поэтому, когда я проснулась от ощущения сильных рук, обнявших меня, и мягких губ на плече, не достала пистолет, чтобы пристрелить этого неизвестного лазутчика. Нет, я прижалась к нему задницей.

— Ты рано вернулся, — сказала я хриплым и всё ещё сонным голосом.

— Как ты, Мелкая? — спросил Алекс, целуя мою шею сзади, отчего у меня по коже побежали мурашки.

Я закрыла глаза и замурлыкала.

— Хорошо. Хотя я скучала по твоей глупой физиономии.

— Да? — Он тихо засмеялся и крепче прижал меня к груди. — Я тоже.

— Как поездка? — спросила я, подавляя в себе желание перевернуться и накинуться на него. Но мне не хотелось прерывать его. Он нарушал правила, и я более чем была согласна позволить ему это.

— Чертовски ужасно. Мне не терпелось вернуться домой, — поцелуи вдоль моей шеи продолжились, его губы касались местечка под моим ушком.

— Да? — выдохнула я.

Боже, он убивал меня.

Алекс медленно скользнул вниз, взяв меня за бедра и сжимая их. Держа свой чертов рот на этот раз на замке, я не хотела разрушить то, что сейчас происходило.

— Ты так вкусно пахнешь. — Алекс застонал, вдыхая аромат моих волос. — Что это?

— Эм-м, — произнесла я, прикусывая нижнюю губу и пытаясь сосредоточиться на его вопросе, а не губах у моего уха или его плоти, прижатой ко мне. Все это так отвлекало. — Это… шампунь, я думаю.

— Нет, — произнес он, — не он. Тут что-то ещё. Что-то исключительно… твоё.

Я сглотнула, будучи не в состоянии говорить, в ответ лишь теснее прижалась к нему.

— Чёрт, Мелкая, — он убрал руки с моих бёдер и провёл пальцами по моему животу. Мучительно медленно он опускал их всё ближе и ближе к краю моих пижамных штанов. Я задержала дыхание, моё тело замерло в предвкушении, желая, нуждаясь, чтобы он преодолел последний барьер.

Но потом, как и всегда, Алекс убрал руку и откатился от меня. Это было самое сильное поддразнивание и самое большое разочарование в моей жизни. Я надеялась, что он останется в постели, но его совесть, должно быть, не давала ему покоя, поэтому он встал и, насупившись, двинулся к дивану. Я перевернулась и ухватилась за его джинсы, прежде чем он успел уйти.

Даже в темноте я разглядела его ошарашенное лицо.

— Что не так?

— Ты не можешь продолжать делать это со мной, — сказала я. — Или ты спишь со мной до моего Дня Рождения, или нет.

— Прости, — сказал Алекс, убирая мои пальцы со своих джинсов и ложась обратно на кровать. Мы смотрели друг на друга, и он держал моё лицо в руках, пристально вглядываясь в него. — Ты права. Это хреново, с моей стороны, тереться об тебя членом и… — он вздохнул. — Этого больше не повторится.

Я уставилась на него, ненавидя и любя одновременно.

— Я не этого хочу.

— Знаю, — сказал он, целуя меня в кончик носа.

Алекс нарушил сделку уже в миллионный раз. Если он мог мошенничать и нарушать правила, почему не могла и я? Больше не придерживаясь своего слова, я закинула руки ему на шею и поцеловала его. Это не было мягко или нежно как в первый раз, когда наши губы встретились. Это был решительный и пылкий поцелуй. Я так сильно его хотела и отказывалась ждать. Он замер, не зная, как реагировать, но, когда я зажала его кольцо в губе между зубами и потянула, он отпустил себя. Он перекатил нас, оказавшись сверху, углубил поцелуй, и наши языки впервые встретились. Я выгнула спину, прижимаясь грудью к его груди, и раздвинула ноги. Он устроился между ними, накрывая меня, и наши тела двигались как одно целое. Алекс толкнулся в меня бедрами, и это было так сильно, убедительно и настойчиво, но поцелуй прервался. Когда я попыталась вновь найти его губы своими, их близко уже не оказалось. Он прижался лбом к моему плечу, пока мы оба пытались отдышаться.

— Ещё, — произнесла я, пытаясь притянуть его лицо обратно.

— Детка, я не могу.

Его тон был таким похотливым и одновременно измученным, но я улыбнулась, потому что он назвал меня «детка», а не «мелкая». Был ещё один раз, когда он использовал это прозвище. Во время нашего первого урока стрельбы, когда я заехала себе пистолетом по лицу. Я не придала тогда этому значения, но теперь, если подумать, такое обращение выдавало его чувства ко мне. Одно неудачное движение сказало бы мне о многом, если бы я обратила на это внимание.

— Почему ты не можешь? — спросила я, и он тяжело вздохнул. Я прервала его, прежде чем он смог заговорить. — И не смей говорить чушь про мой возраст, ладно? Мы оба знаем, что дело не в этом.

Он продолжал прятать лицо в моих волосах, крепко держа меня в своих объятиях.

— Потому что ты единственная, кто не безразличен мне в этой чертовой жизни, и я не… — медленно пробормотал он и так тихо, что я почти не слышала его. — Я не хочу сделать что-то, что разрушит это.

— Почему ты возносишь меня на пьедестал? — поинтересовалась я, скользнув пальцами в его волосы, спутывая их. — Я не хорошая или идеальная, как ты, возможно, думаешь. У меня также есть свои демоны, как и у всех остальных.

Он покачал головой, сильнее прижимаясь к моему плечу.

— Если позволю себе быть с тобой без ограничений, я боюсь, что причиню тебе боль, сломаю тебя как Ленни.

Я растерянно свела брови.

— Ленни?

Он кивнул.

— Как в книге «О мышах и людях»?

Алекс приподнялся на локтях, улыбаясь мне.