ГЛАВА 6

Гвинет

Когда я была ребенком, у меня были проблемы с запоминанием слов. Не знаю почему. У меня высокий IQ, и я достаточно сообразительна, но запоминать слова было трудновато.

Специалисты, к которым обращался папа, считали, что у меня некая форма дислексии, я не то, чтобы не могла читать или распознавать слова. Не то чтобы все они выглядели одинаково. Просто буквы были словно живыми.

Вам знакомо чувство, когда что-то читаешь, и буквы словно пляшут на страницах? Для меня это было буквально, и именно так я себя и чувствовала. Словно слова убегали от меня.

Оказалось, что у меня проблемы не со всеми словами. Только с негативными. Словами, от которых у меня зудела кожа и темнело в глазах. Словами, которые я ощущала вместо того, чтобы их читать.

Из-за беспокойства мою кожу покалывало, а в носу пощипывало.

От бешенства мои щеки пылали, а тело напрягалось от необходимости защищать того, кто поработил меня.

От страха я стискивала зубы, а сердце сжималось в предвкушении.

Печаль лишала меня радости и заставляла плакать.

Это одна из причин, почему я не смотрю трагические фильмы ― или любые фильмы, в которых проявляются эмоции, способные вызвать у меня стресс. Я очень чувствительна по отношению к таким вещам.

Возможно, кто-то задается вопросом, почему эта сумасшедшая решила заняться юриспруденцией, ведь она угрожающе чутка. Отличный вопрос. По логике вещей, я не должна была выбирать эту специальность. Наверное, мне следовало стать социальным работником, заботящимся о детях и подростках.

Но не думаю, что все адвокаты должны быть беспристрастными, чтобы выполнять свою работу. Уверена, что отсутствие человечности поможет им подняться по корпоративной лестнице. Те, кто так поступает, не являются настоящими юристами, по моему мнению.

Адвокаты могут сопереживать, потому что это позволяет понимать клиентов и помогать им наилучшим образом. Согласно исследованию, проведенному опять-таки мною, способные к сочувствию юристы нравятся людям. Им нравится, когда их понимают, слушают и не ведут себя безразлично.

Так или иначе, вернемся к моей проблеме с состраданием. Особенно тяжело со словами. Наверное, потому что именно с этого для меня все началось. Простые негативные слова.

Они провоцируют меня. Вернее, они вселяют в меня ужас, и мне приходится отступать, прятаться и желать, чтобы эти слова закончились.

Поэтому мне пришлось придумать механизм преодоления. Что-то, что не сведет меня с ума, как только я прочитаю об убийстве или невменяемости.

Мне в голову пришла гениальная идея о том, что практика делает человека совершенным. Имею в виду, что если буду часто слышать эти слова, то, несомненно, стану менее чувствительной. Настанет день, когда я пошлю свои страхи куда подальше, а затем ускачу на белом единороге навстречу радуге.

Поэтому я составила из них список в алфавитном порядке. Блокнот называется «Без слов».

Под каждой буквой написаны отрицательные слова, отсортированные по цвету. Желтые слова легче, оранжевые слова немного сложнее, а красные? Боже, красные слова причиняли невыносимые страдания, даже когда я их писала.

Поначалу это не помогало. Я смотрела на закрытый блокнот с негативными словами, содрогалась, а затем засовывала его обратно в тумбочку.

Это противоречило главной цели ― стать менее чувствительной.

Поэтому в подростковом возрасте я доставала этот блокнот и читала слова вслух, меня немного тошнило, я испытывала омерзение, целый час пряталась в шкафу, а затем принимала холодный душ и ела ванильное мороженое.

Это был целый процесс. Долгий этап, из-за которого я чуть не покончила с собой, и была готова обратиться за помощью к папе.

Но я этого не сделала. Мне нужно было самой разобраться с этим дерьмом, потому что примерно в то время я решила пойти по стопам папы и стать адвокатом, а для правоведа ненормально вздрагивать при словах: место преступления, удар ножом или убийца. Это бы стало полным провалом моего исследования о чутких адвокатов.

Так или иначе, после сражения со словами я вышла победительницей.

Ну, почти. Я начала читать свой блокнот, не испытывая острой необходимости прятаться, блевать или въехать на машине в ближайшее дерево.

Почти, потому что и по сей день у меня есть проблемы с одной буквой алфавита. «С». Забавный факт: под этой чертовой буквой находится большинство негативных слов, и многие из них выделены красным цветом.

Спад.

Срыв.

Скверна (прим. пер.: Скверна ― нечто гнусное, мерзкое, порочное).

Страдание.

Ссора.

Стресс.

Слабость.

И самое страшное из перечисленного. Смерть. Смерть. Смерть.

Я не могу справиться с этим словом, как бы ни старалась. Такое ощущение, что оно застревает в моем горле каждый раз, когда пытаюсь его произнести, давит на голосовые связки и лишает меня возможности говорить. Поэтому мне ничего не оставалось, чтобы превратить это слово на букву «С» в нечто не значимое. Я настрочила это слово множество раз. В моем блокноте это слово написано множество раз.

Мои запястья ныли, сердце колотилось в бешеном ритме, и я чуть не лишила себя жизни, вонзив в сердце нож, истекая кровью.

Когда пять лет назад умер дедушка, я не пала духом и не плакала. Я собралась изо всех сил и была рядом с папой, когда он и Сьюзан пытались перегрызть друг другу глотки.

Так что, можно с уверенностью заявить, что я справилась с этим, верно?

Ложь.

Я открываю глаза, когда реальность смерти медленно формируется в моем сознании.

Вероятность того, что мой отец может умереть.

Единственный член моей семьи. Единственный человек, благодаря которому я существовала в этом мире, и который посылал всех на хер, пока воспитывал меня.

Во рту появляется соленый привкус, и я понимаю, что плачу.

С тех пор, как я преодолела чувствительность к букве «С» и словам, связанным с ней, в том числе и слезы, я больше не плачу. Ну, по крайней мере, не часто.

Но эти слезы не подвластны мне. Они не имеют никакого отношения к словам. Это не моя безрассудная реакция на хаотичное слово. Это вырвалось из такого глубокого места внутри меня, что даже не знаю, где оно находится.

Не имеет значения, что у меня болит шея и все тело затекло из-за неудобной позы, в которой я спала. Все, что моя психика способна переварить, ― это то, что папа может исчезнуть.

Без папы я останусь совсем одна.

Я лишусь человека, который раскрасил мир в яркие цвета и посвятил его мне.

Человека, который презирал весь мир, но улыбался мне.

Теперь мне никто не будет петь мне «С днем рождения». Никто не будет обнимать каждое утро или ужинать со мной каждый вечер.

Не будет никого, кто поздно ночью потихоньку откроет дверь моей комнаты, чтобы убедиться, что я не заснула за столом, в очередной раз поглощенная проектом, над которым работала. Никто не принесет любимый зеленый чай с ванилью, когда я мучаюсь бессонницей.

Его не будет рядом, чтобы затащить меня в дом в те моменты, когда начну танцевать под дождем, потому что могу простудиться.

Он просто исчезнет, словно его никогда и не существовало. И в отличие от того, как я справлялась со смертью дедушки, не думаю, что смогу пережить потерю папы.

Я не смогу вернуться в наш дом и собрать несуществующие части себя.

Как это возможно, ведь все в нашем доме свидетельствует о том, сколько сил и упорства он приложил для моего воспитания и скольким пожертвовал ради меня?

После окончания старшей школы я не думала о переезде. Люди моего возраста хотят уехать от родителей, а я не хотела. Это мой дом.

Внезапная дрожь заставляет меня выпрямиться, когда пиджак, окутавший меня словно одеяло, соскальзывает с плеч на колени.

Провожу ладонью по материалу и удивляюсь тому, что мои пальцы не воспламенились. Неважно, что я спала, когда он накинул его на меня, и не имеет значения, как я оказалась лежащей в кресле. Его выдает запах. Древесный и немного пряный с оттенком мускуса, но все равно сильный, мужественный очень свойственный ему.

Человеку, которого я обнимала и в чью грудь рыдала.

Человеку, чью рубашку я, вероятно, испортила.

Он не коснулся меня в ответ, не утешил, но то, что он был рядом, даже неподвижный, было достаточно для меня.

Его тело было напряженным и жестким, точно таким же, как в день поцелуя. Он по-прежнему отказывался от любого контакта со мной, как и тогда, но это нормально.

Он накрыл меня своим пиджаком. И, возможно, мне удастся оставить его себе, как

и другие вещи.

Такие как блокнот, рубашка, которую он однажды забыл, толстовки, оставшиеся после его пробежек с папой. Большинство из них принадлежали папе, но если Нэйт надевал их хотя бы однажды, то это были его вещи. Не спрашивайте почему. Это ― закон. В моей коллекции есть так же шарф, который он отдал мне, когда было холодно. Книга о законе. Много книг. Ручка. Хорошо, ручки, их тоже много.

И нет, я не маниакальный преследователь. Я просто люблю коллекционировать. И под коллекционированием имею в виду только вещи, которые принадлежат ему.

Но сейчас его здесь нет.

И складывается впечатление, что в глубине моего желудка образовалась огромная дыра, потому что очевидно, что он бросил меня, и теперь я должна сама разбираться с беспорядочными чувствами.

Я снова переборщила, да? Теперь он думает, что я неудержимая извращенка, лапающая его при каждом удобном случае.

Мне не нужно было этого делать. И я бы не стала так делать, если бы он первым не прикоснулся ко мне и не сказал то, что спровоцировало мои действия. То, что мне необходимо смириться, чтобы все пережить.

Но Нэйт должен был находиться рядом до тех пор, пока я разберусь с этим. Он не должен был оставлять мне еще один сувенир на память о себе, а затем исчезать.

Пошатываясь, встаю на нетвердые ноги, потираю лицо тыльной стороной ладоней и вытираю их о джинсовые шорты, прежде чем аккуратно накинуть пиджак на плечи. Все должно быть чопорно и прилично, как у него. Хотя я, наверное, раньше испачкала его соплями и слезами.