Еременко представился и представил нас, коротко обрисовал положение войск фронта и протянул маршалу бинокль, предлагая взглянуть на позиции. Говоров отвел его руку:

- Я старый артиллерист, предпочитаю пользоваться стереотрубой.

Приникнув к окулярам оптического прибора, маршал долго не отрывался от них. Наконец проговорил :

- Недалеко отсюда видно...

Еременко, нахмурившись, ответил:

- Я наблюдаю за войсками из лесу, с вышки.

Говоров промолчал. Чувствовалось, что между ними пока нет еще необходимого контакта. Еременко был чем-то недоволен. Очевидно, ему пришлось не по душе, что Ставка назначила своим представителем к нам командующего Ленинградским фронтом.

* * *

После беседы с Еременко Говоров встретился со мной. Мне бросилась в глаза некоторая его настороженность. Мы как бы знакомились сызнова. Вначале Говоров старался держаться со мной строго официально. Но постепенно перешел на более теплый тон. Закончили же мы разговор, как давно знающие друг друга люди. Я предложил Говорову и приехавшему с ним генералу Гвоздкову пообедать в нашей столовой. Они согласились.

Просмотрев меню, Леонид Александрович заказал паровые котлеты, простоквашу и чай. Я знал, что он не жалует спиртного, поэтому предложил Гвоздкову:

- Ну а мы, надеюсь, закажем что-нибудь погорячее чая?

Гвоздков как-то грустно посмотрел на меня и, сняв пенсне, начал старательно протирать стекла.

- Ему полезен боржом, - ответил за него Леонид Александрович.

Позже я узнал, что Гвоздков тяжело болен. У него туберкулез легких. В минуты обострения болезни он не раз просил Говорова:

- Леонид Александрович, отпустите меня хоть на полк. Уж лучше погибнуть в бою, чем вот так...

Но Говоров и слушать не хотел. Он высоко ценил способного генерала и по-отечески заботился о его здоровье.

За столом Гвоздков зашелся кашлем. Я поставил перед ним бутылку минеральной воды, искренне жалея, что ничем больше не могу помочь. За обедом Говоров рассказал об освобождении войсками Ленинградского фронта Таллина, о бегстве остатков армейской группы "Нарва" на острова Моонзундского архипелага.

- Отход противника оказался для нас неожиданным, - признался Леонид Александрович. - Начали преследовать... Немало его подразделений окружили и уничтожили. Тыловых учреждений разгромили и захватили порядком. У Рижского залива настигли танковую часть. Почти всю пленили... А флот наш пустил на дно много вражеских морских транспортов. Как только очистим острова, останемся "безработными", - улыбнулся Леонид Александрович.

- У нас, к сожалению, темпы не такие, - вздохнул я.

Говоров сочувственно сказал:

- Вам, конечно, труднее. Я же понимаю. В район Риги стеклись, по сути, основные силы вражеской группировки. - Говоров отпил воды и продолжал: - Ну это все, как говорится, в прошлом. Теперь главное для вашего и Третьего Прибалтийского фронтов - прорвать рубеж "Сигулда", разгромить противника под Ригой и освободить город. Я, собственно, и приехал для того, чтобы помочь вам объединить усилия. К сожалению, как мне кажется, Андрей Иванович Еременко не очень-то этому рад.

Я попытался объяснить настроение командующего, сказав, что обычно координацию действий фронтов возлагали на заместителей Верховного Главнокомандующего или членов Ставки.

- А назначение представителем Ставки вас Еременко, очевидно, воспринял как оперативное подчинение одного фронта другому. А характер его вы ведь знаете...

- Да, - согласился Леонид Александрович, - трудноватый...

- Начальник Генерального штаба говорил нам, - продолжал я, - что после освобождения Эстонии и Северной Латвии Третий Прибалтийский фронт будет расформирован. Ведь полоса наступления его стала уже полосы некоторых наших армий.

- Вам, как и Еременко, не особенно нравится существование Третьего Прибалтийского фронта. Да и представитель Ставки тоже, - холодноватым тоном сказал Говоров.

- И Еременко и я в первую очередь члены партии и солдаты. Мы умеем подчиняться приказу, - возразил я. - Но вы просили меня рассказать о наших настроениях откровенно, по-товарищески... Если же Ставка находит целесообразным наступать на Ригу с востока двумя фронтами, то мы постараемся выполнить свою задачу как можно лучше.

Я поделился с Говоровым мыслями о том, что в начале августа, а затем в середине сентября складывалась благоприятная обстановка для удара на Ригу с юга, с участка 43-й армии 1-го Прибалтийского фронта. Наш штаб да и кое-кто из Генштаба предлагали перебросить туда главные силы 2-го Прибалтийского фронта для совместного удара с войсками Баграмяна. Но нам дали понять, что "проделывать лыжню" к Риге надо самим.

- А вот теперь, - закончил я, - мы в полном смысле пробиваем путь Третьему Прибалтийскому. При подходе к латвийской столице наши армии должны свернуть в сторону, за реку Даугава, а в Ригу войдет правый сосед.

- Какая разница, чьи соединения сделают это? - пожал плечами генерал Гвоздков. - Вашими словами говорит ущемленное самолюбие.

Говоров почертил вилкой по скатерти, потом в упор взглянул на меня:

- Ведь вы понимаете, что направить одновременно на Ригу два фронта невозможно? Произойдет столпотворение!

- А в этом нет необходимости! - возразил я. - Мы просим сменить нас севернее Даугавы и дать возможность собрать между городами Балдоне и Елгава кулак из двух армий и нескольких корпусов...

- Чтобы одновременно с Третьим Прибалтийским фронтом двинуться на Ригу с юга? - подхватил мою мысль Говоров. - Да, этим вы помогли бы и Баграмяну, лишив противника возможности перебрасывать соединения из-под Риги к Клайпеде. Это верно. Я - за такое решение. Думаю, и Ставка не будет возражать. Вот только какими войсками сменить ваши две армии севернее Даугавы?

- На левом фланге Третьего Прибалтийского фронта во втором эшелоне наступает пятьдесят четвертая армия. Может быть, ею? - спросил я.

- Она еще не укомплектована людьми и вооружением. Ставить ее в первый эшелон рискованно, - заметил генерал-лейтенант Гвоздков.

Мы обратились к карте.

- Смотрите, - повел я карандашом, - протяжение Третьего Прибалтийского фронта по переднему краю не превышает теперь шестидесяти километров. Генерал-лейтенант Захватаев, командарм бывшей нашей первой ударной, передавал мне вчера по телефону, что его соединения стиснуты с обеих сторон соседями. Вот эту армию и переместить бы южнее. А еще лучше. если бы ее возвратили нам. Мы включили бы в нее латышский корпус, который, кстати, и формировался в составе первой ударной.

Леонид Александрович встал, несколько раз прошелся вперед-назад, заложив руки за спину. Наконец остановился напротив меня и сказал:

- Ну что ж, в принципе я не против такой перегруппировки. Но надо все это как следует продумать, обсудить с командующими фронтами, доложить в Ставку...

На следующий день, уехав от нас, Говоров позвонил мне по телефону и сообщил, что ему удалось добиться разрешения сменить наши армии севернее Даугавы войсками 1-й ударной. 122-й стрелковый корпус, который до этого находился в составе 67-й армии, переподчиняется 1-й ударной. Он уже направился к нам. В ближайшие дни выступят остальные соединения. Однако нашим 10-й гвардейской и 42-й армиям разрешалось "переселяться" за Даугаву только после прорыва оборонительного рубежа "Сигулда".

Узнав об этом, Еременко решил перебросить 10-ю гвардейскую на участок севернее реки Огре, не дожидаясь смены. Уже 2 октября генерал М. И. Казаков стал переводить дивизии и корпуса через полосу 42-й армии. На месте осталось лишь несколько отдельных частей.

Связавшись по телефону с генерал-полковником П.А. Беловым, я узнал, что железная дорога Эргли - Рига включена в полосу наступления 61-й армии. Это объединение под командованием Белова два месяца назад действовало в составе 1-го Белорусского фронта, участвовало в освобождении Бреста. Затем было выведено в резерв Ставки, укомплектовано и передано 3-му Прибалтийскому фронту. Армия еще не успела полностью выгрузиться из эшелонов, как ее бросили в бой. До 28 сентября она успешно преследовала противника, проходя по 20-25 километров в сутки. В первом эшелоне у нее было четыре дивизии. Прорвать рубеж "Сигулда" эти соединения не смогли, и в первую линию теперь выводились остальные две дивизии.