Глава 21

Роуэн

Я не спускал с нее глаз. Пристально следил.

Она будто истекала кровью. Ее внутренности разрывались на части. Было больно просто смотреть на нее. Видеть боль, пронизывающую каждую ее клеточку. И я ничего не мог с этим поделать. Ни хрена. Она потеряла единственного человека на этой земле, которого любила больше всего, свою кровинушку. Вторую половинку.

И хотя она пару раз накричала на свою мать — я никогда не встречал женщину, которая заслуживала, чтобы на нее кричали в первые дни после смерти сына, — даже заплакала на службе и схватилась за пепел с останками своего брата, как за спасательный круг, — она больше не проронила ни слезинки.

Она чертовски хорошо притворялась, что с ней все в порядке.

Она жила, заботилась о всяком дерьме. Во-первых, похоронные цветы. Затем служба, выполнить желания брата. Потом церемония в парке, та, что была заполнена яркими людьми, которые, очевидно, любили ее брата. Она провела всю службу, утешая их. Потом сразу же вернулась сюда, сразу же приступила к работе. Никакой гребаной паузы.

И она ни за что не послушала меня, когда я пытался сказать ей, что следует сделать перерыв.

Она твердо сказала «нет», хоть и с дрожью в голосе. Она цеплялась за край обрыва, держась изо всех сил. Я не знал, как убедить ее, что смогу ее поймать. Не знал, как ей это доказать. Всю свою гребаную жизнь ей приходилось заботиться о себе самой. О брате. Никогда никого не было рядом с ней, когда она разваливалась на части. Она не знала, как подпустить кого-то к себе. Она была в ужасе.

Так что мне просто оставалось наблюдать. И ждать.

Хотя это убивало меня.

Все остальные тоже волновались. Я видел это по их лицам.

Они любили Нору. Сильно. Фиона, Тиффани и Тина бросились бы ради нее под пули. Но, как и у меня, у них были связаны руки. Мы просто должны были держаться поближе. Быть рядом, когда она развалится на части.

Я приходил в пекарню три раза в день. Как обычно. Первым делом утром, когда она открывалась. Потом трахал ее. Сильно. Тихо. Грубо. Я вытирал слезы с ее щек, когда мы заканчивали, ничего не сказав. Позволял ей готовить мне кофе, а сам сидел на табурете, наблюдая за ее работой.

Ее пекарня была единственным местом, где она не абстрагировалась от мира. Где она была уверена. На это чертовски приятно смотреть.

Приходила Фиона, как всегда, ругаясь. Но она внимательно следила за Норой.

Находясь там, Нора казалась самой собой. Или настолько близка к себе, насколько это возможно с отсутствующей частью. С отсутствующей половиной ее тела. Как, черт возьми, она оправится от такой потери, можно было только догадываться. Но я знал, что она так и сделает. Верил, что она достаточно сильна.

Я все еще готовился к тому, что она упадет, потому что понимал: что-то произойдет. Она не может продолжать в том же духе вечно.

А потом, когда однажды днем я зашел в пекарню, ее там не было. Фиона выглядела обеспокоенной. Очень сильно.

— Она сказала, что хочет кое-что забрать, — сказала Фиона, поздоровавшись. Ее тон и выражение лица насторожили, пустота в моем животе стала еще шире.

— Как давно это было? — рявкнул я громче, чем хотел.

Фиона вздрогнула от моего тона и, вероятно, выражения моего лица. Я не мог сдержиаться. Не сейчас. Не тогда, когда страх вонзил в меня свои когти.

— Около часа назад, — ответила Тина за Фиону, ее собственное лицо выражало беспокойство. — Ее нет дома, мы уже искали.

Я кивнул.

— Я найду ее.

Тина холодно посмотрела на меня, нахмурившись.

— Тебе, блять, лучше сделать это.

В этом была угроза. Невысказанное «иначе».

Но дело в том, что мне не нужна угроза. Потому что не было другого выхода, кроме как найти Нору целой и невредимой.

Нора

Я не очень хорошо разбиралась в том, как заглушать свои печали. Конечно, я могла бы немного затопить горе бутылкой вина — или даже двумя — при смягчающих обстоятельствах, но я не из тех, кто выпивает бесчисленное количество алкоголя. Я бы не стала отхлебывать из бутылки водки, отмокая в ванне, хотя в фильмах мне нравилось такое. Мне никогда не нравился вкус крепких напитков. И я всегда помнила о том, как пагубная привычка овладела моим братом.

Я всегда думала, что если буду держать себя в руках, если не буду давать чему-либо слишком много власти над собой, то мой брат сможет вернуть свою силу. В конце концов, мы же связаны.

Но это, очевидно, было полной чушью.

Я не знала, насколько это хреново — напиваться ради того, чтобы попытаться справиться с тем, что мой брат-близнец умер от передозировки. В тот момент меня это особо не волновало.

Таков был чудесный эффект от виски. Первые два глотка были дерьмовыми на вкус, но после, я почти ничего не замечала. Я пришла, чтобы ощутить жжение в горле.

Я сидела, ссутулившись, у стойки бара, уставившись в никуда, ни о чем не думая. Это было приятно.

Но время от времени на меня наваливались воспоминания. Служба в парке. Друзья Анселя. Их слезы, их смех, истории о моем брате. Они любили его. Они знали его. Но никто не мог сказать мне, что произошло. Что заставило его вернуться к тому, что его убило.

— Иногда ответа нет, милая, — мягко сказал мне Ганнер. — Ни одного. Ансель забрал его с собой. Просто знай, что он не хотел уходить. Он просто не знал, как остаться, чувствуя невидимую боль.

Его слова были мудрыми и утешающими, но они не помогли мне уснуть, и не ломать голову в поисках причины, по которой мой брат снова взялся за иглу.

В моем животе образовалась пустота, которая подсказала мне, что Ансель унес эту причину с собой в могилу.

Вот почему я пыталась заполнить эту пропасть виски.

Наступила ночь. Я ушла из пекарни днем. Никому не сказала, куда. Что было не очень на меня похоже. Они будут беспокоиться.

Обычно я не люблю беспокоить людей. Не причиняю им какой-либо вред.

Но мне было все равно. У меня нет на это сил.

— Ты раньше сюда не заходила, — запах одеколона и пота атаковал мои чувства.

Я оторвала взгляд от своего стакана и увидела мужчину, примостившегося на барном стуле рядом со мной. Он сидел близко. Слишком близко. Его рука коснулась моей.

Мне это не понравилось. Нисколько. Но у меня не было сил отодвинуться.

— Я бы запомнил тебя, — продолжил он.

Мужчина, о котором шла речь, был моложе меня. Может быть, чуть за двадцать. Мы жили в маленьком городке, и я, возможно, не знала каждого жителя, но пекарню посещали почти все в нашем городе, так что я, по крайней мере, знала некоторых людей в лицо.

Он был не из города. Со своей бронзовой кожей, свитером от Ральф Лорен, темно-синими брюками и мокасинами от Гуччи он слишком сильно напоминал мне Нейтана.

— Ну, теперь можешь забыть, — сказала я ему. — Не хочу, чтобы меня вспоминали сегодня вечером, да и вообще никогда, если уж на то пошло, — я снова переключила внимание на свой напиток, разозлившись, когда увидела, что он закончился.

Я оглядела бар, который стал явно более оживленным с тех пор, как я пришла. Бармен был на другом конце, обслуживая три разные группы людей. Громкая музыка заглушала гул разговоров, даже меня не было слышно там, где я выбрала место, вдалеке ото всех. Я хотела побыть одна.

Теперь это казалось плохой идеей. Никто меня не заметит. Никто не заметит, как ко мне пристают.

Мужчина, который, очевидно, не был согласен с отказом, провел пальцем по моей руке.

— Хочешь, угощу тебя выпивкой?

Моя кожа казалась грязной от прикосновения. Чужой мужчина, прикоснувшийся к коже без моего разрешения, вывел меня из задумчивости.

— Отвали! — закричала я ему в лицо.

Музыка в заведении была достаточно громкой, некоторые услышали меня, но были достаточно пьяны, и не обратили на меня особого внимания.

Мужчина, в лицо которому я кричала, заметил злость, оказался достаточно трезв, чтобы в шоке отшатнуться.

Но шок на его лице быстро сменился гневом, эмоцией по умолчанию для отвергнутых мужчин.

— Сумасшедшая гребаная сука, — пробормотал он, прежде чем уйти.

Девушка даже не может спокойно выпить. Я вздохнула и, спотыкаясь, встала со своего места, чтобы сходить в туалет.

Пол под моими ногами покачивался, но, к счастью, стены давали прекрасную возможность удержать равновесие.

Так было до тех пор, пока меня не прижали к стене.

— Ты гребаная сука, — прорычал Ронни, хватая меня за шею.

— Второй раз за две минуты меня так называют, — пробормотала я. — Пластинку заело, видимо.

— Ты, блять, разрушила мою жизнь, — прошипел он, наклоняясь прямо к моему лицу.

От него пахло выпивкой. Или, может быть, это от меня. Как бы то ни было, его глаза были налиты кровью, он вспотел и точно нуждался в душе.

А еще он сошел с ума. Настолько, чтобы схватить меня за горло в оживленном баре.

К сожалению, коридор, ведущий к туалетам, был пуст. Где длинная очередь в туалет, когда она так нужна?

Может быть, потому, что я была пьяна, или потому, что мне сейчас плевать на все, но я не боялась. Что этот парень мог со мной сделать?

Ронни ударил меня по голове так, что она больно ударилась о стену.

Перед моим взором заплясали черные точки, а во рту появился медный привкус от впившихся в язык зубов.

— Придурок, — заорала я, но мой голос прозвучал приглушенно и невнятно. К счастью, насилие вывело меня из какого-то транса, и внезапно я очень разозлилась.

Этот мужик причинил мне боль только по той причине, что сам слабак. Потому что он не мог посмотреть в гребаное зеркало и увидеть, что это он разрушает свою собственную жизнь.

Мое колено оказалось у него между ног, и я почувствовала огромное удовлетворение от того, как он вскрикнул от боли.

Я никогда не ходила на занятия по самообороне, но удар коленом в половые органы всегда был хорошим подспорьем.

У меня не было шанса еще раз выплеснуть свою ярость на того, кто действительно этого заслуживал, так как мимо промелькнуло размытое движение, а затем Ронни оказался на полу.

Роуэн оказался над ним и ударил Ронни кулаком в лицо.